Самосогласованное решение П. Серебрянников
Появление Олега Злотникова в зале заседаний Совета Обороны было, пожалуй, даже более эффектным, чем его отбытие на спасательной шлюпке. Конечно, косметическая медицина и хирургия могли бы воспроизвести все изменения в его внешности – и тропический загар, и окладистую бороду, и волосы, собранные в «конский хвост» — но все это было невозможно осуществить за три часа, прошедшие по часам Совета. Передвижения Злотникова по орбитальному пространству и атмосфере Валгаллы с момента отбытия из зала заседаний были довольно хорошо задокументированы. Гиперпрыжок из стратосферы он осуществил всего за пять минут до стыковки со станцией орбитального лифта. За это время, даже используя двигатель «Локи», невозможно было бы подняться на эквипотенциаль планетостационарной орбиты. Поэтому никто уже не смотрел на Олега, как на сумасшедшего.
Олег подождал, пока все расселись и обвёл зал взглядом:
- Итак, господа советники. Я вижу, мой небольшой эксперимент оказался убедительным.
- Наверное, он был бы более убедительным, если бы вы смогли изменить прошлое. – Мрачно сказал Фергюсон.
- Увы. – Развёл руками Олег. – Другой машины времени у меня для вас нет. Я могу перемещаться во времени, но при этом оказываюсь ограничен в перемещениях в пространстве. Я не могу попасть в своё прошлое и изменить свою историю. Только чью-нибудь чужую.
- И чью же историю вы изменили? – Спросил Фергюсон.
- Нашу. – Ответил Сшаакх. – Знаете, все это время я боролся с искушением рассказать вам про вас. Но все-таки желание поставить то, что вы, люди, называете чистым экспериментом, победило.
- Что значит нашу??? - не понял тингман.
- Два аккийских года назад господин Злотников высадился на нашей планете, рассказал нам про петлю времени, про войну с серафимами и про то, что мы можем понадобиться людям в качестве союзников, и чем именно люди готовы за это расплатиться.
- Чем вы можете это подтвердить? - Спросил тингман.
- Во-первых, про это знает весь Аккио. Было всеобщее голосование, такое долго не забывается. Буквально любого взрослого рлаши спрашиваете, он вам подтвердит. Во-вторых, господин Злотников два наших года жил на Аккио, он там какой-то дом построил, лужайку вытоптал...
- Там мой ремонтно-погрузочный робот должен стоять. — Подал голос Рональдо Геррера, проникший в зал заседаний вместе со Злотниковым и Катей.
- Ага. — Подтвердил Олег. — Вряд ли за прошедшие десять часов его успел кто-то расхитить. А также там маскировочная сеть на всю поляну, барахла куча валяется. Мы же второпях улетали. Да и мой старт с поверхности Аккио должен быть зафиксирован. Я помню, у меня код свой-чужой запрашивали. И запись о том, что я реквизировал корабль у господина Герреры. При том, что в то же время по ансиблю я находился в этом зале и читал вам лекцию о метарелятивистской физике.
- Подождите. – Не понял тингман Лейф. – Всё равно оно как-то не сходится. Допустим, гиперпрыжки в сочетании с туннелями могут переносить нас как в прошлое, так и в будущее. Но ведь серафимы направили челнок к Валгалле за несколько десятилетий до нашей атаки на S2? А вы, как я понял, утверждаете, что этот туннель перемещает всего на шесть лет?
- Нет. Точнее, да на второй вопрос и нет на первый. Они его запустили около сорока земных лет назад. Но летел он вовсе не к Валгалле. Это был просто разведчик, летящий в открытом космосе с выключенным баззардом в поисках годных для колонизации планет. Во время запуска они даже не знали, что в этом направлении нет биосфер серафимского типа, это было до их первого контакта с людьми. Они развернули его к Валгалле после нашей атаки на S2. Точнее, если считать по времени, синхронизованному по ансиблю, они развернут его через несколько недель или месяцев, когда убедятся, что блокада планеты снята.
- Всё равно ничего не понимаю. – С возмущением сказал тингман. – Получается, что ансибль сам по себе, без всякого туннеля перемещает в прошлое? Ведь для нас челнок повернул шесть стандартных лет назад?
