Самосогласованное решение

Глава 4. «Кон-Тики»

Корабль размещался на орбите Мьольнира, спутника газового гиганта под названием Тор. Сейчас, когда баки «Кон-тики» были заполнены антивеществом, его перевели на орбиту, син­хронную с доками, так, чтобы между доком и кораблем постоянно находился Мьольнир. Люди давно — да что давно, в система Валгаллы вот и просто никогда — не собирали столь­ко антивещества в одном месте, поэтому и меры безопасности были экстраординарные. Ко­манду корабля привезли к Мьольниру внутрисистемным прыжком на бизнес-джампере.

Джампер носил название, показавшееся Олегу немного странным — «Starfish». Прямо так вот, на староанглийском. Олег постеснялся спрашивать у пилота, что имел в виду владелец судна — звездную рыбу или все-таки морскую звезду? Староанглийский по прежнему оста­вался официальным языком межзвездного общения, поэтому его довольно-таки широко изучали и ис­пользовали, но лексика, бесполезная при дипломатических и коммерческих переговорах, быстро забывалась. Наверное, уже мало кто вспомнит, как на староанглий­ском будет «ласточка» или, скажем, «медуза».

Олег просился к штурвалу джампера, но его не пустили, а Эфроимсон ещё и хихикнул за спиной — «еще налетаетесь». К докам подходить не стали, сразу пошли курсом на стыковку с «Кон-Тики». Олег смотрел в окно. Тор выглядел скучным, как бильярдный шар, с глад­ким, лишь слегка переливающимся верхним слоем облаков, без выраженных турбулентно­стей. Видимых невооруженным глазом колец у него не было, лишь размытое облако тонкой пыли — такие бывают и у планет земного типа, в тропиках они бывают видны как «зодиа­кальный свет». Через стекло иллюминатора это облако вовсе невозможно было разглядеть.

Мьольнир из точки прыжка был виден как узкий белый серп на фоне темной стороны Тора. Корабль быстро приближался к нему. Спутник, как и планета, был бел, кругл, гладок и невы­разителен. Ледяной шар, слишком далекий от планеты, чтобы испытывать сколько-нибудь значительный приливный нагрев. Лед пластичен и быстро затягивает кратеры, да и образо­вавшиеся в результате тектонических подвижек горы тоже быстро расплываются. Эфроим­сон показал Олегу единственную на светлой стороне спутника крупную деталь рельефа — следы случившегося около двадцати тысяч лет назад столкновения с углеродистым астерои­дом. Кратер почти совсем исчез, от удара осталась только эллиптическая клякса темной сажи.

Смотреть было, в общем, не на что. Олег развернул дисплей-свиток своего телефона и про­должил знакомство с матчастью.

Олег видел такие кабины только на фотографиях доисходных самолетов — еще совсем старинных, до появления бортовых цифровых компьютеров. Узенькая полоска ветро­вого стекла, а сверху и снизу — кнопочки, стрелочки и лампочки, лампочки, стрелочки и кнопочки, и еще тут и там немножко тумблеров, как в каком-нибудь Боинге-707, с тем лишь отличием, что большая часть кнопочек, лампочек и стрелочек нарисована на сенсорных дисплеях, да и ветровое стекло, на самом деле, тоже сенсорный дисплей.

Современные серийные корабли большую часть полета управлялись одной ручкой и одной кнопкой, но «Кон-тики» был кораблем экспериментальным — а значит, конструкторы сочли необходи­мым вывести на приборную доску свой индикатор и свой орган управления для каждой ма­ло-мальски значимой подсистемы. Вдруг в полете что-то потребуется подкрутить? При проектировании приборной панели, эргономика в союзе со здравым смыслом сражались про­тив этого самого «вдруг потребуется подкрутить?», и, судя по результату, простым поражени­ем дело не ограничилось. Наверное, эргономика приняла яд в подземном бункере, а здравый смысл подписал безоговорочную капитуляцию и удавился в тюрьме на шнурочке, сплетен­ном из распущенных шерстяных носков. Или наоборот. Но добром для побежденных дело точно не кончилось.

Частично это можно было оправдать тем, что приборные панели всех трех членов экипажа были полностью идентичными — из любого кресла можно было исполнять обязанности и бортинженера, и пилота. Но всё-таки, черт подери... Олег вспомнил, что сам нередко согла­шался с конструкторами, с тем же Эфроимсоном, когда они говорили, что вот этот индикатор, наверное, неплохо было бы иметь перед глазами — вот и досоглашался. Ну ладно, не на та­ком летали.

Ассоциация со старинными реактивными самолетами возникла не у одного только Олега. Ван Сидоров Цой, капитан ВАКС Новой Калифорнии, которого альфийцы протолкнули в экипаж в качестве второго пилота, поднял голову от своего планшета и сказал:

• К такой кабине нужны еще такие штурвалы — он покачал руками, словно двигая перед собой что-то большое, тяжелое и самостоятельно шевелящееся — с загружательными пружинами. Чтобы, значит, пилот чувствовал, как гидравлике тяжело рулями ворочать.

• С пружинными загружателями — поправил Олег — я, между прочим, летал на таком.

• А где вы такой нашли? - удивился бортинженер Паул Эфроимсон — Вроде, к концу Темных Веков на Земле таких уже не строили, и я читал, что ни один доисходный самолет не пережил Темные Века в пригодном к полету состоянии.

• Это не на Земле было, а в одной колонии. И это был не самолет, а вертолет. И я уже, честно говоря, засомневался, что это было, пружинные загружатели или все-таки обратимые гидроусилители. Только плечи у меня два дня потом болели.

Корабль был в тени планетоида — визуально его можно было опознать лишь по мигающему красно-синему светодиодному маяку. На борту опасный груз, сближение только с разреше­ния диспетчерской.

При выходе на стыковку, оба корабля — и джампер, и «Кон-Тики» - зажгли прожектора под­светки. Корабль выглядел так, как будто он был собран из кубиков нескольких разных дет­ских конструкторов. Даже внешние слои теплоизоляционных покрытий у разных модулей и черная краска у разных секций радиаторов различались по фактуре и оттенку.

• Пепперлендский степной таракан — это заяц, собранный из COTS-компонентов — сказал Олег в пространство.

• Из чего? - не понял бортинженер.

• Из компонентов Commercial Off The Shelf. Доступных в свободной продаже. И не рассчитанных на применение в таком сочетании.

Эфроимсон, похоже, обиделся:

• Ну, радиаторы, наверное, можно было бы перекрасить.

• Времени уже нет. Да и не стоит, мне кажется — сказал Олег — смыть старую краску с такой площади в вакууме тяжело, а покрывать в два слоя получится лишний вес. Перед кем нам в межзвездном пространстве красоваться?

• Перед чужими — сказал Цой

• Если это серафимы, то они слепые. А если какие-то другие чужие, то у них диапазон видимого света может отличаться от нашего — ответил Олег

• Если их интересуют звезды класса G, можно предположить, что диапазоны видимого света у нас с ними сильно перекрываются — резонно возразил Цой.

• Да все равно времени нет. И, я думаю, немного найдется желающих красить корабль, под завязку заправленный антивеществом. - резюмировал Олег.

Корабль представлял собой бочкообразный корпус (в этом ракурсе не было видно, что бочка не имеет днищ, ведь через нее проходит магнитная ловушка баззарда, и как раз в ней и разме­щена пинч-зона), к которому были прикреплены три огромных черных «крыла» радиаторов. На переднюю часть бочки был надет тороидальный пластиковый баллон, похожий на надув­ной спасательный круг — бак с рабочим телом для плазменного двигателя. На внешних сто­ронах этого бака, симметрично по отношению к оси вращения бочки, размещались два моду­ля — с одной стороны, жилой, с другой — реакторный отсек с баком для антивещества. Это компоновочное решение было позаимствовано у старой станции «Потерянного ковчега»; бак с рабочим телом должен был защитить — и неплохо защищал — жилой отсек от остаточного гамма-излучения, не поглотившегося в теплоносителе. Впрочем, от взрыва антивещества при отказе резонаторов, стабилизировавших позитроний и не позволявших ему аннигиллиро­вать, бак защитить бы не смог.

Жилой отсек представлял собой надувную конструкцию сложной формы с прозрачным фона­рем пилотской кабины. Во время полета корабль должен был вращаться, создавая в жилом отсеке искусственную гравитацию. Планировалось, что большую часть полета фонарь будет закрыт изнутри шторками — даже людей с хорошим вестибулярным аппаратом вращающее­ся звездное небо утомляло. Но для визуального контроля стыковки-расстыковки и для ма­невров в начале полета Олег все-таки упросил строителей сделать окна.

Стыковочный узел располагался неудобно, так что джамперу пришлось выпустить манипуля­тор и длинный переходный тоннель — по правилам, таким оборудованием должен был быть оснащен «Кон-тики», но этого не стали делать ради экономии веса.

Выравнивать давление почти не пришлось; на валгалльских кораблях стандартное давление атмосферы поддерживается с очень высокой точностью. Олег выбрался из кресла, достал свою сумку и, подтягиваясь руками, поплыл по салону в сторону шлюза. Сейчас, когда тре­бовалась стыковка, ни о каком вращении и, соответственно, ни о какой искусственной грави­тации, речи быть не могло — ни в корабле, ни в джампере. Первым в тоннель вошел Эфроимсон. Вся команда имела достаточно большой опыт работы в невесомости, так что пу­тешествие по тоннелю прошло без приключений — никто не застрял, никто ни в кого не врезался. Стыковочный люк бесшумно открылся. Эфроимсон прошел в корабль первым, оглядел темный отсек, нашел в стене панель управления и щелкнул тумблером. Загорелась неяркая, хорошо подобранная под цвет солнца Валгаллы, диодная подсветка. Олег подтянул­ся рукой, плавно влетел в шлюзовой отсек корабля, быстро нашел поручень и схватился за него, чтобы освободить дорогу альфийцу.

Оказавшись в корабле, Олег первым делом осмотрелся. Он был знаком с планировкой жило­го отсека по чертежам и фотографиям и тренировкам на симуляторе, но все-таки одно дело — фотографии, а другое — свои глаза. Вторая дверь шлюзового отсека открывалась в просторное помещение — кают-компанию, совмещенную с кухней и пилотской кабиной. Кухонный уголок с микроволнов­кой и холодильником размещался в кормовой части отсека, в центре была, собственно, кают-компания — круглый стол из оргстекла и три глубоких надувных кресла с дисплеями-свитка­ми на тонких кронштейнах. В носовой части отсека стояли три пилотских кресла на вращаю­щихся опорах. Кресла были тонкие и хлипкие даже по сравнению с противоперегру­зочными раскладушками олеговой яхты, и напоминали кресла эконом-класса пассажирских аэробусов. Ни плазменник, ни баззард по настоящему большую тягу выдать не могут, макси­мальное ускорение будет создаваться искусственной гравитацией, да и та будет чуть меньше четверти метрического «же», поэтому на массе кресел тоже сэкономили. Спинки кресел за­крывали приборную доску, но фонарь кабины был виден достаточно хорошо. Олег с удо­вольствием отметил, что покрытое интерференционной пленкой стекло фонаря совершенно не бликует и не отражает освещенную внутренность кабины. Впрочем, рассмотреть что либо за окном тоже не удавалось, хотя, судя по положению корабля, там должны были быть видны освещенное полушарие Тора и подсвеченный прожекторами джампер.

Олег переключил гарнитуру и телефон на корабельную коммуникационную сеть.

• Ну что — сказал Олег — Господин бортинженер, как лучше, включить кипятильники сейчас и пойти заселяться по каютам, или наоборот, сначала заселиться, потом разводить пары?

• Честно говоря, я бы предпочел наблюдать за процессом — сказал Эфроимсон — тех­ника новая, мало ли что?

• Резонно. Пяти минут на освоение кают нам хватит?

• Хватит — подтвердил альфиец. Эфроимсону потребовалось некоторое время, чтобы пересчитать земные минуты в привычные ему единицы, но и он кивнул головой. Мда. Надо будет следить за собой и поточнее придерживаться системы СИ. Килосекунды, мегасекунды, метрическое «же», температура в миллиэлектронвольтах...

• Тогда объявляю трехсотсекундную готовность.

• Есть трехсотсекундная готовность — альфиец приложил руку к пустой голове. Олег хотел съехидничать по этому поводу, но потом вспомнил, что в каждой шарашке свои чебу­рашки, и у них на Альфе правила насчет пустой головы нет.

• Башня, Старфиш, слышали? - уточнил Олег у гарнитуры.

• Старфиш, вас понял — отозвался пилот джампера — запуск реактора через триста се­кунд. Жду.

