В этом бою Пётр и Агата были во второй волне. Их истребители висели в захватах конвеера, ожидая очереди к пусковым установкам. Единственным источником информации о происходящем снаружи был цифровой стратегический дисплей, на который выдавались данные со штабного компьютера.
Первая волна истребителей сдерживала атаку четырёх человеческих эсминцев. Как обычно, человеческие корабли пытались отбиваться импульсами плазменных двигателей с большого расстояния, а как только истребители приближались к ним на дистанцию прицельного огня, совершали гиперпрыжок. Необычным было то, что раньше человеческие корабли выходили из боя после трёхсот-трёхсот пятидесяти залпов, а сейчас они продолжали бой как ни в чем не бывало.
Ресурсы автономного действия истребителей первой волны начинали исчерпываться. Судя по стратегическому дисплею, второй корабль-гнездо уже шёл на помощь, но все-таки ему нужно было войти в тоннель на скорости восемьдесят километров в секунду; такую скорость невозможно набрать быстро. Пётр ощутил характерный толчок отдачи гидропневматической катапульты, но монорельсовый конвейер в движение почему-то не пришёл. Пётр лишь через несколько секунд понял, почему: вместо второй волны истребителей, гнездо выпускало беспилотные дроны. Видимо, вторую волну решено было оставить в качестве последнего резерва.
Дроны по массе, радарной сигнатуре и вооружению мало отличались от пилотируемых истребителей, но все-таки они представляли собой жалкое зрелище. Автопилоты не могли поддерживать достаточно плотный рой, не рискуя устроить цепное столкновение или сжечь друг друга факелами двигателей, поэтому они сбились в беспорядочную редкую толпу, похожую на стадо свиней, впервые выгнанных из свинарника в открытое небо. Толпа эта бестолково шарахалась из стороны в сторону, следуя за прыжками человеческих кораблей и уклоняясь от их плазменных струй. Впрочем, люди, похоже, не вполне осознали разницу между роботами и пилотируемыми кораблями, и пытались отбиваться от них, как от настоящих бойцов. Это позволило истребителям первой волны организованно отступить; по корпусу корабля распространились характерные толчки, передаваемые от манипуляторов, подхватывающих приближающиеся к гнезду истребители. И тут в небе появился новый участник боя.
Тяжёлый человеческий корабль вынырнул из гиперпространства всего в двух световых секундах от портала. Когда стратегический дисплей смог передать его крупномасштабное изображение, он ещё не включил маршевые двигатели. Но было видно, в качестве маневровых он использовал двухсоттонные серафимские термоядерные камеры сгорания. По голосовому коммуникационному каналу внутри гнезда пробежал невнятный ропот: при атаке на лифты и порталы колонии Яблоневый Лес люди захватили множество исправных термоядерных двигателей, но почему-то их корабли до сих пор эти двигатели не использовали. Почему освоение двигателей заняло у людей столько времени, и что будет сейчас, когда люди все-таки их освоили???
Корабль имел около четырёхсот метров в длину и был довольно странной формы: он представлял собой не «бублик», как человеческие пассажирские и не сферу, как человеческие грузовые корабли, а сильно вытянутый параллелепипед, почти квадратный в сечении, заострённый с одного конца и закруглённый с другого. Внешний слой корпуса, как и у человеческих эсминцев, представлял собой рыхлую многослойную теплозащиту из диэлектрика (скорее всего, как и у эсминцев, это был пенополиэтилен, армированный углеволоконной тканью); под этой теплозащитой радары чувствовали металл. Гамма-излучения, в отличие от человеческих эсминцев, корабль не генерировал. Судя по тому, как он разворачивался, центр масс корабля сильно не совпадал с его геометрическим центром, а масса составляла больше ста тысяч тонн. Штаб операции выдал кораблю обозначение «кит».
Дроны, запрограммированные атаковать ближайшую к порталу цель, шарахнулись было в сторону нового пришельца, но штаб передал им команду работать по эсминцам. Снова заработала пневматическая катапульта, и на этот раз конвейер с истребителями второй волны пришёл в движение. За десять запусков до своей очереди, Пётр услышал на стратегическом дисплее, как «кит» включает двигатели. В качестве маршевых он тоже использовал серафимские термоядерные камеры сгорания. Как показалось Петру, все те сотни двигателей, которые люди захватили при атаке на Яблоневый Лес, были смонтированы на этом корабле; несколько десятков стояли на закруглённом торце корпуса, остальные же были смонтированы на длинных боковых гранях и ориентированы под углом около десяти градусов к оси корабля, так что реактивные струи некоторое время летели вдоль корпуса. «Кит» был буквально весь покрыт двигателями, как яблоня яблоками. При включении всех камер сгорания он превратился в конус раскалённой плазмы, слегка несимметричный, очевидно, чтобы компенсировать несимметричное размещение центра масс.