- Можно сказать и так. – Спокойно ответил Злотников. – Если вы вспомните не формулировку, а доказательство теоремы Бабанежада, вы должны вспомнить первую лемму, что синхронизация по ансиблю не совпадает с гиперплоскостью t=0 ни одной инерциальной системы отсчёта
- X-фактор?
- Он самый. Когда в эпоху Контакта переходили от колониальных календарей к синхронизации по ансиблю, это называлось X-фактор. При прыжке от Валгаллы в систему S2, гиперпривод действительно перемещает на три года в прошлое, если мерить от гиперплоскости t=0 системы отсчёта, связанной с Табит. Но использовать это для создания темпорального парадокса невозможно, ведь радиосигнал до Валгаллы идёт тридцать лет, а обратный прыжок или связь по ансиблю отыграют это перемещение обратно.
- Подождите. – Не успокаивался тингман. - X-фактор между Валгаллой и S2 составляет три года, а длина временной петли шесть лет? То есть, получается, что у туннелей точно такой же X-фактор, только направленный в другую сторону?
- Не знаю. – Пожал плечами Олег. – У меня данные только по двум туннелям, косвенные по туннелю между S2 и Валгаллой и точные между Ро Канкри и Тетой Большой Медведицы. И по второму туннелю я не помню значение X-фактора даже приблизительно.
- А можно уточнить, как именно вы ограничены в перемещениях в пространстве? - Спросил адмирал Цой.
- Очень просто. — сказал Олег. — То есть, я не совсем понимаю физический принцип ограничения, но снаружи это выглядит очень просто. Я не могу совершить гиперпрыжок или установить ансибль-соединение, которые привели бы к изменению прошлого в моём световом конусе. Но при этом, похоже, учитывается... ну, скажем, то, что рлаши будут молчать, мне на момент прыжка на Аккио было неизвестно. Я мог только надеяться, что они будут молчать, иначе временная петля бы не замкнулась. Точно так же, мне позволило прыгнуть в систему Ро Канкри, хотя я мог там поговорить с серафимами. Но я не намеревался этого делать, и оно мне позволило это сделать.
- Тогда у меня есть ещё одно подтверждение ваших слов. — Сказал, адмирал, поднимаясь из своего кресла. — Эсминец «Ватерлоо», патрулировавший систему S2, потерял ансибль-соединения как раз во время вашей лекции по диспетчерскому радиоканалу. Все соединения, и коммуникацию, и ансибль-охладители. Реактор у них стоял на холостом ходу, поэтому они успели прыгнуть в систему Валгаллы и восстановить работу охладителей. Но теперь никто не может совершить гиперпрыжок ни на S2, ни на Ро Канкри.
- Ха! — Сказал Олег. — Мы ведь можем таким образом картировать расселение серафимов. Все звёздные системы, недоступные для гиперпрыжка...
- Мы можем не только их картировать. — Сказал адмирал. — У меня есть гораздо более продуктивная идея. Я, правда, пока не знаю, в чём она состоит, но вы ведь, когда прыгали в шлюпку, тоже не знали, что сможете отправить самому себе «Локи» и замкнуть временную петлю?
- Не знал. — Признался Олег. — Я просто очень хотел получить прыжковый корабль. И я получил его.
- Понятно. Значит, достаточно просто сильно захотеть. Знаете, я ещё вчера вечером, когда разорвалась связь с брандером, понял, в чём дело. Точнее, подозрения у меня были ещё раньше, именно для их проверки я и приказал брандеру идти в портал. Но я не мог понять, как это работает и чем это ограничено. Вы сделали за меня самую рискованную часть работы.
Олег не сразу понял, к чему клонит адмирал. Говоря свою речь, тот отодвинул своё кресло и совершил какую-то сложную манипуляцию ногами. Когда Олег понял, что происходит, он также понял, что пистолета при нем сейчас нет, и остановить адмирала он не может. Завыли сирены и адмирал «солдатиком», ногами вперёд, прыгнул в открывшийся в полу выход аварийной эвакуации.
Когда Олег подбежал к выходу, было уже поздно. Люк стыковочного узла уже закрывался, и Олег, по раскраске и по надписям на люке, с ужасом понял, что к шлюзу пристыкована вовсе не эвакуационная шлюпка.
Как адмиралу удалось незаметно подогнать к стыковочному аппарату гостиничной секции бизнес-джампер, и, самое главное, как удалось его пристыковать к вращающемуся «бублику», так навеки и осталось загадкой.