Голос пилота показался Олегу недовольным — и то верно, лишних пять минут болтаться воз­ле этой Страшной Взрывоопасной Гамма-Радиоактивной хрени... А куда ты денешься, по ре­гламенту старта ты должен тут висеть, пока мы не прогреем котел, не запустим турбогенера­торы, не проверим автономное питание и не подтвердим, что можем отстыковать аккумуляторную секцию. И это не пять ми­нут. И ты все это время должен будешь тут висеть, потому что по плану тебе эту секцию и предстоит буксировать к докам.

Капитанская каюта была довольно просторной, но пустоватой. Из обстановки наличествова­ли отгороженный цилиндрической дверью-стенкой санузел, подвесная кровать с пристегну­той ремнями постелью, откидной столик, большой настенный дисплей и маленький прозрач­ный дисплей над столиком. Олег с некоторым неудовольствием отметил, что ручек для пере­движения при нулевой гравитации в стенках каюты маловато — впрочем, если все пойдет штатно, большую часть полета они проведут в условиях искусственного тяготения. Под по­толком был контейнер для вещей, похожий на полку для ручной клади в аэробусе.

Олег быстро переоделся в свежее белье и спортивный костюм, застегнул сумку и закинул ее в контейнер, сгреб цивильную одежду и старое белье в охапку, оттолкнулся от стенки, подле­тел к санузлу, заглянул внутрь, нашел люк стирально-сушильной машины и запихал одежду туда. Когда он закрыл люк, машинка выразила неудовольствие. Приглядевшись к надписи на дисплее, Олег прочитал: «Корабль в режиме сниженного энергопотребления, стирка будет запущена после перехода в режим нормального энергопотребления». Ну что ж, разумно — сейчас корабль питается от аккумуляторной секции, и автоматика не знает, сколько еще при­дется проработать в таком режиме. Да еще мы приперлись, включили свет, надышали...

Олег закрыл дверь санузла и вылетел в кают-компанию. Никого из команды там еще не было. По обезьяньи цепляясь за вмонтированные в потолок рукоятки, Олег переместился к капитанскому креслу, развернул его спиной к пульту и сел. Ремнем он пристегиваться не стал, а вместо этого слегка притянул себя, держась левой рукой за подлокотник. Потом он нашел в подлокотнике держатель для телефона, выдвинул его, вставил туда телефон, развер­нул дисплей-свиток, вывел на него предстартовый чеклист и развернул первый раздел — опе­рации перед запуском реактора. По регламенту, все содержательные доклады были на сове­сти бортинженера, командир и второй пилот должны были только подтвердить, что пристег­нуты (если дело пойдет плохо, жилой отсек можно было отстрелить от корабля и совершить гиперпрыжок куда-нибудь подальше от аварийного бака с антивеществом), все дисплеи рабо­тают и гиперпривод имеет первичную наводку.

Отстрел... да, при отстреле жилого отсека ускорение будет направлено наружу, то есть пере­грузка будет в направлении потолка. Лучше бы пристегнуться. Олег нашел в спинке кресла трехточечный, как в автомобиле, ремень, вытянул его на достаточную длину и воткнул пряж­ку в замок.

Почти одновременно из своих кают появились остальные члены команды. Эфроимсон, как и Олег, был в спортивном костюме, а Цой зачем-то напялил военную форму — к счастью, не парадную, а легкий пилотский комбинезон, который надевают под скафандр — но с погона­ми, портупеей, орденской колодкой и двумя значками — Олег не разбирался в альфийских декорациях, но, судя по форме (крюк) и по цифре 50, один значок должен был означать пять­десят посадок на авианосец, а вот второй Олег с ходу раскодировать не смог. Олег хмыкнул про себя и пожалел, что не взял свою форму — когда он по возрасту увольнялся из ополче­ния, ему «на дембель» дали звание майора. Два месяца рассекать по кораблю в парадке — удовольствие ниже среднего... зато можно было бы смотреть на Цоя свысока, кадровые воен­ные к этим звездочкам почему-то очень серьезно относятся.

Олег посмотрел на часы в верхней части дисплея своего телефона. Кстати, еще замечание — перевести телефон на корабельное время, но теперь это уже только после запуска турбогене­раторов. В триста секунд уложились даже с некоторым запасом. Впрочем, пока рассядемся, пока включим дисплеи... Олег развернулся лицом к приборной доске. Кресла стояли в один ряд, так что он мог контролировать готовность своих подчиненных, почти не поворачивая го­ловы.

Первый чеклист прошел штатно. Теплоносители всех трех контуров были подогреты до до­статочной температуры, чтобы быть в жидком состоянии, но все-таки пришлось разомкнуть циркуляцию, иначе теплообменники быстро сожрали бы подключенный к кораблю внешний аккумулятор. Эфроимсон выровнял давление в секциях второго контура и отрапортовал го­товность.

• Разводить пары! - скомандовал Олег.

• Есть разводить пары — отрапортовал бортинженер, поднял пластмассовую чеку над тумблером зажигания и щелкнул самим тумблером.

Антивещество пошло в реактор. Индикаторы на шкалах температур и давления во втором контуре поползли вправо. РУДы у корабля были сделаны по образцу паровых ракетовозов: левая рукоятка контролировала подачу горючего в топку, правая — мощность и отношение тяга/удельный импульс маршевого плазменного двигателя. Эфроимсон подал левую рукоят­ку вперед, чтобы теплоноситель быстрее прогрелся, и доложил:

• Пары разведены, килосекунда... пятнадцать с чем-то минут до рабочего давления.

• Понял. Отставить минуты, пользуемся стандартными единицами. Открыть дроссель по готовности и вывести на малый ход.

• Есть открыть дроссель по готовности и вывести на малый ход. Давление сто бар, рас­тет.... Да, есть отставить минуты.

Процедура была знакома Олегу еще по «Индиане Джонсу», кораблю с двигателем такого же типа, который в давние времена группа «Потерянный Ковчег» использовала для поиска сле­дов баззардов в межзвездном пространстве. У «Кон-тики» объем теплоносителя был суще­ственно меньше, поэтому двигатель прогревался пропорционально быстрее. Олег открыл на дисплее второй чеклист — включение турбогенераторов и переход в автономный режим.

• Странное дело — сказал альфиец — вроде, космический корабль, а запускаемся, как на старинном пароходе. Еще для полноты ощущения свистка не хватает.

• Ага — хмыкнул Олег — чтобы в него весь пар ушел. Мы, кстати, когда «Индиану Джонса» проектировали, хотели сделать на приборной доске такой большой латунный манометр. И... черт, забыл, как оно называется, такая стеклянная трубка, тоже в латун­ной оправе. Чтобы уровень воды в котле контролировать.

• И что — не понял бортинженер — прямо вот так трубу с водой вокруг всего бака тянуть собирались? А как бы оно в невесомости работало?

• Зачем трубу? Манометр, конечно, поддельный, просто индикатор в виде циферблата в латунном корпусе. Кстати, про невесомость. Что у нас с уровнем воды?

• Теплообмен на нижней границе расчетных допусков. Похоже, паровая подушка. На­верное, лучше все-таки сначала раскрутиться и только потом разогревать котел до но­минала.

• Паровая подушка — спокойно сказал Олег — бывает такая проблема. Когда раскру­тим турбину, впусти пару литров азота в конденсатор.

• И что будет? — удивился Цой.

• Азот растворится, в воде образуются центры кон... черт, наоборот, не конденсации, а, как бы это сказать, пузыреобразования. И крупные капли воды в трубах будет разры­вать изнутри, а мелкие капли испаряются быстрее, да они и на стенки будут попадать. Хотя, конечно, паровой котел без гравитации... А может, не будем сразу раскручивать­ся, достаточно будет тяги двигателей? В таких тонких трубах паровая подушка легко убирается.

• Давайте попробуем не раскручиваться. Триста бар давление, все зеленое, продолжа­ем?

• Продолжаем.

• Есть продолжаем — бортинженер подвинул левый РУД вперед еще на одно деление — А почему на испытаниях при такой температуре подушки не было?

• Именно поэтому, что в воде еще оставался растворенный газ. Вы же его сами из кон­денсатора в вакуум стравливали.

• Звучит убедительно. Давление триста пятьдесят бар и растет. Рабочее давление через пятьсот секунд. К включению турбогенераторов готов.

• Понял — подтвердил Олег и сам окинул взглядом приборную доску. Ничего крими­нального заметно не было — Башня, Старфиш, планируем включение турбогенерато­ров. Башня, проверьте телеметрию.

• Тики, вас понял — откликнулся центр управления полетом на лифте Асгард — по телеметрии все зеленое.

• А почему не поставили какой-то более современный преобразователь? - спросил Цой — вроде, есть же множество всяких процессов, пригодных для прямого преобразова­ния разности температур в электричество?

• Мы это обсуждали — ответил Эфроимсон — выглядело примерно так: приходим в ка­кую-нибудь компанию, типа, вот, преобразователи на квантовом эффекте Холла, чудо техники, высочайший КПД... А сколько, спрашиваю, ваших таких преобразователей можно поставить параллельно? Ну, говорят, десяток запросто. А двадцать тысяч? Они так между собой переглядываются, и так осторожно: «ребята, вы что, электро­станцию строить собрались?». Или другие, тоже, вот у них параллельное подключе­ние они обещали без ограничений. А восемьдесят миллиэлектронвольт температуры оно выдержит? У них тоже челюсти отвисают, они так осторожно-осторожно пере­спрашивают, «миниэлектронвольт, вы хотите сказать?» «да нет, милли. Одна тысяч­ная электронвольта» «ой... Вообще-то мы у нас двадцать миллиэв теоретический пре­дел, а изделие мы тестируем только до пятнадцати... Восемьдесят миллиэв... ой... мо­жет, вам лучше паровую турбину поставить?». Вот и поставили. Ага, пятьсот пятьде­сят бар давление — Бортинженер слегка убрал подачу антивещества — К включению генератора готов, все зеленое. Капитан, решение.

• Включаем.

Эфроимсон поднял еще одну пластиковую защитную скобу и включил еще один тумблер. Олегу показалось, что корабль слегка вздрогнул — турбины была хорошо сбалансированы и вращались в разные стороны, но все-таки удар струй пара по лопаткам... Поползли индикато­ры еще на нескольких шкалах — обороты турбин, циркуляция фреона в третьем контуре, температура фреона...

• Обороты пятьсот... тысяча... две тысячи... три тысячи оборотов. Есть малый ход.

• Включить генераторы!

Еще одна пластиковая скоба и еще один тумблер. Пополз вправо еще один индикатор.

• Генераторы включены, выход сто.

• Понял. Башня, у нас все зеленое, посмотрите на телеметрию свежим взглядом.

• Тики, у нас тоже все зеленое. Можете переключаться на автономное питание.

• Переключаться на генераторы — скомандовал Олег. Эта операция уже осуществля­лась не тумблером, бортинженер просто прикоснулся к сенсорному дисплею. Свет в кабине сразу стал ярче, и ощутимо усилилась мощность вентиляции

• Что за звук? - настороженно спросил Эфроимсон. Олег прислушался.

• Черт — признался Олег — это у меня в каюте стиралка запустилась.

• Понял — расслабился бортинженер — Генераторы включены, корабль в режиме номи­нального энергопотребления, все зеленое.

• Запустить диагностику. И потом, если все нормально, азот в конденсатор.

• Есть запустить диагностику и азот в конденсатор — Эфроимсон закрыл тумблеры за­щитными скобами и его руки заплясали по сенсорным дисплеям, словно у музыканта, играющего на органе.

Диагностика прошла быстро и без проблем. Котел на растворенный газ отреагировал пози­тивно, так что бортинженер увеличил мощность. Сейчас, при выключенных двигателях, из­быток энергии уходил в аккумуляторы. Конечно, расточительно тратить антивещество на за­рядку батарей, которые сейчас увезут в доки и там, наверное, разберут, но все-таки надо же хоть какое-то время прогнать машину в рабочем режиме, чтобы убедиться, что все нормаль­но. Наконец, Олег попросил «Старфиш» отстыковаться и приготовиться к отстыковке акку­муляторного отсека. Возникла небольшая дискуссия, кому откачивать воздух из стыковочно­го коридора. Пилот джампера все-таки уговорил Олега, что «Кон-Тики» уходит в длитель­ный автоном и лишний запас воздуха ему не помешает. Загудели насосы. Пластмассовый рукав стыковочного коридора слегка задвигался, но сохранил форму — остаточного давления вполне хватало, чтобы поддерживать его надутым. Потом джампер отсоединил рукав, отпу­стил стыковочный манипулятор и переместил его к захватам на корпусе аккумуляторной сек­ции. После еще одной короткой проверки аккумуляторы были отстыкованы и джампер медленно и аккуратно, чтобы не зацепить реактивной струей радиаторы «Кон-тики», стал удаляться. Олег вывел на фонарь кабины предварительный план полета.