Серафимы никогда не ставили столько двигателей на один корабль; даже если бы потоки плазмы были направлены строго от корпуса, никакие радиаторы не справились бы с тепловым излучением реактивных струй, не говоря уж об охлаждении самих камер. Судя по всему, как и человеческие эсминцы, корабль использовал ансибль-охладители.
Истребитель Петра с жестяным скрежетом прижался к захватам гидравлического толкателя. Пётр нажал кнопку подтверждения готовности, и катапульта выбросила их с Агатой в открытый космос. Штаб операции выдал Агате задание на атаку «кита». Короткая проверка радиомаяков для парного полёта, выброс рабочего тела из гидропневматических разгонно-маневровых блоков, проверка, что сзади никого нет, и синхронное включение двигателей. Очередная пара истребителей второй волны вступила в бой.
В окрестностях гнезда было тесновато. Следящие за эсминцами дроны уже отошли от гнезда на приличное расстояние, но истребители первой волны, многие с ограниченным запасом топлива, некоторые даже с неисправными двигателями, создавали толчею и неразбериху, как в школьном коридоре после звонка на большую перемену. Рой для атаки на «кита» уже формировался. Ясно было, что ни рельсовые пушки, ни двигатели истребителей не могут нанести «киту» сколько-нибудь существенного ущерба через его толстую теплозащиту и массивный корпус, поэтому штаб присоединил к рою около трёх десятков дронов; по предварительному плану, пилотируемые истребители должны были обеспечить огневое прикрытие, по мере возможности атакуя мотогондолы и оружейные турели «кита», если таковые обнаружатся, и вывести дроны на таранную атаку.
«Кит» начал контратаку ещё в ста мегаметрах: он приглушил двигатели, а затем в свободной от мотогондол носовой части корпуса раскрылся люк и из него вылетела сигароообразная ракета. Судя по всему, она была разогнана чем-то вроде пушки Гаусса: её скорость относительно «кита» составляла не менее километра в секунду. Слегка отклонившись от оси корабля, ракета включила собственный термоядерный двигатель. Это была восьмисоттонная камера, снятая с орбитального буксира; судя по спектру и температуре плазмы, двигатель работал на смеси дейтерия с литием, и его эффективная тяга составляла не штатные восемьсот тонн, а около трёх килотонн. Судя по тому, как разогревался корпус ракеты при разгоне, ансибль-охладителя на борту не было, рост температуры сдерживал только плавящийся в баках дейтерид лития.
Истребители встретили ракету плотным огнём рельсовых пушек, но сечение корпуса было очень маленьким и попаданий не было, хотя цель даже не пыталась маневрировать. Штаб предположил, что ракета нацелена на таранный удар по гнезду; атакующему рою было рекомендовано не тратить энергию, разойтись и пропустить ракету, с тем, чтобы возле гнезда её встретили батареи и двигатели самого гнезда, а также пушки и двигатели истребителей первой волны, ожидающих очереди на посадку. Тем не менее, один из дронов был нацелен на столкновение с ракетой — мало ли, вдруг получится. Рой стал расходиться, стараясь избежать попадания в выхлоп ракеты, но, как оказалось, основным оружием ракеты была вовсе не реактивная струя.
Пётр сначала даже не понял, что происходит: радарная сигнатура человеческой ракеты вдруг сменилась громким звуком, словно ракета излучала во всех электромагнитных диапазонах. Звук этот заполнял всё пространство, заглушая и сигналы радаров товарищей Петра, и радиоканал парного полёта с Агатой, и даже цифровые данные стратегического дисплея. Индикаторы показали резкий рост температуры корпуса истребителя и разрушение трубопроводов в радиаторах, а потом вдруг последовал страшный удар, словно истребитель врезался в стену. Пётр на несколько секунд потерял сознание. Когда он пришёл в себя, он обнаружил, что радар и стратегический дисплей работают, но двигатели выключены. Судя по датчикам, удар заклинил приводы мотогондол и перебил все (или большую часть) кабелей управления, так что у двигателей невозможно было прогнать даже частичную диагностику, не говоря уж о включении. Рой был полностью рассеян: Пётр обнаружил лучом своего радара несколько истребителей, все без радиаторов, а многие и даже с оторванными мотогондолами, и ни одного радарного сигнала. Попытавшись переключить радар в режим кругового обзора, Пётр обнаружил, что механика привода антенн также повреждена. Агаты в поле зрения радара не было и её радара не было слышно.