Джампер отбросило от гостиничной секции центробежной силой, и всего в нескольких километрах от станции, не включая двигатели, адмирал ушёл в гиперпространство.
Злотников, матерясь на нескольких языках и расталкивая столпившихся в коридоре референтов, адъютантов и журналистов, побежал к остановке внутристанционного монорельса. Поскольку мало кто понимал, что происходит, никто не пытался его остановить. Злотников беспрепятственно доехал до шлюза, к которому была пристыкована его яхта, и отстыковался по аварийному протоколу, без запроса в диспетчерскую. Последними его зафиксированными словами был радиообмен с диспетчерской:
- Эрл Олег, поимейте же совесть!
- А что вы мне сделаете, если не поимею? Прав лишите? Я так думаю, они мне больше уже не понадобятся. Конец связи.
После этих слов, яхта Злотникова ушла в гиперпространство. Выхода из гиперпространства не зафиксировала ни одна из диспетчерских Известного Космоса.
Но сразу же поступили новости с эсминцев, патрулировавших пространство возле портала серафимского туннеля. Захваченный портал по-прежнему продолжал движение в межпланетном пространстве, приблизительно на эквипотенциали орбиты Фрейи, со скоростью около восьмидесяти километров в секунду.
У эсминцев и буксиров флота обороны, даже оснащённых трофейными термоядерными двигателями, не хватало запаса дельта-вэ для сколько-нибудь значительного изменения скорости или направления движения массивной рамы. Запас топлива у маневровых двигателей рамы также был недостаточен. Штаб флота, совместно с судоверфями, обсуждал логистику генерации, сжижения и доставки к раме запаса водорода, необходимого для её торможения. У людей не было ни орбитальных фабрик жидкого водорода с требуемой производительностью, ни ёмкостей нужного объёма. По предварительным расчётам, операция должна была занять несколько десятков мегасекунд.
Люди не пытались привести захваченный портал в негодность, в расчёте на возможное возвращение брандера «Архангел Михаил». На случай, если из портала вынырнет не человеческий корабль, а серафимское гнездо, эсминцы держали конденсаторные батареи полностью заряженными, котлы под парами, а портал туннеля под прицелом двигателей.
Первый из выскочивших из портала кораблей был не похож ни на «Михаила», ни на гнездо. По форме он напоминал недостроенного снеговика: он был составлен из двух поставленных друг на друга сферических секций, верхняя значительно меньше нижней. На верхнем полюсе верхней секции была укреплена ещё одна, уже совсем небольшая секция в виде усечённого конуса, напоминавшая ведро. Он передавал код транспондера человеческого гражданского корабля, поэтому автоматического выстрела не воспоследовало. Но он имел двигатели серафимского типа, поэтому командир «Эль-Аламейна» дал приказ на залп вручную.
Эффект залпа превзошёл все ожидания. Нижняя сфера, в которую пришлось попадание, представляла собой тонкостенный алюминиевый бак, жёсткость которому придавалась давлением паров водорода. Струя нейтрализованной плазмы подействовала на него, как игла на надутый воздушный шарик. Оболочку бака разорвало буквально в клочья, и двигатели корабля тут же погасли. Но оказалось, что нижняя секция была всего лишь первой ступенью. А судя по количеству вылетевших паров водорода, ступень уже была практически отработанной. Неповреждённая верхняя секция отстыковалась от ошмётков бака первой ступени и исчезла в гиперпространстве. Выход из гиперпространства в пределах системы Табит зафиксирован не был, поэтому преследовать странный корабль было невозможно.
Второй корабль выскочил из туннеля буквально через несколько секунд после первого. Он представлял собой связку сигарообразных корпусов. Он также передавал человеческий код транспондера, только это был код военного корабля. И он правильно ответил на запрос «свой-чужой», но этот корабль также имел термоядерные двигатели серафимского типа. Сразу после выхода из портала он сбросил часть корпусов, оказавшихся пустыми баками, и также исчез в гиперпространстве.
В течении нескольких часов, сброшенные баки второго корабля и остатки разгонной ступени первого представляли собой весь доступный для исследования материал.