При выборе узлов и комплектующих для корабля строители руководствовались, главным об­разом, ценой, поэтому отделка жилых помещений и многое другое в корабле выглядело — да и на самом деле было — достаточно скромным, но дисплей лобового стекла — тут Олег все-таки добился, чтобы денег не жалели. Наложенный на стекло проекционный дисплей пока­зывал изображение в оптической бесконечности, так что можно было глядеть одновременно на реальный мир за окном и на синтезированные компьютером линии, буквы и цифры, не перефокусируя глаза.

Сейчас, при выключенных двигателях, траектория полета выглядела как прямая, уходящая за диск Мьольнира. Джампер выключил прожектора подсветки и от него были видны только габаритные огни. Плазменный двигатель разгоняет газ до большой скорости, не разогревая его, поэтому реактивная струя джампера была почти не ви­дна, лишь легкое свечение возле самых дюз, где нейтрализующий электронный пучок реком­бинирует с плазмой. Сейчас тяга двигателей джампера была направлена от «Кон-Тики», так что корпус джампера закрывал дюзы полностью. Компьютер добавлял к огням джампера направление вектора тяги, код транспондера и расчетную траекторию — как ту, которую передавал транспондер корабля, так и ту, которая получалась по расчетам компьютера «Кон-тики», они почти совпадали. Когда датчики поймали взгляд Олега на огнях «Старфиша», компьютер сделал подпи­си ярче и крупнее. Сейчас джампер двигался в плоскости орбиты «Кон-тики», так что все версии его орбиты тоже выглядели как прямые, уходящие за край диска планетоида.

Олег сделал по экрану еще один управляющий жест и на траектории корабля появились от­метки — окно допустимых направлений орбитальной скорости для первого прыжка, преду­смотренного оптимистическим планом полета, и время прохождения через это окно. Вроде, получалось, что они в это окно укладываются, даже с некоторым запасом.

• Паул, что у нас с двигателями?

• Маршевый двигатель: магниты запитаны, ионизаторы прогреты, готов к немедленно­му запуску. Маневровые двигатели: магниты запитаны, ионизаторы прогреты, тоже готовы. Резервные... секунду... резервные маневровые двигатели, давление в баках но­минальное. Все двигатели готовы.

• Ван, дайте мне первичную наводку на Один.

• Есть первичная наводка. - по военному четко отрапортовал альфиец и его руки тоже забегали по сенсорным дисплеям. - Первичное наведение получено.

• План полета без изменений. Прыжки совершает второй пилот, он же восстанавливает ансибль-соединение и проверяет передачу телеметрии после прыжка. На мне управ­ление в пространстве Минковского, бортинженер слежение за оборудованием.

• Понял — подтвердил Цой. Бортинженер с ответом задержался и Олегу пришлось по­смотреть в его сторону.

• По поводу котла — продолжил Олег — Когда дам тягу маршевым, вода в котле ляжет на стенки и будет резкий скачок давления, приготовьтесь. Когда стабилизи­руете котел, попробуйте развести пары до пятидесяти процентов номинала. Если бу­дут проблемы, будем решать. Если не будет, выводите на семьдесят пять процентов, больше мы без вращения вряд ли выдадим.

• Понял — подтвердил инженер.

• Ван, прыжок по готовности после первого маркера.

• Есть прыжок по готовности после первого маркера — второй пилот выдвинул из подлокотника кресла джойстик управления гиперприводом.

Олег выдвинул из приборной доски джойстик ручного управления, потер руки и размял паль­цы.

План полета предполагал серию внутрисистемных прыжков между газовыми гигантами си­стемы Валгалла, в надежде набрать дополнительную скорость за счет гравитационного ма­невра. После каждого прыжка корабль проходил по гиперболической траектори вблизи пла­неты. В системе отсчета, связанной с планетой, его скорость не менялась, менялось только направление движения. Фокус был основан на том, что сами планеты двигались по орбитам со скоростями около десяти километров в секунду. Корабль подходил к планете так, что век­тор его скорости был направлен навстречу вектору орбитальной скорости планеты, а удалял­ся так, чтобы его скорость была направлена в обратном направлении — благодаря этому, на каждом проходе корабль получал дополнительную скорость, на первых проходах близкую к удвоенной скорости планеты. Потом, разумеется, дополнительная скорость снижалась — даже газовый гигант не может развернуть на 180° корабль, летящий со скоростью в полсотни километров в секунду. Но игра все равно стоила свеч — ведь каждый километр в секунду скорости, полученный за счет работы двигателей, требовал сжигания драгоценного антиве­щества и уменьшения его запаса, а здесь корабль получал дельта-вэ, отбирая кинетическую энергию у планеты.

Гравитационная праща была изобретена еще до запуска первых космических аппаратов. Ее использовали в доисходную эпоху для отправки зондов к внешним планетам Солнечной си­стемы, да и ковчеги эпохи Исхода разгонялись притяжением Юпитера и Сатурна. Корабли без гиперпривода могут использовать одну планету в качестве пращи только один раз, но для прыжковых кораблей и это не проблема. Единственное, что ограничивало количество прохо­дов возле одной планеты — это точность наведения. Компьютер не может выбирать цель для гиперпрыжка, это может делать только человек, и даже лучшие пилоты лишь весьма прибли­зительно могут контролировать точку, в которую попадет корабль. Чем больше скорость ко­рабля, тем выше риск столкнуться с планетой или пройти слишком далеко от нее. Поэтому план полета не фиксировал количество прыжков — предполагалось, что пилоты сами решат, когда следует прекратить.

Кораблю предстояли маневры, возможно, достаточно резкие, поэтому Олег и не хотел рас­кручивать корабль до завершения гравитационных маневров. Вращающийся корабль слож­нее развернуть из-за гироскопических эффектов, да и кориолисова сила создаст дополнитель­ную нагрузку на хрупкие панели радиаторов.

Второй пилот вывел на ветровое стекло ориентиры для наведения гиперпривода: стилизован­ное изображение еще одного газового гиганта системы, Одина, его спутников, а также экви­потенциальной сферы, доступной для гиперпрыжка. На сфере была отмечена эллиптическая область, куда хотелось бы попасть, чтобы гравитационный маневр был успешен. Один был ненамного больше Тора, и оба они были примерно на треть крупнее Сатурна. Зато, в отличие от Тора, Один имел кольца (валгалльцы считали их полями шляпы) и большой стабильный циклон в районе экватора, похожий на юпитерианское Красное Пятно — этот циклон называ­ли Глазом.

• Командир, готов к прыжку — сказал Ван, как только корабль прошел ближний маркер.

• Я ж сказал по готовности — удивился Олег - Прыжок!

• Есть прыжок — когда второй пилот сказал эти слова, мир вокруг «Кон-Тики» уже вы­ворачивался наизнанку.

На месте темного диска Мьольнира возник ярко освещенный Соулом, (центральной звездой системы Валгалла) диск газовой планеты. Компьютер, как обычно, несколько секунд лихора­дочно пытался определить свое местоположение. Потом стилизованное изображение Одина на экране совместилось с реальным и появилась траектория полета, снова выглядевшая как прямая, направленная к краю диска планеты. Выскочили довольно удачно, не в самом центре рекомендуемой области, но на пассажирских коммерческих рейсах за десять таких прыжков подряд премию дают. Олег, не дожидаясь доклада второго пилота об установлении ансибль-соединения с базой, жестами приказал компьютеру рассчитать три варианта траектории: пес­симистический, при текущей мощности реактора, оптимистический, при семидесяти пяти процентах номинала и средний, при пятидесятипроцентной тяге. На всех вариантах получа­лось хорошо, никакого риска столкнуться с планетой и почти не надо тратить дельта-вэ на коррекцию траектории. Скорость движения по круговой орбите вокруг Мьольнира была сме­хотворной, меньше километра в секунду, а вот сам Мьольнир летел вокруг Тора со скоростью семь километров в секунду, да еще восемнадцать километров в секунду разности скоростей Одина и Тора, так что скорость корабля относительно Одина была довольно высокой.

По плану, проходить вблизи планеты корабль должен был на полной тяге. Это, собственно, тоже считалось гравитационным маневром: даже без двигателей, падая с высокой орбиты внутрь гравитационного колодца Одина, в перицентре корабль должен получить дополни­тельно еще около двадцати километров в секунду. Этот прирост скорости будет потерян, когда корабль начнет удаляться от планеты. Но если вблизи перицентра он будет разгоняться еще и за счет двигателей, скорость дополнительно возрастет. Кинетическая энергия корабля пропорциональна квадрату его скорости, поэтому, на более высокой скорости, то же самое дельта-вэ дает гораздо больший прирост кинетической энергии. Выглядит как математиче­ский фокус, но, на самом деле, это тоже способ отобрать немного кинетической энергии у Одина.

• Экипаж, приготовиться к включению маршевого двигателя — скомандовал Олег.

Дождавшись докладов и посмотрев на индикаторы, Олег включил тумблер подачи рабочего тела. Перегрузка была мягкой, почти чисто символической. Пассажирские поезда трогаются с большим ускорением. Но паровой котел тут же отреагировал — капли воды в теплообмен­никах соприкоснулись с раскаленными стенками труб, и давление пара резко возросло. Бо­ковым зрением Олег увидел, как руки бортинженера пляшут по сенсорным дисплеям: компьютер должен был бы сам увеличить то и уменьшить это, но бортинженер считал нуж­ным его дополнительно проконтролировать.

Теперь, в условиях перегрузки, котел и конденсаторы работали гораздо эффективнее, поэто­му, после серии тестов, котел все-таки вывели на пятидесятипроцентную мощность, а потом и на семьдесят пять процентов от номинала — на больших мощностях снова возникла паро­вая подушка. Всю вновь получаемую энергию Олег подавал на двигатели. Сейчас, на малой скорости, энергетически невыгодно было выдавать большой удельный импульс, зато можно было увеличивать тягу. Конечно, малый удельный импульс означал большой расход рабочего тела, но что такое это рабочее тело? Это же просто вода, она дешевая — а антивещество, сволочь, дорогое. Чем меньше массы нам придется разгонять до скорости запуска баззарда, тем меньше антивещества мы сожжем, и тем сильнее нас похвалят при возвращении. Да и баззарду легче будет разгонять легкий корабль.

Когда Олег подтвердил компьютеру, что дальше они пойдут именно в таком режиме работы генераторов и двигателей, тот подсчитал, что время полета до перицентра семнадцать кило­секунд, а до следущей точки прыжка — целых тридцать две, без малого девять часов в зем­ных единицах. Посовещавшись с командой и с базой, Олег решил, что, поскольку интервал между прыжками в дальнейшем будет только уменьшаться, а сейчас делать особо нечего (за работой систем корабля может следить и база по телеметрии), команде можно попить чаю и пойти баюшки.

Сейчас, с полными баками, двигатель смог выдать ускорение в две сотых «же», и для плаз­менников это был технологический предел: даже если бы котел удалось вывести на полную мощность, это позволило бы увеличить удельный импульс, но не тягу. Сидя в кресле, это было трудно отличить от невесомости, но все-таки передвигаться, как в невесомости, было уже невозможно.

От пилотских кресел до кухонного уголка длина отсека составляла около восьми метров. Пролетев это расстояние в свободном падении, космонавт прибывал к кухонному уголку со скоростью почти два метра в секунду. Если упасть на ноги или даже на руки — ничего страшного (впрочем, кинетической энергии вполне хватило бы, чтобы сломать кофеварку или дверцу микроволновки), а вот лбом стукнуться было бы довольно неприятно.

Главной проблемой было то, что планировка и обстановка жилого отсека была рассчитана на другое направление силы тяжести. Большую часть полета корабль должен был вращаться, создавая искусственное тяготение в четверть метрического «же», направленное перпендику­лярно оси корабля. При этом, дальняя от оси корабля стенка жилого отсека была «полом», ближняя - «потолком», и вся остальная обстановка — кресла, кровати, столы, .унитазы — была размещена соответственно. Но сейчас перегрузка была направлена вдоль оси корабля, то есть параллельно полу жилого отсека. И, пока кораблю предстояли резкие маневры, рас­кручивать его не хотелось.

При проектировании корабля обсуждалась идея сделать жилой отсек качающимся, как маят­ник, чтобы он поворачивался вдоль вектора искусственного тяготения при всех возможных его направлениях. Но, когда посчитали, сколько будет весить дешевый вариант конструкции такого крепления, и сколько будет стоить легкий вариант, Олег с Эфроимсоном единодушно решили, что смогут пережить первый этап полета, карабкаясь по стенам и потолку, а Ван Цой Сидоров тогда еще сам не знал, что его включат в команду корабля, поэтому его никто и не спрашивал.