По голосовому каналу штаб запрашивал, что произошло. Пётр сказал, что небоеспособен, неуправляем, не слышит ни одного радара и сам не очень понимает, что произошло. Штаб передал, что переориентирует дроны на атаку «кита», а пилотируемые истребители второй волны — на прикрытие гнезда, и что постарается направить кого-то из оставшихся двух третей второй волны, чтобы взять Петра на буксир. Человеческая ракета была оснащена термоядерным зарядом, который был размещён не в боеголовке, а в центре топливного бака и, судя по спектру облака плазмы, был дополнительно покрыт толстым слоем чего-то, скорее всего, полиэтилена или низкомолекулярных парафинов. Вещество это, вместе с остатками топлива и корпусом ракеты, при взрыве создало в вакууме что-то вроде ударной волны, достаточно плотной, чтобы нанести движущимся встречным курсом истребителям значительный ущерб; судя по телеметрии, тепловое излучение взрыва само по себе было достаточным, чтобы сжечь радиаторы истребителей и вывести их из строя.
Пока штаб передавал эту информацию, «кит» выпустил вторую ракету; она прошла мимо Петра и атаковала рой дронов; к счастью, штаб уже представлял себе радиус поражения заряда ракеты, да и дроны с их более рыхлым построением сами по себе оказались менее уязвимы, поэтому ущерб от второго взрыва был гораздо меньшим.
«Кит» ускорялся гораздо медленнее своих ракет, но все-таки приближался к гнезду; такими темпами, он мог выйти на дистанцию прямой атаки двигателями задолго до того, как гнездо могло бы перезаправить сколько-нибудь значительную часть истребителей первой волны. К тому же, человеческие эсминцы, заметив, что дроны переориентировались на «кита», перестали совершать хаотические гиперпрыжки и также взяли курс на сближение с гнездом. Складывалось впечатление, что удержать позиции до выхода из портала второго гнезда не получится. Штаб признал, что сейчас каждый боеспособный истребитель на счету, подобрать Петра невозможно и вопрос об этом снова будет поднят только при подходе подкрепления.
В момент взрыва Пётр совершал маневр ухода, да и ударная волна придала ему дополнительный импульс, так что сейчас его неуправляемый истребитель медленно удалялся от траектории «кита». Был шанс, что «кит» пройдёт мимо Петра на достаточном расстоянии, чтобы плазма его двигателей не причинила Петру серьёзного дополнительного ущерба. Кислорода на борту было достаточно, батареи были заряжены полностью — Пётр готовился к ведению боя рельсотронами — и энергия расходовалась медленно, так что были шансы дожить до прихода спасателей даже с относительным комфортом. Из-за резкого перехода от боевого возбуждения к пассивному ожиданию Петра слегка потряхивало, но это была чисто физиологическая реакция: тело выжигало гормоны борьбы-бегства. Как ни странно, никаких эмоций он не испытывал — или ему так казалось? Истребители серафимов и человеческие корабли воспринимались как точки на цифровом дисплее, фишки в компьютерной игре.
Когда рой дронов приблизился к «киту» на дистанцию атаки рельсовыми пушками, «кит» не стал выпускать новые ракеты, а просто развернул некоторые двигатели навстречу истребителям: оказалось, что камеры сгорания укреплены на поворотных мотогондолах. Благодаря огромной массе и огромному моменту инерции, «кит» даже почти не изменил траекторию из-за этого маневра. Половина роя сгорела, не сделав ни единого выстрела, да и снаряды тех, кто успел выстрелить, судя по всему, не долетели до корабля.
Штаб попытался завести группу дронов к «киту» точно спереди, где, казалось бы, маршевые двигатели должны были иметь мёртвую зону, но оказалось, что маневровые камеры сгорания эту мёртвую зону неплохо перекрывают. После попытки лобовой атаки «кит» немного сменил курс — очевидно, мощности маневрового двигателя не хватило, чтобы сжечь идущие на таран истребители без остатка, но лёгкой игры тягой маршевых двигателей оказалось достаточно, чтобы уйти с траектории столкновения.