Сброшенные баки были изготовлены из очень тонких листов дюралюминия, почти что из фольги. Как и у взорвавшейся ступени первого корабля, жёсткость им придавали пары водорода. Как только остатки водорода вылетели через оставшиеся открытыми при расстыковке разъёмы трубопроводов, баки стали быстро терять форму, как заполненная водяным паром запаянная жестяная банка, которую опустили в холодную воду. На самих корпусах баков не было никакой заводской маркировки, но замки и пироболты на стыковочных рамах, которыми баки крепились к кораблю, разъёмы трубопроводов и датчики температуры и давления соответствовали стандартам ВАКС Новой Калифорнии. Судя по серийным номерам, все узлы прошли военную приёмку в две тысячи девятьсот восемьдесят четвёртом или восемьдесят пятом годах.
Отработанная ступень первого корабля была гораздо интереснее. Она была собрана из листов обшивки и силовых элементов корпуса списанного пассажирского лайнера. На внешней стороне бака даже сохранилась раскраска корпуса в цвета Yellow Submarine Line. Краска была очищена только в тех местах, где можно было предполагать увидеть название корабля, бортовой номер и порт приписки. Также, все места, где на силовых элементах должны были бы располагаться заводские или эксплуатационные клейма и серийные номера, были либо тщательно сошлифованы, либо проплавлены зонной плавкой.
В остальном, ступень поражала низким качеством сборки. Казалось чудом, что она не взорвалась просто от давления водорода или от сочетания давления и температурных деформаций при заправке. Как сказал Черняев, конструкция производила впечатление разработки гениального инженера, предназначенной для исполнения безумным пьяным монтажником. Сварные швы не были даже зашлифованы. По-видимому, собирали её не на стапеле, а в открытом космосе, используя вместо стационарного оборудования ремонтно-спасательных роботов. В частности, об этом свидетельствовали следы клеевых присосок вдоль всех сварных швов. Во многих местах можно было обнаружить следы ботинок скафандра, свидетельствующие о том, что листы несущей обшивки перед сваркой пригибали на место пинками.
Но сильнее всего поражали двигатели. Двигатели, в отличие от корпуса ступени, были серийного заводского производства. Это были камеры сгорания серафимского типа, обеспечивающие такую же высокую степень сгорания при протон-протонном термоядерном синтезе. Но при этом двигатели до последней детали были человеческого производства. Они были сделаны из сплавов и композитов человеческих марок, несли следы обработки человеческими станками, все размеры были кратны миллиметрам, резьбовые соединения имели метрическую резьбу, силовые и управляющие разъёмы соответствовали стандартам человеческого гражданского флота. Как и у силовых элементов корпуса, все заводские серийные номера были тщательно зашлифованы или выплавлены.
Следующие новости пришли через пятнадцать часов из пункта дальнего наблюдения пояса обороны Валгаллы. Были зафиксированы два почти одновременных выхода из гиперпространства довольно глубоко в гравитационном колодце Одина, приблизительно на противоположных сторонах планеты.
Снимать корабли с патрулирования возле портала штаб флота не рискнул, а других заправленных эсминцев не было. К Одину был отправлен переоборудованный буксир, использовавшийся в операции «Рагнарёк», оснащённый радарными микроспутниками и другими системами наблюдения. Штаб и советники обсуждали идею перебросить к Одину одну или несколько оружейных платформ орбитального пояса обороны. Но к тому моменту, когда первую платформу вывели на подходящую эквипотенциаль, уже было ясно, что платформы, да и эсминцы, тут бессильны.
Корабль-«снеговик» вышел к Одину почти в том же виде, в каком совершил гиперпрыжок от портала. Он сохранил и сферический бак, и секцию в виде ведра. Используя остатки топлива, корабль вышел на низкую круговую орбиту, почти над самой атмосферой газового гиганта. Секция-«ведро» раскрылась, и из неё вылетел десяток небольших кораблей, по форме похожих на наконечники стрел.
Радиообмена между кораблями-стрелами и «снеговиком» зафиксировано не было; судя по всему, стреловидные модули управлялись через ансибль. Слегка отдалившись от базового корабля, чтобы не повредить его выхлопом, стреловидные модули дали тормозные импульсы термоядерными двигателями и перешли на траектории пологого входа в атмосферу.
В атмосфере обнаружилось, что двигатели модулей представляют собой нечто существенно более сложное, чем камера сгорания серафимского типа. Судя по реактивной струе, которую выдавал модуль, его силовая установка представляла собой что-то вроде термоядерного скрамджета, поглощавшего водород из атмосферы и тут же сжигавшего его в камере сгорания.