Пришлось все-таки предусмотреть поворотный сортир с унитазом, пригодным также и для использования в невесомости, и всякие другие мелочи. Так, например, койки в каютах разме­щались на стене, перпендикулярной оси корабля. Когда корабль вращался, койка висела пер­пендикулярно стене на двух стяжках, как полки в железнодорожных купе. Но в невращаю­щемся ускоряющемся корабле стяжки можно было отцепить, а койку положить на стену.

Экипаж спустился к кухонному уголку по вмонтированным в потолок скобам. Кофе-машина была приспособлена для работы в невесомости, да и сейчас, в слабом тяготении, была вполне работоспособна, даже лежа на боку. Эфроимсон с Цоем сделали себе по чашке разбавленно­го водой кофе, Олег же решил перед сном попить все-таки именно чаю.

Чай-эспрессо, полу­ченный путем обдува заварки горячим паром, конечно, отличался от результата нормального заваривания, но Олег никогда не считал себя чайным гурманом. Чашку нужно было доста­вать из машины в повернутом набок положении, поэтому она была закрыта крышкой с клапа­ном, но, достав, Олег ее тут же открыл. Цой с сомнением посмотрел на этот маневр и ото­двинулся в сторону. Жидкость держалась в чашке скорее за счет поверхностного натяжения, чем за счет веса. При любом резком движении, горячий чай оказался бы в воздухе, поэтому беспокойство Цоя было вполне оправданным. Но Олег неплохо проделывал фокус с питьем из открытых сосудов даже в полной невесомости, а горячий чай он не любил.

Закончив гонять чаи, Олег с подчиненными разошлись по каютам. В каюте Олег отцепил стяжки и положил койку на стену. Как там было — в рабочий полдень я проснулся стоя, опять матрас попутал со стеной... Олег забрался под одеяло и, на всякий случай, пристегнул­ся ремнями, как в невесомости. Еще в молодости, работая пилотом на грузовых самолетах, он привык к рваному режиму сна, и даже сейчас, когда была возможность, всегда старался сбить себе режим, чтобы смягчить эффекты спейс-лага после очередного космического пере­лета. Конечно, чтобы сохранять при этом нормальную работоспособность, нужно было при­нимать регуляторы суточного ритма — но биотех не стоит на месте, нынешние регуляторы считаются практически лишенными побочных эффектов. Да и если бы эти эффекты были так серьезны, дожил бы я до трехсот тридцати? Олег поворочался под ремнями, подрегулировал их и быстро заснул.

Проснулись они по будильнику, за пять килосекунд до следующего запланированного прыж­ка. Было время сходить в душ и нормально позавтракать. Поворотной душевой кабины в ко­рабле не было, но установленная в каюте кабина имела электростатический режим и венти­ляторы для работы в невесомости — всё, чем отличалось мытье в тяготении 0.02 «же» от полной невесомости состояло в том, что приходилось время от времени отталкиваться рукой от «нижней» стенки.

Прыжок прошел без приключений, и снова выскочили довольно удачно. Корабль уже шел со скоростью больше пятидесяти километров в секунду относительно Тора. Даже если бы он шел, вплотную прижавшись к атмосфере, на такой скорости сила тяготения планеты не могла развернуть его на 180 градусов, поэтому следующий прыжок предполагал гравитационный маневр вокруг третьего газового гиганта системы, Фрейи. Время между прыжками сократилось до десяти с небольшим килосекунд.

Ложиться спать на три часа было бы глупо. Системы корабля работали в стабильном режиме и в постоянном присмотре не нуждались. Поэтому время до следующего прыжка прошли до­вольно скучно. Олег сходил — ну, точнее сказать, слазил — осмотреть остальные помеще­ния жилого отсека, в первую очередь, конечно, оранжерею. Главной функцией оранжереи была фильтрация воды. Моча после осмотического фильтра высокого давления, конечно, со­ответствует санитарным стандартам питьевой воды, но многие все-таки пить ее брезгуют. К тому же, осмотический фильтр, кроме чистой воды, выдает еще и рассол, и что с ним делать? А с оранжереей — прошедшая компостный танк оборотная вода впрыскивается в гидропонную систему, питающую корни растений, те подвергают ее соб­ственной осмотической фильтрации и испаряют через листья: ровно то же самое, что проис­ходит с водой в биосферах планет. Потом водяной пар конденсируется — конечно, его до­полнительно приходится очищать от набранной из воздуха пыли, но с этим-то легко спра­вляется осмотический фильтр низкого давления. Да и выделяемый растениями кислород в зам­кнутой атмосфере корабля не лишний, хотя КПД оранжереи как источника кислорода (с учетом необходимости эту оранжерею освещать) получается ниже, чем у электрохимических регенераторов.

Растения в оранжерее были преимущественно земные, генетически адаптированные для ро­ста в условиях малой гравитации и длинных периодов невесомости. По большей части это были тропические растения с большими листьями, хорошие испарители — но были и съе­добные растения: лимоны, апельсины, малина, помидоры, салат, лук, петрушка... Лимоны и апельсины были подобраны так, чтобы за все время полета хотя бы на одном дереве были свежие плоды, малина же должна была созреть примерно ко времени перехода на баззард. Олег обобрал дерево со спелыми апельсинами — они были мелкие и по форме похожи скорее на мандарины, но флорист оранжереи обещал, что плоды будут сладкие, и отнес в кабину угостить команду.

Следующий прыжок прошел без приключений. Интервал между прыжками быстро сокра­щался, так что дальше расходиться из кабины было уже нельзя. Закусывая апельсинами — они действительно оказались довольно сладкими — они совершили шесть прыжков и набрали сто двадцать километров в секунду. Потом компьютер сказал, что расход дельта-вэ на кор­рекцию орбиты будет сравним с максимально возможной дополнительной скоростью от гравитационного маневра. После этого сделали еще четыре прыжка уже вокруг одной только Фрейи, чтобы развернуть вектор скорости в нужном направлении, и Олег приказал готовиться к прыжку за пределы си­стемы, к безымянному холодному коричневому карлику, расположенному на другом краю Из­вестного Космоса.

Гиперпривод позволяет прыгать только между точками с одинаковым гравитационным по­тенциалом, поэтому прыгнуть из глубины гравитационного колодца звезды класса G в меж­звездное пространство невозможно. Главная проблема с гравитационным колодцем звезды не в том, что этот колодец глубокий, а в том, что он очень большой. Даже двигаясь со скоростью сто двадцать километров в секунду, «Кон-тики» достиг бы границ гелиопаузы лишь через десятилетие. Коричневый карлик легче звезды класса G в сотни раз — пропорционально меньше и его гравитационный колодец. К тому же, этот карлик находился чуть дальше от центра Галактики, чем система Валгаллы. Но даже после прыжка в систему карлика, выход в межзвездное пространство занял бы больше месяца. Поэтому, увеличив свою потенциальную энергию, «Кон-тики» должен был совершить еще один гиперпрыжок в окрестности изолированной планеты, по размерам и массе приблизительно соответствовавшей Сатурну.

Прыжок в систему карлика тоже прошел без происшествий. Термоядерные реакции в теле «неудачной звезды» прекратились несколько сотен миллионов лет назад, так что невооружен­ным глазом объект был невидим, но распад радиоактивных изотопов в ядре и остаточное теп­ло еще позволяли ему быть значительно теплее равновесной температуры. Инфракрасные датчики выдали изображение карлика в виде шара, покрытого крупными и почти правильны­ми конвекционными ячейками — границы между ними напоминали швы на футбольном мяче.

Убедившись, что компьютер рассчитал коррекцию траектории, Олег приказал раскру­чивать корабль. Им предстояло три дня полета в окрестностях карлика, потом прыжок к пла­нете, и только потом — выход в собственно межзвездное пространство, где они должны были набрать еще двести километров в секунду и достичь скорости, достаточной для вклю­чения баззарда.

Корабль они раскрутили без использования маневровых двигателей, играя оборотами турбин и маневровых гироскопов-гиродинов: одно разогнать, другое притормозить, закон сохране­ния момента импульса доделает остальное. После этого котел без проблем вывели на пол­ную мощность, а маршевый двигатель — на номинальный режим с максимальным удельным импульсом.

Сделать жилой отсек поворачивающимся на 90º проектировщики не смогли, но все-таки он немного качался, так, что и при разгоне, и при торможении, и при полете без тяги, пол был перпендикулярен силе тяжести. Отоспавшись после утомительной последовательности прыжков и маневров, экипаж начал привыкать к длительному безделью. Время на корабле установили валгалльское, по часам Асгарда — так было удобнее базе. Олег два раза в день устраивал команде тренировки, переключая пульт управления в режим симулятора. Отрабатывали то включение баззарда, то различные нештатные ситуации. Готовить еду пытались по очереди, но быстро выяснили, что наиболее приемлемая стряпня выходит у Олега, так что он своей властью назначил себя на должность корабельного кока.

Оранжереи для снабжения пищей, конечно, не хватало. Большую часть рациона составляли овощные консервы, замороженные овощные смеси и замороженное же мясо. При проектиро­вании корабля Олег на полном серьезе предлагал воспроизвести анабиозные камеры ковчегов и взять с собой пару-тройку поросят и десяток кур в анабиозе, но от этой идеи отказались — слишком дорого получалось. Стейк из мороженного мяса получался не слишком хороший, а вот котлеты или отбивные были вполне съедобные.

С развлечениями на оставшееся свободным время получился некоторый напряг. Конечно, у всех были какие-то личные дела. Эфроимсон довольно много времени проводил, болтая по видеофону с женой и какими-то своими приятелями. У Олега было несколько виртуальных персонажей, от имени которых он участвовал в дискуссиях на сетевых форумах — про ста­ринную технику, про историю эпохи Контакта, про земную политику... но все-таки сидеть каждому в своей каюте, уткнувшись в свой дисплей-свиток, не дело, надо было искать какие-то коллективные развлечения. Но слишком уж разнородная по интересам подобралась компа­ния.

С Эфроимсоном они много общались в процессе строительства корабля, тот был главным инженером, а по факту выполнял и многие обязанности менеджера проекта. Олег его посто­янно называл по отчеству, он сначала поправлял, потом как-то сказал, что вас же, наверное, тоже будет напрягать, если я буду звать вас Михайлович? - Олег сказал — почему напрягать, вовсе ничего не будет напрягать, только тогда уж не Михайлович, а просто Михалыч. Так и прижилось.

Эфроимсон по основной профессии был инженером на верфях, но он часто участвовал в за­водских и приемочных испытаниях, мог управлять гиперприводом и имел пилотскую лицен­зию, пусть и с небольшим самостоятельным налетом, зато на разнообразных типах кораблей. У них с Олегом обнаружились общие интересы: Эфроимсон очень интересовался старой тех­никой — доисходной, и, особенно, техникой Темных Веков, а Олегу было что ему рассказать — и про паровые ракетовозы времен войны за независимость, и про старые типы планетных разведчиков, и про реплики доисходной техники, которые он видел в колониях, и про то ли легендарный, то ли мифический корабль Кадзии. Ковчеги эпохи Исхода Олег, конечно же, живьем не видел, но в молодости он занимался установлением контактов с потерянными ко­лониями, поэтому довольно детально изучал эти корабли — и их двигатели, и след в меж­звездном газе, который они за собой оставляли, и их маневры при уходе из Солнечной систе­мы и при торможении, и груз, который они с собой несли, так что и на эту тему им с Эфроим­соном было о чем поговорить.

Единственное, что Олег стеснялся у Эфроимсона выяснить — это происхождение отчества. Эфроим — имя какое-то слишком уж библейское, для номинально языческой Валгаллы очень странное. По логике, отец Эфроимсона должен был быть либо евреем, либо протестантом какого-то из толков, которые увлекаются библейскими именами. Сын эмигранта? Самое ло­гичное объяснение, но спрашивать как-то не очень удобно. На вид Эфроимсон был вполне индоевропейского расового типа, несколько выше среднего роста, довольно тонкокостный, нескладный, с веснушчатой кожей и прямыми рыжими волосами.

С Ван Сидоров Цоем Олег общался существенно меньше. По первоначальному плану, вто­рым пилотом должен был быть еще один гражданин Валгаллы, Свен Магнусон, пилот-испы­татель компании «Скидбладнир Орбитал Индастриз», но политические силы решили иначе. Когда Альтинг Валгаллы объявил о строительстве аннигилляционного звездолета, представи­тели Земли и совета колоний «большой пятерки» (Альфа, Пепперленд, Зиппанг, Валгалла, Гу­ляй-Поле) подняли шум. Действительно, аннигилляционные корабли могли использовать­ся не только для полетов в межзвездном пространстве, но и в военных целях, поэтому совет «большой пятерки» потребовал, чтобы весь проект велся под контролем межпланетного комитета. С этим Валгалла согласилась довольно легко, в обмен на то, чтобы межпланетным был не только контроль, но и финансирование.