На рассеявшуюся часть роя дронов «кит» не обращал внимания. Убедившись, что на траектории между ним и гнездом нет сколько-нибудь значительной массы истребителей, «кит» выпустил ещё одну ракету. Истратившие значительную часть горючего дроны имели шанс догнать её, особенно на начальном участке траектории, когда она ещё несла полный запас топлива. Атака дронов имела успех: судя по всему, система управления ракеты не была рассчитана на оборону от атаки из задней полусферы. После первого же попадания ракета сошла с траектории и, судя по всему, разломилась, а двигатель погас. Корпус ракеты окружило густым облаком паров водорода и лития. Штаб опасался, что люди подорвут боеголовку — впрочем, это нанесло бы ущерб лишь нескольким дронам — но люди, видимо, испугались, что на таком расстоянии взрыв повредит «кита».
В зоне боевых действий неожиданно появился ещё один человеческий корабль. По размерам и радарной сигнатуре он был похож на обычный человеческий эсминец, и, так же, как эсминцы, весьма интенсивно излучал в гамма-диапазоне. Когда он включил маршевые двигатели, выяснилось, что он, как и «кит», оснащён серафимскими термоядерными камерами сгорания, всего шестью штуками, но при его относительно малой массе это придавало ему гораздо большее ускорение, чем «киту». Как и двигатели выпускаемых «китом» ракет, двигатели нового эсминца работали на дейтериде лития. Как только удалось уточнить вектор тяги эсминца, выяснилось, что он движется не к гнезду, а непосредственно к порталу туннеля, стараясь зайти так, чтобы портал закрывал его от двигателей и пушек гнезда.
Штаб скомандовал общее отступление. Обычно гнездо собирало все истребители перед входом в портал, но сейчас на это уже не было времени. Не успевшие сесть истребители первой волны, почти не имевшие топлива, ушли в портал первыми, затем в том же направлении двинулось само и гнездо. Остатки дронов и пилотируемые истребители второй волны остались прикрывать отход, но это прикрытие было чисто символическим: отступление должно было завершиться задолго до того, как какой-то из человеческих кораблей смог бы подойти к рою на дистанцию эффективной атаки рельсовыми пушками.
Когда гнездо исчезло в портале, коммуникация с Петром сохранилась через одноранговую сеть, использующую передатчики на самом портале, истребители и дроны в качестве ретрансляторов, так что он по прежнему имел возможность наблюдать за происходящим на стратегическом дисплее. Вскоре в портале исчез и последний пилотируемый истребитель, остались только дроны и неуправляемый истребитель Петра.
Люди, судя по всему, все-таки научились различать пилотируемые истребители и дроны; на дронов они перестали обращать внимание, прицельно отстреливая лишь те, которые выходили на курс и дистанцию атаки. «Кит», а за ним и человеческие эсминцы, приблизились к практически незащищённому порталу и начали совершать маневр, явно напоминавший попытку входа в портал. «Кит» даже переключил топливо с водорода на гидрид лития, чтобы эффективнее скорректировать траекторию.
Гигантский человеческий корабль с работающими двигателями исчез в портале, и тут стало ясно, что что-то идет не по плану. Эсминцы включили двигатели на полную тягу, уходя с траекторий входа. Эсминец же с термоядерными двигателями стал выравнивать скорость с порталом, очевидно, пытаясь состыковаться с управляющей рамой. Вскоре после этого, ретрансляторы на управляющей раме прекратили работу и стратегический дисплей затих. Истребитель Петра был развернут таким образом, что собственным радаром он не мог слышать происходящее вблизи портала, да и дальности действия его аналогового радара не хватало. Пётр почувствовал, что его снова начинает трясти крупной дрожью.
В зале заседания Совета обороны царили смешанные эмоции. Серафимский портал был захвачен и цель операции, в этом смысле, была полностью достигнута, но тяжелый корабль «Архангел Михаил» (Черняев предпочитал называть его линкором, а военные использовали более пренебрежительные названия — то летающая батарея, то даже брандер) был потерян без вести. Когда корабль прошел плоскость портала, ансибль-соединения (как связь и телеметрия, так и ансибль-охладители) неожиданно разорвались, а буквально через несколько секунд после этого, когда эсминцы, уходя с траектории входа, вышли из просвета портала, была потеряна и радиосвязь. Попытки восстановить связь с пристыковавшегося к раме портала «Эль-Аламейна» успеха не имели.
Без охладителей корабль не мог одновременно включить больше десятка двигателей, так что, при своей огромной массе, он был практически лишён маневра и не мог бы противостоять атаке даже одной волны истребителей гнезда. Ситуация усугублялась тем, что стрелков-рлаши на борту корабля не было, они наводили двигатели дистанционно через ансибль. Экипаж корабля составлял всего пять человек, но вместе с кораблём были утрачено больше половины трофейных термоядерных двигателей, и многих членов совета беспокоил вопрос, успеют ли — и захотят ли — пилоты корабля включить самоуничтожение ансиблей и гиперпривода, если будет опасность захвата корабля серафимами. Высказывалась и версия, что проход через портал причинил ансиблям непоправимые повреждения. Некоторый оптимизм по поводу сложившейся ситуации демонстрировали только Злотников и контр-адмирал Цой.