Модули несколько секунд разгонялись в верхних слоях атмосферы, потом переходили на суборбитальную траекторию и через несколько сотен секунд снова возвращались в атмосферу. Судя по всему, паузы за пределами атмосферы им были нужны просто для того, чтобы охладиться.
Выпустив модули, корабль-матка начал трансформироваться. Секция-«ведро» отстыковалась от топливного бака и, маневрируя короткими импульсами термоядерных двигателей, переместилась в нижнюю часть бака, к двигательной раме. Там она снова состыковалась со второй ступенью, выпустила манипуляторы с присосками, по-видимому, клеевыми, и начала прямо на глазах поглощать корпус ступени. Она отрывала от несущей обшивки большие листы алюминия, а потом начинала вращать их манипуляторами, обгрызая по краю.
Всего через десять килосекунд из-под оболочки «ведра» появился ещё один стреловидный модуль. «Ведро» изготовило ещё восемь модулей, по числу камер сгорания второй ступени, и тоже отправило их в верхние слои атмосферы Одина. Вскоре после того, как оно закончило эту работу, один из модулей первого поколения, вместо нового нырка в атмосферу, вышел на траекторию сближения с «ведром». Модуль состыковался с базовым кораблём, потом, буквально через несколько сотен секунд, отделился и снова вошёл в атмосферу. Судя по сравнительной мощности разгонного и тормозного импульсов и по динамике корабля, модуль передал на корабль-матку несколько сотен килограмм вещества.
Потом к кораблю-матке пристыковался ещё один модуль, потом ещё один. Ямада высказал предположение, что стреловидные модули собирают из верхних слоёв атмосферы тяжёлые элементы и передают их на корабль-матку. Эта гипотеза подтвердилась примерно через сотню килосекунд, когда матка изготовила ещё один модуль.
По форме он был похож на модули первого и второго поколений, но по массе и радарной сигнатуре значительно отличался. Судя по отражённым радиолучам, модули первых поколений были сделаны преимущественно из металла, а корпуса модулей третьего поколения состояли, главным образом, из диэлектрика, скорее всего из какого-то композита на основе углерода и органических полимеров. Впрочем, судя по тому, что матке пришлось съесть ещё часть второй ступени, металлические детали в модулях третьего поколения также использовались. По мере того, как количество модулей увеличивалось, дело у «ведра» шло бодрее; второй модуль третьего поколения был изготовлен через девяносто пять килосекунд после изготовления первого.
Пока корабль-«ведро» занимался производством автономных модулей, корабль-«связка сигар» тоже не терял времени. Он вышел из гиперпространства, потеряв почти все топливные баки, кроме двух. Выйдя на низкую круговую орбиту, он перестыковал оставшиеся баки, так что теперь они крепились к нему не сбоку, а вдоль оси, спереди и сзади.
Выполнив эту странную операцию, корабль начал раскручиваться вдоль оси симметрии, как веретено. Оказалось, что на его корпус намотаны два троса из углеродного нановолокна, а к концам обоих тросов прикреплены стреловидные модули, похожие на модули корабля-«ведра». Сначала модули разматывали тросы просто под действием центробежной силы, но потом они включили двигатели. Судя по отношению тяги двигателей к ускорению модулей, Ямада предположил, что к тросам были прикреплены трубопроводы, по которым осуществлялась подача топлива.
По мере того, как длина тросов и угловая скорость вращения нарастали, стало ясно, что трубопровод с такой задачей справиться не смог бы. Но вещество вдоль тросов как-то передавалось.
Сначала вектор тяги двигателей модулей был направлен строго вдоль окружности, но постепенно модули начали разворачивать двигатели наружу, чтобы компенсировать центробежную силу.
Ось вращения «веретена» была перпендикулярна плоскости орбиты. Когда модули разошлись на достаточное расстояние, нижний модуль соприкоснулся с атмосферой. Модули имели термоядерные скрамджеты, судя по всему, похожие по принципу действия на двигатели модулей корабля-«ведра». Входя в атмосферу, модуль выдавал короткий импульс полной тяги двигателя, чтобы компенсировать сопротивление воздуха и, судя по всему, набирал довольно значительную массу водорода, которую потом использовал для компенсации центробежной силы на заатмосферной части траектории.