А вот с экипажем получилось сложнее. Всерьез звучали даже предложения расширить эки­паж так, чтобы в него вошли представители крупнейших государств и квазигосударственных образований Земли, двух крупнейших государств Альфы: Новой Калифорнии и Фэнчжан, и по одному от остальных колоний «пя­терки», но это предложение удалось отбить рациональными аргументами: такой большой ко­манде просто нечего было бы делать в полете, а увеличение жилого отсека до таких разме­ров, чтобы с комфортом разместить всю эту толпу, да еще и с припасами на четыре месяца, привело бы к значительному утяжелению корабля и его разбалансировке — сейчас жилой от­сек более-менее уравновешивал машинное отделение, а так пришлось бы ставить противо­вес. Это потянуло бы за собой баззард с ловушкой гораздо большего размера, и, что гораздо хуже, пришлось бы синтезировать гораздо больше антивещества для разгона. В итоге, оста­новились на первоначальном проекте с экипажем из трех человек, Олега заявили представи­телем Земли, Эфроимсона — представителем Валгаллы, как колонии, наиболее заинтересо­ванной в проекте, а вторым пилотом взяли представителя Альфы, как наиболее развитой и влиятельной из всех колоний.

На Альфе смешение человеческих рас достигло той усредненной «приятной смуглявости», о которой писали утописты XX столетия. Капитан Сидоров Цой был чуть ниже среднего ро­ста, худощаво-спортивного телосложения, имел смугловатую, но довольно светлую кожу, монголоидное лицо с тонкими чертами, зеленые глаза и кудрявые темно-русые волосы.

Олег знал про него, практически, только анкетные данные и то, что было написано в пилот­ской лицензии. Капитан военных аэрокосмических сил Новой Калифорнии, допуск на пило­тирование сверхзвуковых и аэродинамических орбитальных летательных аппаратов с посадочным весом до 500 тонн, погодный минимум, налет на атмосферных самолетах и низ­коорбитальных челноках гораздо больше, чем в открытом космосе. Гиперпрыжков в карточ­ке записано много, но, в основном, внутрисистемные. Данные по участию в боевых действи­ях и наградах классифицированные. В каком полку он некогда служил, В каких боях отмечен был как воин, И где он крест мальтийский заслужил — неведомо. Хмм. Впрочем, а кого еще предлагать в экипаж совместной экспедиции, возможно имеющей военные импликации?

Уже на предполетных тренировках капитан Цой умудрился создать проблему. Свен, преды­дущий кандидат во вторые пилоты, не испытывал никаких проблем с изучением матчасти ко­рабля по конструкторской документации, Цой же первым делом потребовал нормальное летное руководство. Эфроимсон даже растерялся, и спросил, где ж мы возьмем такое руко­водство? На что Цой совершенно спокойно заявил, что его должна написать фирма изготови­тель, и что это за шарашкина контора... Присутствовавший при этом Свен сполз под стол.

Олег попытался сбить разгорающиеся страсти, начав объяснять, что летно-эксплуатационное ру­ководство для серийных кораблей пишут, конечно, еще на этапе разработки, но все-таки зна­чительная часть текста — особенно, рекомендации по действиям в нештатных ситуациях — появляется только после того, как корабль хотя бы немного облетают. Мы, фактически и есть эти испытатели, и, собственно, мы и должны были бы писать это руководство, если бы толь­ко оно было кому-то нужно. В конце концов, «Кон-Тики» — это же не серийный образец, и даже не предсерийный, это, по существу, летающая лаборатория. Даже если будут строиться серийные корабли с аннигилляционными двигателями, баззарды в серию вряд ли пойдут, зна­чит, у серийных кораблей будет совсем другая компоновка, так что от наших испытаний в этом руководстве пригодятся только рекомендации по работе с котлом и турбогенераторами...

Выслушав все это и — Олега это покоробило, но вида он не подал — не извинившись за ша­рашкину контору, Цой сказал — ну вы хоть что-нибудь напишите. Олег тоже немного расте­рялся, а вылезший из-под стола Свен вырвал из блокнота листок и стал рисовать в его верх­ней части надпись имитацией шрифта Таймс-Роман «Релятивистский звездолет «Кон-тики». Летно-эксплуатационное руководство». Олег догадался, что под этой надписью будет напи­сано «ну хоть что-нибудь» и снова попытался вернуть разговор в рациональное русло, сказав, что если написать хоть что-нибудь, то это явно ведь получится не документ, на который можно положиться в реальной нештатной ситуации.

По итогам этой странной беседы у Олега сложилось впечатление, что Цой умом с их аргу­ментами согласился, но сердце его все равно протестовало. На тренажере с ним больше осо­бых проблем не возникало, но, кроме времени на тренажере, ни Олег, ни Эфроимсон с ним почти не общались. Да и теперь, на корабле, он как-то не то, чтобы избегал общения, но и видимым образом не стремился к нему. Беседы о старинной технике его не интересовали. Олег порылся в анкетных данных, обнаружил у Цоя какие-то регалии по рукопашному бою, и предложил устроить спарринг.

Сам Олег всерьез занимался рукопашкой в молодости — сначала под давлением родителей, а потом, когда записался в ополчение в качестве пилота-истребителя, обнаружил, что за успехи в рукопашном бою дают бонусы. И то верно; конечно, тактика воздушного боя сильно отли­чается от мордобоя голыми руками, но все-таки некоторые параллели есть: способность бы­стро принимать решения, «чувствовать» противника, всякие там теории насчет «нарушения контуров принятия решений». Но все равно это был для него спорт — он набирал сначала пояса, потом даны, участвовал в соревнованиях — но когда его по возрасту списали из опол­чения, как-то это дело подзабросил. Ну, то есть, конечно, он ходил на тренировки для под­держания физической формы, или дома занимался, но, бывало, десятилетиями не спарринго­вал с живым партнером, только с компьютерной симуляцией. Да и когда находился живой партнер, он, как правило, формальному дану не соответствовал, так что, если честно, квали­фикация у него должна была просесть весьма ощутимо. Поэтому особых иллюзий насчет ре­зультатов спарринга Олег не строил и, скорее, рассчитывал завоевать расположение Цоя, па­ру-тройку раз ему убедительно проиграв.

В спортзале выяснилась довольно занятная картина. У Олега подготовка была скорее спор­тивная, чем боевая, а вот Цой оказался натренирован именно на бой — если удар в область сердца, так уж такой, чтобы сломать ребра. А Олег ему предложил бесконтакт — и вот тут-то у альфийца в контуре принятия решения обнаружилась задержка на несколько миллисе­кунд, когда ему вместо поставленного смертельного удара надо было переключаться на его имитацию — этих то миллисекунд ему постоянно и не хватало, а Олег этими миллисекунда­ми и пользовался, чтобы превратить эффектую имитацию удара в еще более эффектный уход с протяжкой и прикладыванием противника мордой об стенку.

В первый раз Цой, похоже, не понял, что, собственно, случилось. Во второй раз до него до­шло и, отлепившись от стенки, он бросил Олегу понимающий взгляд — дескать, да, сейчас твоя взяла, но ведь в реальном бою это бы так не сработало. Олег постарался вложить в от­ветный взгляд сообщение, что ему нет никакого резона в дружеском спарринге светить такти­ку, которой он бы придерживался в реальном бою. Строго говоря, это был чистый блеф — Цой был все-таки значительно моложе, реакция и общая физическая подготовка у него были лучше, поэтому Олег совершенно не представлял себе, что он стал бы делать с Цоем в реаль­ном бою — но, со свойственными ему оптимизмом и склонностью к импровизации, надеялся что-нибудь придумать.

Приложив Цоя об пол в третий раз, Олег понял про него сразу три вещи. Во-первых, Цой очень не любил проигрывать — хотя и считал не особенно позорным для себя проиграть старшему по возрасту и по должности, но все равно очень не любил. Во-вторых, в рамках предложенных правил, у Цоя против Олега готовых эффективных приемов атаки не было, а придумать новую тактику на ходу, он, похоже, не мог. Или же — и это была третья вещь, ко­торую понял, или, точнее, заподозрил Олег — или же он не хотел во время спарринга светить эту тактику или способность ее придумать. То есть, выходило, что Цой рассматривает воз­можность столкнуться с Олегом в реальном бою. Это было странно. Вряд ли Альфа внедри­ла его в экипаж с целью захвата корабля — ведь как боевая единица «Кон-тики» в его нынеш­ней конфигурации был практически бесполезен, а межпланетный скандал при таком захвате был бы обеспечен.

Олег решил отложить решение вопроса на потом, а сейчас не оказывать на Цоя чрезмерное психологическое давление и все-таки ему поддаться. Цой, в свою очередь, сообразил, что в атаке он с Олегом ничего поделать не может, и перешел к оборонительной стратегии. Пры­гать за ним по залу Олегу не позволяло здоровье — ну, то есть, какое-то время позволяло, но чем дольше они прыгали бы, тем большее значение приобретало бы превосходство Цоя в ды­халке и общей физической подготовке, поэтому Олег изобразил, что задыхается, перешел в атаку, раскрылся, получил имитацию рэн цуки в корпус и честно признал поражение.

На следующий день Олег попробовал заставить своих подчиненных заниматься друг другом — у Эфроимсона боевой подготовки вовсе никакой не было, и Олег предложил Цою потре­нировать бортинженера. Большого толку из этого не вышло: кроме, собственно, мордобоя Цой имел определенную подготовку для проведения занятий, но эта подготовка была совсем уж узкоспециализированной. Очевидно, что ставить Эфроимсону травмирующие удары и удушающие захваты никакого смысла не было, да он вовсе и не рвался чему-то такому научиться, а перестроить на ходу программу обучения Цой не мог. Олег даже заподозрил, что нашел настоящее слабое место у второго пилота — способность к импровизации.

В последующие дни Олег с Цоем еще несколько раз спарринговали в качестве утренней за­рядки, и все бои проходили по одной и той же схеме: Олег пару-тройку раз прикладывал вто­рого пилота об пол или об стену, потом Цой переходил в оборону, Олег атаковал, раскрывался и огребал. Потом Олегу, да и Цою, это видимым образом стало надоедать. Олег решил вне­сти в ход событий некоторое разнообразие, и, раскрывшись, все-таки поймал удар Цоя и перевел его в протяжку и захват. Это был опрометчивый шаг: Цой сообразил, что все это время ему поддавались, обиделся и от дальнейших тренировочных боев с Олегом отказался, а вместо этого стал по утрам бить морду компьютерному симулятору.

Сам полет проходил почти без приключений. Системы корабля работали как часы. Самой рискованной операцией был прыжок к изолированной планете на высокой скорости. Радиус эквипотенциальной поверхности, на которую был возможен прыжок, составлял шестьсот ме­гаметров — на скорости без малого двести километров в секунду, корабль мог преодолеть это расстояние всего за три килосекунды. Если бы Цой вывел корабль не на той стороне эквипо­тенциальной сферы, так что вектор скорости корабля был бы направлен в планету, из-за низ­кой тяговооруженности «Кон-тики» они могли бы просто не успеть провести коррекцию тра­ектории. Конечно, трех килосекунд более чем достаточно для наведения гиперпривода, поэтому они могли бы при этом совершить обратный прыжок в систему карлика или во внешние области системы Валгаллы, но это поставило бы миссию под угрозу срыва. Но все эти опасения оказались напрасными — Цой вывел корабль куда надо и полет продолжился в соответствии с планом.

Наконец, они вышли в межзвездное пространство. Цой вывел их довольно удачно, в полутора световых неделях впереди загадочного баззарда и чуть в стороне от его траектории. За полтора года, про­шедшие с момента заседания на орбите Валгаллы, чужой корабль успел сбросить четверть своей скорости. По уточненным оценкам, его масса составляла около тысячи ста семидесяти тонн, и он, действительно, направлялся в центральные области системы. С нынешней пози­ции «Кон-тики» его можно было разглядеть невооруженным глазом, но ветровое стекло каби­ны было закрыто шторками — сначала внутренними, чтобы вращающееся звездное небо не мозолило глаза, а потом и металлическими внешними, защищавшими от рентгеновского из­лучения ловушки баззарда. Впрочем, обзорные камеры давали хорошую картинку, и с увели­чением, и без. Сам корабль, конечно, разглядеть было невозможно, но очень хорошо было видно конус светящейся плазмы — синхротронное излучение внутренней части магнитной ловушки, фиолетово-голубое, как электрическая дуга — и выходящую из этого конуса узкую реактивную струю, разогретую до температур, больше харатерных для сверхновых, чем для нормальных звезд.