Цой утверждал, что и «Михаила», и гнездо должно было выбросить из портала со скоростью около восьмидесяти километров в секунду. С учётом интервала, с которым корабли ушли в портал, расстояние между ними должно было составлять несколько десятков мегаметров, так что у экипажа «Михаила» должно быть довольно много времени, чтобы сориентироваться в обстановке и либо совершить гиперпрыжок, либо изготовиться к бою, либо даже и самоуничтожиться. Из-за той же самой необходимости входить в портал на большой скорости, база серафимов не могла быть размещена непосредственно возле портала, поэтому и она не могла представлять для корабля непосредственной опасности.
Но, чем больше проходило времени с момента исчезновения «Михаила», тем более убедительными становились аргументы пессимистов. Потом дискуссию прервало сообщение с орбитального буксира, занимавшегося сбором трофеев:
Башня, это «Сидри». У нас проблемы с пленным.
Что за проблемы — спросил Олег.
Подачу кислорода и поглощение углекислоты мы ему наладили, но теперь у него кончается регулятор кислотности. Он говорит, что ему для регуляции кислотности крови нужен семипроцентный раствор трифторметилсульфоновой кислоты, если переводчик правильно перевёл химическую номенклатуру. Ультразвуковое сканирование показывает, что тот патрубок, в который он просит её налить, присоединён к полуторалитровой тефлоновой ёмкости, а от ёмкости идёт дозатор и катетеры в шейных лимфоузлах. Ёмкость, действительно, почти пустая.
Трифторметансульфоновая — поправил Фергюсон, успевший набрать поисковый запрос на своей клавиатуре — а семипроцентный в каком смысле, по массе или молярный?
Уточним. А что это вообще такое?
Если я правильно понимаю номенклатурное название, это серная кислота, у которой вместо одного водорода висит трифторметил — Фергюсон показал руками в воздухе какие-то два состыкованных шарика, очевидно долженствующие изображать кислоту и фторметил — Так называемая суперкислота, в тысячу раз сильнее серной — прочитал он с экрана своего планшета — Странное дело, опять-таки, если я правильно помню школьную химию, вся эта суперкислотность имеет значение лишь в очень концентрированных растворах или в слабополярных растворителях, в семипроцентном водном растворе по степени диссоциации она должна мало отличаться от простой серной или сульфоновой.
Вы можете найти такую кислоту? - спросил Олег.
Сейчас попробую — руки Фергюсона забегали по клавиатуре — как я понял, в промышленности этот реагент используется мало, главным образом, в исследовательских синтезах. О, вот, есть в каталоге. Ага... Десять килограмм безводной трифторметансульфонки на складе в Асгарде, контейнерами по пятьдесят грамм, если надо, могут сварить больше, но не сразу. Я думаю, на одной только Валгалле мы ещё несколько килограмм найти сможем.
Я не знаю, может быть, не поднимать на лифте, а сгонять какой-нибудь орбитальный челнок? Сесть в аэропорту Асгарда и взлететь оттуда — предложил Олег.
У нас есть «Локи» - сказал Фергюсон — и это, действительно, получится быстрее... хотя и существенно дороже... да, даже с учётом согласования в диспетчерской посадки с атомарным водородом на борту, это получается быстрее, чем лифт в один конец.
Действуйте — сказал Олег. Руки Фергюсона забегали по клавиатуре.
А вы уверены, что ему нужна именно эта трифтор-как-она-там? — спросил Ямада — Как я понимаю, такого рода соединения довольно-таки химически активны, и значит, могут быть токсичны, даже для серафимов — Олег с некоторым удивлением отметил, что за время работы в Совете Ямада существенно вестернизировался и отбросил свои вечные «извините» и прочую ложно понятую субординацию.
Вообще-то от этого зависит его жизнь — сказал Фергюсон — зачем бы ему...
В его положении очень даже понятно, зачем бы ему — спокойно сказал Ямада — собственно, мы можем ему организовать дыхание и даже, если он не врет, регуляцию кислотности, но накормить мы его ничем не сможем. Сколько серафим может выжить без еды?