Кораблю-«веретену» не нужно было подтягивать к себе модули, чтобы забрать накопленные тяжёлые элементы. Как осуществлялась передача вещества, выяснить так и не удалось. Очевидно, никакой трубопровод не мог бы выдержать давление, необходимое для того, чтобы преодолеть центробежную силу. Возможно, вещество передавалось нейтрализованным ионным пучком.
Так или иначе, через несколько килосекунд, корабль- «веретено» начал поглощать пустые топливные баки и довольно быстро изготовил ещё одну пару модулей, которые также начали удаляться от корабля, разматывая тросы. Если тросы первых двух модулей корабль привёз с собой (их разматывание легко можно было отследить по тому, как изменялась форма корпуса), то волокно тросов второй пары модулей, казалось, выходило прямо из фабрикатора.
Сначала казалось, что дело у корабля-веретена идёт бодрее, чем у корабля-ведра. Вскоре он превратился во вращающееся огненное колесо с десятками стреловидных модулей. Но на третий день стало ясно, что у «веретена» слишком большая доля собранного вещества уходит на тросы. Когда корабль-«веретено» переоборудовал все свои двигатели, топливные баки и часть корпуса в черпающие модули, дело у него явно затормозилось. К этому времени, корабль-«ведро» уже перешёл к изготовлению более тяжёлых модулей, почти целиком состоящих из диэлектрика и способных входить в атмосферу на гораздо большую глубину, чем модули первых поколений.
Потом стало заметно, что корабль-веретено использует накапливаемое вещество для строительства чего-то большого, сравнимого по размеру с ним самим. Новое изделие формировалось на оси вращения веретена у одного из его концов. Оно представляло собой изготовленное из диэлектрика оживальное «летающее крыло» с двумя вертикальными стабилизаторами. На некоторых радарных отражениях можно было заметить на нижней плоскости крыла строящегося аппарата гиперзвуковые воздухозаборники. Аппарат был большой, поэтому строительство шло медленно.
Корабль-«ведро» избрал другую стратегию. Неожиданно, один из его тяжёлых зондов не стал включать двигатель при входе в атмосферу. Он шёл по пологой траектории, стараясь, пока это возможно, оставаться в разреженных слоях, но всё равно он быстро терял скорость. Когда его скорость упала до пяти километров в секунду, он стал снижаться. Вскоре его след перестал быть ионизированным, а сам он исчез под мощными слоями ионосферы газового гиганта, так что отслеживать его перемещение радаром стало невозможно.
Сначала наблюдатели решили, что зонд просто оказался неисправным, поэтому никто не придал новому повороту событий значения. Но вскоре в атмосфере скрылся ещё один тяжёлый модуль, потом ещё один. Стало ясно, что «ведро» спускает в глубину газового гиганта все вновь изготавливаемые модули. Также удалось заметить, что «ведро» демонтирует лёгкие сборщики первых поколений и использует их вещество для строительства новых тяжелых зондов.
Корабль- «веретено» достроил своё огромное летающее крыло только на шестой день. Как и зонды корабля- «ведра», летающее крыло аэродинамически затормозилось по пологой траектории и вошло в плотные слои атмосферы. Оно было таким большим, что его можно было наблюдать визуально даже после того, как оно скрылось в ионосфере. Впрочем, довольно быстро оно достигло верхнего слоя облаков и также исчезло.
Ямада высказал предположение, что в более плотных слоях атмосферы сбор вещества будет происходить гораздо эффективнее, поэтому, что бы ни пытались строить Злотников с Цоем, только сейчас они закончили подготовительные операции и перешли к настоящему строительству.
К этому времени, сбросив в атмосферу почти полсотни зондов, корабль-«ведро» снова перешёл к строительству суборбитальных сборщиков вещества. Тяжёлые сборщики были, действительно, значительно эффективнее лёгких, так что вскоре оказалось, что узким местом в процессе сбора вещества стал процесс причаливания зондов к кораблю-матке и их разгрузки. Но корабль строил новых и новых сборщиков, и вскоре стало ясно, зачем.
Два десятка свежеразгруженных сборщиков собрались в компактную группу и изменили характер движения. Теперь они входили в атмосферу и выпрыгивали из неё по более крутой траектории, чем весь остальной флот. Разумеется, они стали быстро отставать от основной массы кораблей. До этого времени, «ведро» и «веретено» располагались на почти синхронных круговых орбитах на противоположных сторонах планеты. Они даже время от времени корректировали свои орбиты, чтобы избежать сближения. Но теперь группа сборщиков «ведра» явно пошла на сближение с «веретеном».