«Кон-тики» сейчас выглядел со стороны не так эффектно: его кинетическая энергия была недостаточна для включения баззарда, они шли на плазменниках. В разреженном межзвезд­ном газе струю холодной нейтрализованной плазмы было довольно сложно обнаружить, хотя она и простиралась за кормой корабля на многие мегаметры. Наиболее заметной частью ко­рабля были радиаторы, отдельные зоны которых были разогреты до ста градусов цельсия. В видимом для человеческого глаза диапазоне радиаторы выглядели как черные пластины, но для инфракрасного сенсора «Кон-тики» был похож на яркую трехкрылую бабочку-светлячка. Впрочем, за синхротронным излучением собственной ловушки, чужой корабль, скорее всего, не мог их увидеть — если только неизвестные инопланетяне не обладали сенсорами, намного превосходящими все известное людям и серафимам.

Рабочее тело медленно, но расходовалось, и ускорение, создаваемое маршевым двигателем, росло, но это отражалось только на изменении угла наклона жилого отсека. По расчетам, до достижения скорости зажигания баззарда им оставалось чуть больше земной недели, а потом еще почти месяц разгона на баззарде до скорости, на которой с чужим кораблем можно было бы вести длительный диалог с использованием мазера.

Наконец, настал день, которого так долго ждали Олег и Эфроимсон — первое за много столе­тий (а если легенда о корабле Кадзии — легенда, то первое более чем за тысячелетие) вклю­чение построенного людьми двигателя Баззарда.

На первый взгляд, магнитная ловушка представляет собой очень простую штуку. Меж­звездный газ сильно ионизирован ультрафиолетовым излучением звезд, и содержит много достаточно «горячих» атомов, которые, сталкиваясь, способны ионизировать друг друга — и, в то же время, достаточно разрежен, чтобы однажды потерявшие электрон атомы годами не могли найти его снова. Поэтому собрать его магнитной или электростатической ловушкой кажется несложной задачей. В детских книжках двигатель баззарда так и изображают — вот магнитная катушка, она образует тороидальное магнитное поле, центральная часть этого тора — два криволинейных конуса, сходящихся к катушке — это и есть ловушка. На самом деле, не все так просто. Магнитная катушка создает поле, на расстояниях, значительно превосхо­дящих размеры катушки, соответствующее полю магнитного двухполюсника, диполя. Поле магнитного двухполюсника убывает пропорционально третьей степени расстояния, то есть существенно быстрее, чем гравитационное поле или поле изолированного электрического заряда. Именно поэтому в «Саге об известном космосе» Ларри Нивена шахтеры в поясе астероидов искали магнитные монополи для двигателей баззардов — но магнитных монополей в природе не существует! Чтобы создать дипольную ловушку с диаметром в сотни мегаметров, необходимую, чтобы собрать достаточное количество газа для работы баззарда, нужны невообразимые магнитные поля, которые не выдержит ни один известный человечеству материал.

Электростатическое поле убывает с расстоянием гораздо медленнее, чем дипольное магнит­ное но, чтобы сделать на этой основе ловушку, нужно зарядить корабль статическим электри­чеством. Для сбора газа на расстоянии сотни мегаметров нужен такой заряд, что неминуем электростатический пробой между кораблем и вакуумом: электроны начнут утекать из моле­кул вещества корабля, как при коронном разряде — и произойдет это намного раньше, чем удастся довести диаметр ловушки хотя бы до нескольких десятков километров.

На помощь строителям баззардов пришел тот факт, что ионизированный межзвездный газ, попадая в ловушку, начинает двигаться и создает собственное магнитное поле. И вот это поле и формирует основную часть ловушки, приводя в движение удаленный от корабля газ и направляя его к баззарду.

После открытия гиперпривода люди не строили двигатели баззарда — сложно, дорого и неза­чем, но вся литература по принципам проектирования баззардов ковчегов сохранилась, да и симуляция поведения плазмы в магнитном поле со времен эпохи Исхода несколько усовер­шенствовалась. Баззард «Кон-тики» никогда не испытывался в рабочем режиме, но у разра­ботчиков были все основания доверять компьютерным симуляциям. Но все равно, все несколько дней подготовки двигателя к включению, и на корабле, и в центре управления по­летом на Валгалле царила довольно-таки нервная обстановка. Запуск требовал длительной подготовки, гораздо сложнее, чем у аннигилляционного парового турбогенератора — надо было раздвинуть магнитные катушки пинч-зоны, вывести вперед тонкую петлю сверхпрово­дящего провода, укрепленную на шести тонких стержнях пятисотметровой длины из уг­лепластикового композита (направляющую катушку), медленно нарастить ток во всех катуш­ках (катушки сверхпроводящие, но индуктивность такого мощного электромагнита — ве­личина нешуточная, так что для наращивания тока пришлось отобрать больше половины мощности у маршевого двигателя), и только после этого датчики показали, что газ впереди корабля пришел в движение, закручиваясь огромной воронкой. Поведение плазмы соответ­ствовало моделям, но все равно, когда на индикаторах приборной доски «Кон-тики» загорел­ся сначала датчик критического давления плазмы в пинч-зоне, а потом и датчик гамма-излу­чения (первая термоядерная реакция), и в кабине, и в центре управления полетом раздался сначала синхронный вздох облегчения, а потом дружные, но, преимущественно нечленораз­дельные вопли.

Олег запел было: «Прокати нас, Олежек, на баззарде, до околицы нас прокати», но Цой по­смотрел на него мрачно и сказал - «Олег Михайлович, я понимаю, что торжественный мо­мент, но можно вас попросить...». Олег прекратил петь и вздохнул. Интересно, что было бы проще сделать: научиться петь или перестать расстраиваться, когда тебе говорят, что петь ты не умеешь?

Первые несколько часов после запуска баззарду нужно было помогать плазменными двигате­лями, но корабль начал перегреваться: газ в ловушке сильно разогревался просто за счет адиабатического сжатия, да и синхротронное излучение газа, движущегося по спиральным орбитам в мощном магнитном поле, подогревало корпус. Радиаторы специально были по­ставлены вдоль оси корабля, а их передние кромки были закрыты металлическими отражате­лями, но все равно они не справлялись с увеличившимся тепловым потоком, и аннигилляци­онный реактор пришлось приглушить, а потом и вовсе выключить. Турбины, однако, не остановились — теперь их снабжали паром теплообменники, размещенные вокруг пинч-зо­ны двигателя. Избыток мощности сначала использовали для питания плазменных двига­телей. Они давали гораздо меньшую тягу, чем баззард, но все-таки лишнее дельта-вэ не помешает. Потом, когда скорость корабля дойдет до пятисот километров в секунду, тяга баззарда еще увеличится и выгоднее будет переключиться на синтез антивещества. Конечно, количество антивещества, полученного таким образом, будет смехотворным, но запас во время торможе­ния не помешает. Также ощутимый запас антивещества давали образующиеся в результате протон-протонной термоядерной реакци позитроны, но далеко не все их удавалось собрать.

На этом этапе чужие уже, теоретически, могли заметить «Кон-тики»: человеческий корабль был закрыт от них ловушкой их собственного баззарда, но все-таки излучал он теперь до­вольно много энергии во всех электромагнитных диапазонах, так что хороший разностный сенсор мог увидеть их и через ловушку. По мере того, как корабли сближались, вероятность обнаружения становилась только выше. А вот как чужие отреагируют, увидев приближаю­щийся к ним корабль, оставалось загадкой.

Как рассуждал Олег при обсуждениях плана полета: «вот, представляете, летите вы... ну, например из Новосиба в Сан-Франциско по геодезической, через полюс. Или нет, Ново­сиб-СФО трасса оживленная, скорее откуда-нибудь из Якутска куда-нибудь в Сент-Луис. Снизу льды, сверху темнота, от горизонта до горизонта никого, тишина, благодать, можно спать, можно книжку читать — и тут вдруг из ниоткуда появляется неопознанный летающий объект и идет курсом на перехват. Ну, может и не на перехват, но на коротком интервале траектории отличить перехват от простого сближения с выравниванием скорости затруднительно. Ну, у меня, в силу возраста и склада личности, в такой ситуации любопытство возобладало бы над паранойей, но и того, кто в такой ситуации начнет выдвигать турели и готовить к запуску ра­кеты, я бы тоже по человечески понял. Поэтому если они по нам чем-нибудь пальнут просто с перепугу — я бы на них сильно не обижался.» Исходя из этих рассуждений, гиперпривод корабля постоянно держали в готовности к прыжку вдоль эквипотенциальной поверхности, и размеренный режим дня пришлось заменить на круглосуточные вахты.

При строительстве «Кон-тики» обсуждалась идея оснастить корабль зондами, управляемыми через ансибль, которые могли бы следить за чужим кораблем с более близкого расстояния, или даже осуществлять коммуникацию с ним без полного выравнивания скорости. Потом от этой идеи отказались — неясно было, чем такие зонды запускать. Снабжать их собственными баззардами было невозможно, каждый такой зонд по массе, габаритам и стоимости оказывался бы сравним с «Кон-тики». Плазменные двигатели было нечем кормить, а снабжать их собственными аннигилляционными силовыми установками было бы безумно дорого (дорогими получались не сами установки, а топливо для них). Выкидывать зонды без двигателя было бессмысленно — они с высокой вероятностью попадали бы в реактивную струю баззарда. Поэтому единственным средством слежения за чужим кораблем был визуальный контакт, дававший задержку в полторы недели — впрочем, и чужой корабль, скорее всего, мог видеть «Кон-тики» лишь с сопоставимой задержкой. Но, по мере сближения кораблей, эта задержка быстро уменьшалась.

Напрямую разглядеть очертания чужого корабля за излучением его ловушки было невозможно, но инфракрасные разностные интерферометры уже могли выделить тепловое излучение его обшивки и радиаторов. По компоновке чужой корабль был похож на «Кон-тики»: бочкообразный корпус с тремя лепестками радиаторов и тороидальной емкостью для топлива или рабочего тела. Впрочем, были заметны и существенные отличия. Цистерна с топливом была намного больше, а диаметр корпуса и радиаторы чужого корабля - намного меньше, чем у «Кон-тики». Если человеческий корабль напоминал бочку с надетым на нее спасательным кругом, то корабль чужих был похож на человеческий пассажирский лайнер, или на колесо с беспротекторной шиной низкого давления, какие бывают у пляжных квадроциклов: здоровенный бублик и маленький цилиндр двигателя, похожий на ступицу колеса.

Также корабль чужих был намного сильнее разогрет, почти шестьсот градусов по цельсию. У чужого корабля, судя по распределению температур, радиаторы вовсе не имели жидкостной циркуляции и отводили тепло от корпуса за счет простой теплопроводности. Цистерна с топливом не прилегала непосредственно к корпусу, а отстояла от него почти на полтора радиуса, и ее температура была ниже, градусов около пятисот. В отличие от человеческого корабля, чужой не вращался.

Высокая температура корпуса и отсутствие вращения заставляли предположить, что экипажа на борту чужого корабля нет. При шестистах, да даже и при пятистах градусах серафим испекся бы примерно с таким же успехом, как и человек.

Первые две с лишним недели люди не предполагали, что чужой корабль может их увидеть, и вахты проходили довольно-таки расслабленно. За это время «Кон-тики» уже устранил большую часть разности скоростей, но и расстояние между кораблями значительно сократилось. По мере приближения момента «М», когда люди могли бы увидеть реакцию чужих на появление «Кон-тики», и на борту, и на базе снова начала возрастать нервозность. На сам момент «М» Олег назначил усиленную вахту с полным экипажем в кабине (она пришлась на время сна Эфроимсона).

Вряд ли чужой корабль мог быть оснащен лазером или мазером, достаточно мощным и достаточно точно сфокусированным, чтобы причинить человеческому кораблю сколько-нибудь серьезный ущерб на таком расстоянии. Струя холодно й нейтрализованной плазмы, выпущенная из плазменного двигателя, на таком расстоянии тоже была бы достаточно безопасна. А вот выхлоп баззарда... Само по себе попадание выхлопа чужих тоже не могло бы повредить «Кон-тики», но, если бы корабль собрал раскаленную плазму своей магнитной ловушкой, мало бы не показалось. Фактически, к пинч-зоне эта плазма подошла бы почти с той же плотностью и температурой, с какой она выходила из сопла. Резкое повышение плотности и температуры газа должно было повре­дить систему охлаждения, а без системы охлаждения «Кон-тики» не мог на сколько-нибудь длительное время включить ни баззард, ни аннигилляционный реактор. На релятивистской скорости это было бы, практически, смертным приговором для экипажа: ни один другой имеющийся в распоряжении людей корабль не смог бы выровнять скорости с «Кон-тики», ни чтобы взять его на буксир, ни даже чтобы снять с него команду. Погасить такую скорость гравитационным маневром вокруг известных людям небесных тел тоже было невозможно. Вся надежда была на то, что плазма баззарда движется быстро, но все-таки намного медленнее света, так что «Кон-тики» мог бы обнаружить атаку и совершить гиперпрыжок, избежав удара.