Обмен веществ у них быстрее, чем у нас, но они всё-таки хищники, они легче переносят голод. Как я помню, считается, что триста килосекунд без еды здоровый серафим может перенести без снижения интеллектуальной и физической работоспособности — сказал Олег — Опять же, можно попытаться его подкормить глюкозой через тот же дозатор регулятора кислотности.
А глюкоза не того... не этерифицируется с трифторметилсульфонкой — побеспокоился Фергюсон.
Не знаю, я об этом не подумал. А если этерифицируется, то что будет?
Как минимум, мы оставим его без регулятора кислотности, да и не факт, что он сможет усваивать глюкозу в таком виде. А в худшем случае, получится токсичное соединение.
Если бы оно было токсичным, они не могли бы его впрыскивать в кровь. В крови-то у них сахаров довольно много — сказал Олег.
Ну хорошо, триста килосекунд — согласился Ямада — это достаточно для подробного допроса, но, извините, а что мы будем делать с ним потом?
Я вижу два варианта — сказал Олег — закинуть его в портал или завернуть в теплозащиту и скинуть в атмосферу S2. У него противоперегрузочный ложемент, он должен перенести даже баллистический вход в атмосферу.
Чтобы его свои же сбили, приняв за человеческую боеголовку? - скептически спросил Ямада.
Передача пленного — хороший повод для полноценной дипломатической миссии — стал развивать идею Олег.
Возможно. - уклончиво согласился Ямада — но, извините, мне кажется, пленный имеет все основания сомневаться, что наши планы включают дипломатическую миссию по его передаче.
Скажите ему это — сказал Олег — Или дайте мне прямой канал, я сам скажу.
Он отказывается разговаривать, пока не получит эту свою... как её... сульфонку — сказал бортинженер буксира.
Но, подождите... Я правильно понимаю, что на орбите Валгаллы вы будете только через две килосекунды, не раньше?
Правильно — подтвердил бортинженер.
Вы же подобрали ещё четыре подбитых истребителя. Вскройте кабину, и заберите дозатор оттуда. Заодно, мы будем уверены, что это именно то вещество и именно в той концентрации, какое ему нужно.
Угу. Вскройте. — бортинженер нервно хихикнул — Это такая... инженерно-химическая задачка, посложнее вашей этой сульфонки. Как имеющимся на борту оборудованием вскрыть, или, хотя бы, просверлить, по существу, титановый кислородный баллон, так, чтобы он не сгорел синим пламенем вместе со всем содержимым и большей частью окружающей обстановки.
Электрохимическим травлением — хором сказали Фергюсон и Черняев.
Имеющимся оборудованием — парировал бортинженер — у нас есть плазменный резак, свёрла из быстрорежущей стали и болгарки с корундовыми и алмазными дисками. Сверло титан просто не возьмёт, а резак, я уж не говорю про болгарку...
А если болгаркой аккуратно? — спросил Черняев
Вы возьмётесь? Я почему-то боюсь. — сказал бортинженер — Я только на прошлой неделе технику безопасности по работе с кислородным оборудованием высокого давления сдавал. И у нас нет отсеков, которые могли бы выдержать давление двадцать бар, и собрать барокамеру такого объёма на такое давление нам не из чего. Вскрывать их кабины можно только в доках. Честно говоря, я вообще предлагаю спустить их на Валгаллу, там и легче сымпровизировать барокамеру большого объема, и оборудование для травления титана...
А что, там нету люка? — удивился тингман Лейф.
В том-то и прикол. Ну, крышка там есть, но она приварена по всему периметру. Очевидно, люк, способный выдержать двадцать бар, им показался слишком тяжёлым для такого маленького корабля.
Он что, смертник? - ещё сильнее удивился тингман.
Не похоже. Судя по кабинам остальных истребителей, это конструкция примерно как у баросфер наших десантных модулей, только многоразовая: когда истребитель возвращается на базу, они срезают крышку по шву и заполировывают края, а при посадке пилота для следующего полёта берут крышку чуть большего размера.
Но как же они это делают с кислородной атмосферой внутри? Ведь при сварке в кислородной атмосфере, да ещё при таком давлении, титан действительно сгорит синим пламенем!
По данным ультразвукового сканирования, у него внутри есть кислородная... ну, не маска, но такой, нажаберник. Похоже, они заполняют кабину инертной атмосферой, а пилот дышит через эту маску, заваривают крышку и меняют атмосферу. А при высадке пилота в обратном порядке.
Но для аварийной высадки пилота у них должны быть какие-то клапаны, позволяющие снаружи корабля сменить атмосферу, правильно? Если пилот, например, ранен или контужен? Собственно, это, наверное, должно можно сделать через тот клапан, через который вы подаёте кислород.