Таймер, выведенный на ветровое стекло и отсчитывавший секунды до момента «М», подошел к нулю. Первые несколько секунд реакции чужих не было видно. Потом форма ловушки чужого корабля слегка изменилась, и реактивная струя несомненно стала поворачиваться в сторону «Кон-тики». Цой взялся за джойстик управления гиперпривода, но Олег поднял руку:

• Подождите! Может быть, они просто пытаются изменить курс, чтобы не собрать ловушкой нашу ударную волну.

Эфроимсон молча вывел на ветровое стекло компьютерную модель ловушек обоих кораблей. Пока что получалось, что струя чужого корабля не может попасть в зону захвата ловушки «Кон-тики», но чужой корабль продолжал поворачиваться. Резко повернуть корпус он не мог, потому что при этом магнитная ловушка могла потерять устойчивость. Вскоре стало очевидно, что маневр чужого корабля не может объясняться одним только желанием избежать захвата ударной волны, и Олег приказал прыгать.

Пока компьютер определял координаты после прыжка и восстанавливал визуальный контакт с чужим кораблем, Олег сказал:

• Мы с приятелем вдвоем работали на баззарде.... что можно сделать с базардом такого, что с ним рифмуется?

• Одним баззардом ничего мы с ними не можем сделать — спокойно сказал Цой — у них коэффициент сгорания на порядок выше, поэтому ловушка у них меньше, а струя намного более горячая. Да еще разница скоростей. Они нас своей струей запросто могут поджарить, а мы их даже подогреть толком не сможем.

• Подожди ты поджарить — скрывая раздражение, сказал Олег — все-таки мы же это обсуждали при подготовке, пальнуть они могли просто с перепугу. Я думаю, надо все-таки заново раскрутить ловушку, попытаться выровнять скорость и все-таки погово­рить. Просто надо от них держаться подальше. Паул, есть визуальный контакт?

• Есть — сказал бортинженер и вывел изображение чужого корабля на ветровое стекло — сейчас до них четыреста световых килосекунд, это их изображение до... э... гм... контакта. Если присмотримся, мы еще самих себя можем увидеть. Что делать-то будем, командир?

• Пока зажигай баззард в режиме ускорения, потом обсудим план дальнейших действий.

• Есть зажигать — подтвердил бортинженер и его руки забегали по сенсорным диспле­ям — зажигание ориентировочно через пятьдесят килосекунд — он еще некоторое время посмотрел на дисплеи, потом сказал — Собственно, компьютер в тот раз нор­мально справился. Я надеюсь, мое вмешательство не потребуется и можно перехо­дить к обсуждению.

• Алло, «Кон-тики» - сказал оператор из центра управления полетом — мы тут погляде­ли вашу телеметрию. Чужой не только поворачивал вектор тяги, он еще модулировал пинч своего двигателя. Мы пока не расшифровали, но вы можете сами прокрутить за­пись, в замедленном режиме это просто глазами хорошо видно. - Эфроимсон вывел на экран видеозапись, замедлил ее и действительно стало видно, что ритмичная пуль­сация термоядерного двигателя не такая уж ритмичная — Видите, они пропускают каждый второй такт пинча... точнее, в том-то и фокус, что не каждый второй, а...

• Похоже на морзянку — сказал Цой.

• Похоже... нет, не похоже — ответил Олег — морзянка — это же не точки и тире, это же еще межсимвольные паузы, а это похоже на простой двоичный код... похоже, семи­битный.

• Восьмибитный, только один бит всегда нулевой — согласился Эфроимсон — или се­мибитный со стоп-битом. Кстати, если это семибитный код и младший бит идет пер­вым, они не используют коды меньше тридцати двух. Это случайно не ASCII?

• Откуда ж я знаю? - пожал плечами Олег — это было бы довольно странно.

• Ну, это же легко проверить!

Эфроимсон раскрыл прямо на ветровом стекле окно текстового редактора, перевел его в шестнадцатиричный режим, отмотал запись к тому моменту, с которого началась пульсация, и быстро стал набивать шестнадцатиричные значения.

Сообщение оказалось довольно коротким. В нем, действительно, не было кодов меньше тридцати двух и больше ста двадцати семи, зато код 32 встречался довольно часто. Эфроим­сон убедился, что сообщение закончилось, промотал запись еще раз, поправил две цифры, и приказал редактору показать набранные байты как текст. Цифры и буквы на экране смени­лись надписью: «There is no time to talk anymore. Of course you know this means war».

Эфроимсон потом долго приставал к Олегу с просьбой рассказать точный перевод фразы, ко­торую Олег сказал после этого, а Олег отговаривался тем, что валгалльский он знает недоста­точно хорошо, а в староанглийском таких слов просто нету.

Впрочем, Олег же первым пришел в себя в достаточной степени, чтобы организовать рациональное обсуждение.

• Так, господа — сказал он — давайте все-таки вернемся к обсуждению ситуации и плана действий. Новая информация, конечно, очень ценна, но давайте все-таки определимся, что именно мы узнали.

• Что это серафимы — уверенно сказал Цой — и что они объявили нам войну.

• Подождите вы с серафимами — раздраженно сказал Олег.

• А чего ждать? - не менее раздраженно возразил Цой — Смотрите. Они используют серафимский двигатель, они знают по крайней мере одну человеческую кодировку и по крайней мере один человеческий язык, их корабль не имеет экипажа, но, судя по тому, как быстро они отреагировали, имеет двустороннюю сверхсветовую связь с базой. Если бы это была связь по ансиблю, они также могли бы использовать и гиперпривод, им ни к чему было бы строить зонды с баззардом. Значит, их сверхсветовая связь — это серафимский гиперпространственный тоннель, и это, как вы и говорили, серафимский челнок-тоннелеукладчик.

• И еще они знают, что появляющиеся из ниоткуда в межзвездном пространстве корабли — это, скорее всего, человеческие корабли, и с ними надо общаться на человеческом языке — добавил Эфроимсон.

• Если серафимы рассказывали кому-то про людей, то вряд ли они рассказали наш язык и кодировки, но умолчали о том, что мы знаем гиперпривод. Поэтому никакой новой информации нам ваш вывод не дает — прокомментировал Олег.

• Получается, это кто-то, кому серафимы рассказывали про нас, но про кого не рассказывали нам. И с которым эти серафимы интенсивно делятся технологиями. Мне кажется, этот гипотетический кто-то — лишняя сущность в соответствии с бритвой Оккама — с видом победителя в споре сказал Цой — это либо сами серафимы, либо настолько близкий их союзник, что...

• Подождите, мы еще не исчерпали все логически возможные варианты. Что, если решение об атаке и передаче сообщения принималось кораблем самостоятельно, без контакта с базой?

• Серафимы такую температуру не выдержат, и расчеты теплового потока позволяют утверждать, что охлаждаемой тепловыми насосами кабины внутри этого корабля тоже нет. - сказал Эфроимсон — он весь в тепловом равновесии.

• Это может быть кто-то более термостойкий, чем серафимы. Например, это вообще может быть компьютер.

• Автоматический зонд, который объявляет войну всему, что попадается по дороге — это очень странная идея даже для неизвестных инопланетян. - сказал Цой.

• Я скорее думал про компьютер не в смысле автоматики, а в смысле искусственного интеллекта.

• Озверевший искусственный интеллект, который сбежал от серафимов и стал объявлять войну людям? Тоже как-то очень странно. Да и экипаж, в общем, довольно легкого автономного корабля, который объявляет войну при прилете... Если они знают, что мы можем строить баззарды и гиперприводы, они должны иметь довольно реалистичную оценку нашего технико-экономического потенциала. Поэтому либо они конченные идиоты, либо у них есть какое-то сверхоружие, основанное на неизвестных нам физических принципах и позволяющее выдержать войну с целой цивилизацией. Но если второй вариант верен, то почему они не шарахнули по нам этим сверхоружием, а стали использовать струю баззарда, зная, что мы можем уйти от нее гиперпрыжком?

• Может быть, их сверхоружие действует лишь на небольших расстояниях?

• Тогда тем более странно. По логике, им надо было подпустить нас поближе и тогда...

• Да, пожалуй, вы правы. Версии, предполагающие, что этот корабль объявляет войну автономно, совсем неправдоподобны — согласился Олег. - но что же нам делать сейчас? Я вижу два варианта: затормозиться и заняться поиском их следа в межзвездном газе, чтобы понять, откуда они все-таки прилетели, или разогнаться и все-таки с ними поговорить.

• Есть третий вариант. Выровнять скорости и эквипотенциальные поверхности, прыгнуть ближе к ним, вообще совсем практически вплотную, и атаковать. - сказал Цой.

• Как атаковать? На абордаж? - удивился Олег.

• Я вообще-то имел в виду двигателем, но абордаж тоже конструктивная идея. Сколько у нас углеродного троса?

• Двадцать километров — машинально ответил Эфроимсон.

• Ну вот. Подходим на двадцать километров, я вылезаю в скафандре и этой, как ее, черт, вы называете?

• Дрезине — так же машинально ответил Эфроимсон.

• Ага, выезжаю на дрезине, подруливаю к нему. Да, он горячий, но у скафандра противопожарная термоизоляция, от внешнего теплового излучения он относительно хорошо изолирован. Цепляюсь кошкой или гарпуном за какую-нибудь выступающую деталь, подтягиваюсь и... ну, неужели с вашими консультациями я не найду чего-нибудь такого, что можно быстро открутить с причинением максимального ущерба? Антенны какие-нибудь, или расчалки формирующей катушки...

• Почему ты думаешь, что мы сможем подойти к нему на двадцать километров?

• Это не всему кораблю надо подойти на двадцать километров, это мне на дрезине с кошкой надо подъехать на двадцать километров. А всему кораблю... надо посчитать, сколько у этой дрезины автономного дельта-вэ?

• Так они же спалят твою дрезину вместе с нашим кораблем гораздо раньше... - начал Олег.

• Так надо же подходить из мертвой зоны. Я правильно понимаю, что если отклонить вектор тяги баззарда на сорок пять градусов от курса, у него схлопнется ловушка? И чем он тогда будет палить?

• Да, но ведь у них не только баззард, у них еще почти килотонна топлива, скорее всего гидрата лития.

• А они успеют перевести двигатель с баззарда на это топливо? Я правильно понимаю, что оно в баке твердое и его еще надо расплавить или испарить, прежде чем его можно подавать в двигатель?

• Ну да, при шестидесяти миллиэвах гидрат лития еще твердый — подтвердил Эфроимсон — но ведь термоядерный двигатель расходует не так уж много топлива в секунду, испарять можно точечной дуговой горелкой или чем-нибудь в таком роде. Дуговой или плазменной, наверное, лучше всего, оно сразу пойдет ионизированное.

• Серафимские двигатели штука очень приемистая, мы наблюдали, как они восьмисоттонные камеры из холостого режима выводят на полную тягу в течении трех секунд, правда это на криогенном топливе, а не на твердом — сказал Олег — Но, я думаю, разница невелика.

• Тогда возвращаемся к плану А. - продолжил Цой — Выровнять скорости и эквипотенциали, прыгнуть ему в мертвую зону с выключенной ловушкой, постараться сблизиться на плазменниках и шарахнуть плазменником на максимальной мощности по радиаторам. Честно говоря, я рассчитывал, что они вообще ничего не смогут сделать, не схлопнув при этом ловушку, но... Паул, вы можете рассчитать, сколько времени и с какого расстояния мы должны работать плазменником, чтобы сжечь им хотя бы один радиатор?

• Судя по карте распределения температур, радиаторы у них наборные, титановые несущие ребра и алюминиевые теплопроводящие. Алюминий близок к точке плавления, но он довольно толстый, поэтому его так просто не сожжешь, надо прогреть большую часть объема ребра, и при этом будет довольно сильное абляционное охлаждение. Это не наши лепесточки, на которые дунь и дырка, это строили для длительного автономного полета с учетом компенсации возможных неисправностей.

• А бак прожечь?

• Вообще-то... Это идея — Загорелся Эфроимсон и вывел на экран карту температур чужого корабля — Бак, судя по карте температур, довольно тонкостенный и заполнен веществом с низкой теплопроводностью. Титан или композит с титановой матрицей — руки бортинженера забегали по клавиатуре — Если внутри действительно гидрид лития, при такой температуре в вакууме он должен начать возгоняться. Значит, в баке должно быть давление, причем довольно серьезное давление, порядка одного бара или больше. Значит, нам не надо прожигать стенку насквозь, достаточно абляцией и неравномерным нагревом ослабить ее, а дальше само пойдет. Взрывная декомпрессия должна в нем проделать достаточно большую дырку, гидрид начнет возгоняться, корабль дестабилизируется, как в весовом отношениии, так и за счет потока газа, ловушка, возможно, схлопнется, да и топливо они в таком состоянии из бака отбирать, скорее всего, не смогут. То есть уничтожить мы их таким образом не сможем, но привести в такое состояние, что можно будет всерьез говорить про абордаж...

• Если они не захотят говорить, можно будет попробовать. - сказал Олег — Но все равно, это дело нескольких секунд, если не больше, за это время они могут сообразить, что происходит, и просто повернуться или каким-то другим способом выйти из-под струи. Или, если бак имеет поперечные переборки, у них вылетит одна секция бака, ну две. Если они могут повернуть двигатель относительно бака, они смогут это компенсировать.

• Если бы у бака были внутренние переборки, мы видели бы их на карте температур — оптимистически сказал бортинженер — а бак по окружности однородный.

• А зачем с ними вообще разговаривать? - удивился Цой — уничтожение автоматического зонда, движущегося в направлении нашей системы, не тянет на casus belli, тем более, что официально серафимы существование этого зонда отрицают. Если они спросят, что с зондом, мы их спросим, с каким зондом, и этим все кончится.

• Я боюсь, мы их все-таки не сможем уничтожить — сказал Олег — да и атаковать без согласования с Валгаллой...

• Согласование займет время — возразил Цой.

• Атака тоже займет время, точнее, сама-то атака... дурное дело недолгое, а вот выравнивание скоростей... Да даже и поговорить-то толком мы с ними сейчас не можем, мы не можем модулировать пинч с такой скоростью, как они, а мазер у нас слабоват. Скорость по любому надо выравнивать. Паул, что там с баззардом?

• Раскочегаривается баззард.

• Рассчитайте режим ускорения для выравнивания скорости одновременно с эквипотенциалью, это вообще возможно в нашем положении?

• Возможно, только они успеют вперед убежать. Вся наша надежда на то, что мы легче их, поэтому сможем сначала превысить их скорость, а потом затормозиться. Получается около восьмисот килосекунд.

• Я думаю, политики успеют за это время что-то решить — оптимистически сказал Олег.

Восемьсот килосекунд — это чуть больше девяти земных дней, или шесть с половиной суток Валгаллы. «Кон-тики» разгонялся на достаточном удалении от корабля чужих, чтобы не попасть под новую попытку атаки. Это, разумеется, сильно затрудняло наблюдение — люди так и не знали, что же стали делать инопланетяне, отогнав их корабль, но предполагали, что зонд продолжил торможение в том же режиме. Исходя из этой гипотезы, оценили и момент выравнивания скоростей. Олег рискнул прыгнуть ближе к чужим, с таким расчетом, чтобы остаться в мертвой зоне их баззарда. После прыжка зонд обнаружился именно в той точке, в какой он должен был бы оказаться при равномерном торможении. Зона, в которую попал «Кон-тики», была, действительно, мертвой, ловушка чужих выбрала из нее весь газ, так что зажечь свой баззард люди не могли, пришлось снова раскочегаривать аннигилляционный реактор, чтобы накормить системы корабля и прожорливый коммуникационный мазер.

Олег передал инопланетянам транспондерный код, который, по согласованию с серафимами, должны были передавать человеческие корабли, находящиеся в зоне контроля серафимских диспетчерских. Понял ли зонд или управляющие им инопланетяие, что это за код, осталось неясным, но сам факт передачи не прошел незамеченным. Ответ, как и первое сообщение инопланетян, был передан модуляцией пинча в кодировке ASCII, и гласил «We do not see any point in talking. We must get our revenge». Никаких маневров чужие совершать не стали; видимо, они считали — и не без оснований — что на таком расстоянии и без баззарда земной корабль им ничем угрожать не сможет. Олег с Эфроимсоном запрограммировали мазер на модуляцию с частотой 513 герц и передали в кодировке ASCII: «Revenge for what?». Ответ был: «For your traitorous attack».

Олег продолжал попытки, но разговора не получалось. Инопланетяне отвечали только на староанглийском, вычурными и не всегда грамотно построенными фразами, и содержания в этих фразах было столь мало, что диалог мог бы вести довольно простой автомат, распознающий ключевые слова в запросах. Запросы на всех других языках, человеческих или серафимских, они не то, чтобы совсем игнорировали, но отвечали «We do not see any point in talking», что также наводило на мысль об автомате.

Базу поведение инопланетян тоже стало раздражать, и заочно собранный комитет по контакту убедительно проголосовал за попытку атаки.

За время неудачных переговоров чужой корабль сбросил скорость и «Кон-тики» его довольно существенно догнал. Необходимо было сбросить скорость и точнее выровнять гравитационный потенциал, поэтому «Кон-тики» прыгнул в сторону от чужого корабля, зажег свой баззард и начал торможение.

Снова устроили мозговой штурм на тему, что будет, если атака с попыткой прожечь бак провалится. Цой предложил зайти спереди и своей ловушкой перекрыть чужому поток газа. Эта идея быстро была отвергнута: действительно, «Кон-тики» имел припасов всего на три месяца автономного полета; оранжерея не была рассчитана на полноценное снабжение экипажа питанием, на борту не было даже достаточного запаса семян съедобных растений. Поскольку других кораблей с баззардом у людей не было, снабжать «Кон-тики» в полете было невозможно. При этом, почти месяц полета уже прошло, и еще около месяца кораблю необходимо было для торможения, так что перекрывать газ чужому кораблю можно было не больше месяца — это не имело бы никакого практического значения, ведь кораблю чужих предстояло тормозиться еще больше четырех лет, у них наверняка должны были быть резервы либо по мощности магнитной ловушки, либо по запасу топлива, позволявшие как-то компенсировать такую потерю дельта-V.

Обсудили постройку более боеспособной версии «Кон-тики» с ансибль-охладителями вместо радиаторов, теплозащитой, конденсаторной батареей и двигателями, способными выдавать большую мощность в импульсном режиме. «Скидбладнир Орбитал Индастриз» проводила опыты по созданию ансибль-охладителя большой мощности; они собрали все, какие могли, неисправные и запасные ансибли с магистральных межпланетных маршрутизаторов, нашли списанный шагающий экскаватор, поставили его на леднике в южной полярной шапке Валгаллы, подключили ансибли к теплобменникам и заставили экскаватор сыпать на эти теплообменники колотый лед. Талую воду разбрызгивали пожарными брандспойтами по леднику. Зрелище было весьма впечатляющее, но КПД системы как охладителя был довольно низким; гигаватт снимаемой тепловой мощности требовал нескольких гигаватт для питания принимающих ансиблей, и оставалось много технических проблем при организации длительной непрерывной работы такой системы, в первую очередь — что делать с содержащейся во льду грязью, которая накапливалась на теплообменниках и быстро заполняла емкости для талой воды.

Постройка нового корабля или переоборудование «Кон-тики» представлялись достаточно несложными задачами, как по срокам, так и по стоимости. Главной проблемой был синтез антивещества. Олег предложил, раз уж речь зашла о войне, немного ослабить меры безопасности. Фабрика, синтезировавшая позитроний для «Кон-тики», располагалась на невидимой стороне одного из спутников Валгаллы, и снабжалась энергией через микроволновой пучок. КПД такой передачи был удручающе низок, к тому же, пучок часто приходилось отключать, когда к нему опасно приближался какой-нибудь корабль. Олег предложил перенести фабрику поближе к планете — ну, пусть не прямо на центральное тело лифта, но на планетостационарную орбиту, такую, чтобы фабрику можно было подключить к лифту кабелем. Увеличившийся риск можно было бы компенсировать за счет того, чтобы чаще забирать накопленный позитроний. Это позволило бы ускорить подготовку к следующей миссии на буквально на порядок, и значительно снизило бы ее стоимость.

Пока шли разговоры, бортинженер на коленке ваял и отлаживал систему наведения для двигателя. Система должна была выводить на ветровое стекло перекрестие прицела, направленное ровно туда, куда смотрел двигатель, и увеличенное изображение цели. Поскольку залп предполагалось производить с расстояния в несколько световых секунд, к изображению цели пришлось добавить расчет упреждения.

Выравнивание скоростей прошло без происшествий. На время атаки пилоты поменялись ролями: Цою, как обладателю более свежего боевого опыта, доверили сближение в пространстве Минковского и, собственно, обстрел, а Олег отвечал за гиперпрыжки и ансибль-соединение. Поскольку действовать и маневрировать вблизи от чужого корабля нужно было быстро, вращение «Кон-тики» остановили.

Олег вывел корабль в пяти световых секундах от цели. Котел уже был выведен на полную мощность, какую он мог выдавать в невесомости, поэтому Цой сразу включил маршевый двигатель и пошел на сближение. Инфракрасный телескоп выдал картинку чужого корабля — на долгие годы она оставалась наиболее подробным изображением зонда, которое было доступно людям. Сначала чужой не замечал земной корабль или, возможно, они не подавали вида, но потом на радиочастотном сенсоре Олег заметил характерную сигнатуру: щелчки серафимских радарных очков. Цой не сразу понял, что это, но Олег закричал «Атакуем, срочно». Цой выдал максимальную мощность на маневровые двигатели, но развернуться для атаки не успел. На дисплее это выглядело как взрыв: увеличенное изображение чужого корабля исчезло из поля зрения телескопа, оставив за собой расширяющееся облако раскаленной плазмы, гораздо более плотное и горячее, чем выхлоп баззарда. Олег нажал кнопку гиперпрыжка раньше, чем сказал «Прыжок». В другой ситуации это считалось бы нарушением взаимодействия в экипаже, можно было бы и штрафные баллы в пилотскую карточку получить. Но сейчас это спасло корабль: первое, что сказал бортинженер после прыжка было «По моему, у нас проблемы с радиаторами».

Более подробный осмотр датчиков показал, что проблемы не очень серьезные, утечки теплоносителя нет и металл не поврежден, просто на довольно большой площади двух разиаторов вспенилась черная краска, что ухудшило теплообмен. Проблема решалась доступными на борту средствами за два часа работы в открытом космосе. Подтвердив это, можно стало заняться решением вопроса, что же это было. Впрочем, и этот вопрос оказалось решить достаточно просто, посмотрев замедленную запись и сопоставив ее с изображением широкоугольных камер. Чужой включил двигатели на полную мощность, развив ускорение более двух «же». Навести саму струю плазмы на человеческий корабль он не успел, но край струи успел зацепить «Кон-тики». Бортинженер быстро подсчитал, что при таком ускорении «Кон-тики» не смог бы удерживать его в струе своего плазменника сколько-нибудь значительное время; просто не хватило бы тяги маневровых двигателей; максимум, что за такое время его струя могла бы сделать с чужим — это снять с поверхности свободно-радикальную патину и слегка повредить полировку.

• Так это что же получается — испуганно спросил Цой — если у него бак на тысячу тонн горючего, это какой же у него дельта-вэ? Больше десяти мегаметров в секунду, правильно? И если он может этот дельта-вэ выдать с таким ускорением, они же... он же может подойти к астропаузе Валгаллы на десяти мегаметрах в секунду, пролететь на этой скорости через всю систему и в течении полмегасекунды затормозиться? Мы же просто физически не сможем его перехватить!

• Я не думаю, что он смог бы выдавать такую тягу в течении полмегасекунды — спокойно сказал Олег — у него и так теплообмен достаточно, как бы это сказать, напряженный. Я думаю, если он проработает на такой тяге несколько сотен секунд, он просто расплавится.

• Я думаю, больше — сказал бортинженер — у него же есть довольно большой резерв теплоемкости, плавление топлива в баке. То есть речь идет о килосекундах или даже десятках килосекунд. Правда, чтобы повторить такой фокус в следующий раз, им придется ждать, пока топливо обратно застынет, а это будет достаточно долго. Но чтобы сделать из нас треску, запеченную в фольге, ему не надо килосекунд, ему и десяти секунд с запасом хватит Мы против него как велосипедист с брызгалкой против танка: у него решающее превосходство и по энерго-, и по тяговооруженности, да и по запасу прочности корпуса. Все, что мы можем — это прыгать раньше, чем он хлестнет по нам струей.

• А если попробовать истощить его запас топлива? — с надеждой спросил Цой — прыгать к нему, провоцировать контратаку, прыгать обратно...

• Крайне неэффективно — сказал Олег — мы при этом расходуем антивещество, которого у нас сто грамм и которое накапливали полгода, а они расходуют водород, которого у них на борту тысяча тонн. К тому же, как я понял, серафимы могут дозаправлять свои зонды ионным пучком через тоннель...

Олег немного знал новокалифорнийский, но ни одного слова из произнесенной Цоем фразы он понять не смог.