Конкретно через этот нельзя... точнее, можно, но там все-таки триста литров при давлении двадцать бар, из них пятнадцать кислород и пять вода, а этот клапан присоединён прямо к нажабернику и регулируется дыханием, как в наших аквалангах. У него пропускная способность пять литров в секунду... Литров при нашей стандартной атмосфере. Мы раньше до Валгаллы долетим, чем стравим половину давления, а ведь нам надо не просто стравить, нам параллельно надо заполнять кабину каким-то инертным газом, у нас в достаточном количестве есть только азот. Там есть перепускные клапаны большей производительности, но они переключаются либо изнутри кабины, либо электроникой снаружи. А там разъём типа Сьерра, сто двадцать восемь контактов, он не помнит распайку.
Высверлить клапан снаружи? - подал идею Цой.
Он из нержавейки, в кислородной атмосфере она будет гореть почти как титан.
А если сказать, что трифтор-черт-как-ее у нас нет и единственный способ её достать, это вскрыть кабину одного из его коллег, он не вспомнит распайку? Хотя бы те провода, которые управляют клапанами? — спросил тингман.
Попробуем.
А азот у вас в каком виде? Случайно, не жидкий? – спросил Фергюсон.
Вы предлагаете охлаждать болгарку жидким азотом? — спросил бортинженер — по моему, как раз в тот момент, когда мы прорежем корпус, самая интересная часть болгарки, откуда самые опасные в плане возгорания искры, останется без охлаждения...
Я хотел предложить охладить азотом всю кабину. Кислород внутри сконденсируется, его можно будет попробовать просто вылить через дыхательный клапан, а потом можно залить азот или сразу просверлить, как хотите.
Азот у нас по большей части жидкий, но его на такое не хватит — не раздумывая сказал бортинженер — и криогенное оборудование у нас на такое не рассчитано. Это же нужно охладить не только стенки и кислород внутри, но и тело пилота, а там одна только теплоёмкость замерзания воды... И, опять же, пока мы этим будем заниматься, мы успеем долететь до Валгаллы. Собственно, мы уже почти сбросили скорость, сейчас у нас прыжок к Фрейе, по плану, через пятьсот секунд выйдем на эквипотенциаль прыжка к Валгалле.
«Локи» сел в Асгард-грузовой — доложил Фергюсон — Идет погрузка. По плану, будет на опорной орбите через полторы килосекунды — Если делать переход на стационар на атомарной тяге, можно за ещё одну килосекунду выйти на траекторию рандеву с доками. Правда, диспетчеры на такой маневр сильно ругаются...
Скажите диспетчерам, что вопрос жизни, смерти и мирных переговоров — сказал Олег — Есть новости от «Михаила»?
Никаких новостей — сказал штаб операции — В системе S2 вообще ничего не зафиксировано. По самым пессимистическим оценкам, будучи в пределах тысячи петаметров от границ известного космоса, они бы уже смогли определить свои координаты и либо установить ансибль-соединение, либо совершить гиперпрыжок. Также, время вполне достаточное, чтобы резервное гнездо на той стороне портала выровняло бы с ними скорость и вышло на дистанцию атаки полным роем. Если они не могут совершать даже внутрисистемные гиперпрыжки, то оцениваем вероятность, что они уже уничтожены, как пятьдесят на пятьдесят. Вероятность, что они выдержат атаку гнезда, есть только при маловероятном стечении обстоятельств, что серафимы пропустят прямое попадание ракеты в гнездо. Учитывая, что серафимы могут сосредоточить все истребители на обстреле ракет, и что у них ещё, оказывается, есть беспилотники, а наш брандер может выпускать только по одной ракете не чаще ста секунд...
А что они захвачены? - спросил тингман Лейф.
Ну, уничтожены или захвачены, так верно.
То есть нам надо готовиться к тому, что серафимы получат исправные образцы гиперпривода, ансибля и ансибль-охладителей — резюмировал тингман Лейф — и мы потеряли больше трёх четвертей исправных серафимских двигателей, а захватили только двадцать камер на раме портала и эти десятитонные тарахтелки с их беспилотников... да и то ещё некоторые летают и пытаются отбиваться. Если бы не идея господина Цоя идти в портал...
Не сожалейте о содеянном — сказал Олег — по крайней мере, теперь мы знаем, что эти порталы не такая простая штука, как кажется.
А вам они казались простой штукой??? - с возмущением спросил тингман — и если бы мы пустили вперёд эсминец, мы бы выяснили это с гораздо меньшим ущербом для себя.
Серийные эсминцы не смогли бы остановить реактор так быстро, как «Михаил» смог остановить серафимские двигатели, и при разрыве ансибль-соединения вся команда испеклась бы заживо быстрее, чем успела бы активировать заряды самоуничтожения — сказал Черняев.
И заряды самоуничтожения сработали бы от датчиков жизнедеятельности экипажа — победоносно сказал тингман — мы бы имели гораздо меньше оснований бояться, что эти чёртовы нетопыри получили исправный гиперпривод...
Ну да, готов согласиться, что вы правы — со вздохом сказал Олег — и что, у вас есть машина времени, чтобы вернуться назад и всё переиграть? Давайте всё-таки готовиться к дипломатической миссии.
А если она завершится неудачей? Особенно, если они захватят ансибли и будут уверены, что стратегическое преимущество в скором времени окажется на их стороне? - спросил Цой.
И что вы предлагаете? - мрачно спросил Олег.
Воспроизвести водородный серафимский двигатель мы не можем, но сделанная по их типу камера сгорания на дейтерий-литиевом топливе почти не уступает их двигателям — сказал Цой — да, дейтерий и литий дóроги, но они дешевле антивещества и их можно производить на поверхности планет. Переоборудовать все эсминцы по типу «Эль-Аламейна», оставшихся камер сгорания на это хватит. Заложить новые эсминцы на всех стапелях, наладить массовое производство термоядерных ракет по типу тех, которые были на брандере, только не с серафимскими камерами, а с двигателями нашего производства. Как мы видели, против серафимского роя они довольно-таки эффективны. Начать перевооружение планетарных поясов обороны, начиная с Валгаллы и Кассандры...
Угу — ещё мрачнее сказал Олег — из трёх ракет одна уничтожена и одна сожгла три с половиной беспилотника. Сколько-нибудь серьёзный эффект имела только первая ракета, да и то потому, что серафимы не сообразили, что это и чем может угрожать.
Массовый запуск таких ракет всем поясом обороны, да ещё в сочетании с обычным вооружением пояса, может перегрузить их систему управления боем...
Сколько нам нужно времени, чтобы изготовить столько двигателей, столько боеголовок и наработать столько топлива, чтобы можно было говорить про массовый запуск? Серафимы сделали скрамджет на атомарном водороде за полтора земных года, я думаю, такие же сроки надо отводить и на освоение гиперпривода. И если они смогли допросить команду, они могли узнать координаты других наших колоний, не только Кассандры и Валгаллы.
Боеголовки не нужны на всех ракетах, часть можно запускать как ложные цели или, если повезёт, использовать ложные цели как кинетические киллеры...
Как я понимаю, дейтерий-литиевое топливо стоит дороже боеголовки...
Это смотря как посчитать — вмешался Черняев — Возможно, действительно, эффективнее была бы смешанная схема, когда часть термоядерных ракет оснащается кинетическими или шрапнельными боеголовками, а часть конвенциальных термоядерными зарядами, чтобы при массовом запуске серафимы не знали, на чем сосредотачивать огонь.
Надо попробовать оценить эффективность такой схемы, и вообще, понять, как лучше перевооружать существующие планетарные пояса обороны против серафимов — сказал Олег — Господин Ямада, займётесь?
Попробую — сказал Ямада.
Обсуждение вернулось к вопросу, что делать с пленным. Буксир с пленным подошел к докам раньше, чем «Локи» с кислотой. Удалось снять пробу вещества с клапанов, через которые нужно было заливать регулятор кислотности, и прогнать её на хроматографе — это действительно оказалась трифторметансульфоновая кислота. Но, когда подготовили раствор и попробовали залить его в дозатор, случилось несчастье: инженеры ошиблись при выравнивании давления, избыточным давлением сорвало клапан дозатора и раствор пошел струей в лимфоузлы пленного. Что он чувствовал, выяснить не удалось, но датчики жизнедеятельности затихли буквально в течении нескольких секунд.
Олег все-таки продолжал настаивать на попытке дипломатической миссии, хотя бы для передачи подобранных тел пилотов; к тому же, кабина пленного имела голосовой регистратор, в котором должна была сохраниться запись всех переговоров, как доказательство, что с пленным пытались обращаться хорошо. Технически, миссия была вполне осуществима: эсминцы теперь выводились в зону боевых действий буксирами с термоядерными двигателями, поэтому они расходовали антивещество только непосредственно в бою. Политики в один голос сказали, что переговоры — это вопрос политический, и его нужно обсудить. Следующее заседание Совета предлагалось посвятить обсуждению планов обороны от серафимов, получивших гиперпривод.