Когда дело дошло до настоящего сближения, все произошло очень быстро. «Веретено» включило двигатели своих модулей на полную тягу, превратившись в подобие фейерверка, известного как «римское колесо». Судя по всему, «веретено» было способно управлять каждым своим сборщиком независимо. Векторы тяги были направлены в разные стороны; многие двигатели были направлены мимо целей, очевидно, просто чтобы не допустить столкновений или запутывания тросов.
Ни один из сборщиков «ведра» не смог даже приблизиться к цели. Ни один из них не был полностью уничтожен, но, по-видимому, все они были повреждены в достаточной степени, чтобы потерять управление и исчезнуть в плотной атмосфере Одина. Поскольку они входили в атмосферу по достаточно крутым траекториям, большинство из них разрушилось, не достигнув даже ионосферы.
«Веретену» потребовалось больше четырёх килосекунд и две коррекции орбиты, чтобы восстановить правильное круговое вращение своих сборщиков и снова ввести их в соприкосновение с атмосферой.
Пилот «ведра» явно не расстроился после неудачи, и через пару сотен килосекунд повторил атаку, теперь уже гораздо более многочисленной группой. Возможно, эта атака содержала в себе элемент обманного маневра. Насколько удалось заметить, значительная часть атакующих модулей, даже затронутых струями плазмы, вошла в атмосферу по пологим траекториям и погрузилась в плотные слои атмосферы, сохраняя, во всяком случае, признаки управляемого снижения.
Атаки модулей «ведра» почти не оказали влияния на скорость строительства второго летающего крыла; оно вошло в атмосферу Одина на десятый день. После этого, «веретено» уменьшило длину тросов, увеличило скорость вращения и несколько понизило свою орбиту, так что оно стало нагонять «ведро». При этом оно, по-видимому, стало испытывать ощутимое сопротивление со стороны верхних слоев атмосферы; это можно было предположить и по расчётам на основе моделей атмосферы, и по тому, что «веретено» стало гораздо чаще включать свои двигатели.
«Ведро» также снизил орбиту; по-видимому, это пошло ему на пользу, потому что сборщики теперь затрачивали меньше времени и энергии при стыковках для передачи вещества. Поскольку он имел гораздо меньшую площадь сечения, то он заметно меньше пострадал от сопротивления воздуха. Вскоре он смог собрать новую группу модулей для новой атаки. «Веретено» понял, что его тактика не работает, и вернулся на более высокую орбиту.
Наблюдение за этими маневрами отвлекло внимание наблюдателей, поэтому изменения в атмосфере Одина они заметили, только когда верхняя граница облачного покрова понизилась на четыре километра. Гигантский стационарный циклон, известный как «Глаз Одина», стал рассасываться, зато в нескольких других местах начали расти другие циклоны, сравнимые с «Глазом» по размерам. Также стало заметно ослабление магнитного поля планеты. Что-то происходило глубоко внутри газового гиганта, и маневры двух крошечных кораблей на орбите уже имели к этому мало отношения.
Потом снижение облачного покрова прекратилось, зато начала расти температура. Ровные полосы атмосферной циркуляции с редкими крупными циклонами превратились в хаос циклонов и антициклонов, в котором иногда удавалось отметить признаки формирования шестиугольных конвекционных ячеек. Стало заметно и изменение химического состава прозрачных фракций атмосферы. В верхних слоях стало расти содержание гелия и молекулярного азота. Оба корабля вынуждены были опустить орбиты, потому что газовый гигант заметно уменьшился в объёме, несмотря на рост температуры.
Темп изменений быстро нарастал. Ямада построил график роста содержания гелия и заявил, что он очень хорошо ложится на экспоненту, но остальной состав совета его выводы не поддержал, сказав, что на таком отрезке и с такими ошибками измерения экспоненту сложно отличить от обыкновенной прямой. Черняев даже подсчитал, что последние данные по содержанию гелия не могут быть точными, потому что производство таких объёмов гелия в ходе термоядерной реакции должно было бы вызвать гораздо больший разогрев планеты. Фергюсон предположил, что гелий поднимается из глубинных слоев планеты из-за усиления конвекции.
Развязка наступила на двадцать второй день. События начались с того, что корабль-«ведро», вместо того, чтобы отправить очередную группу своих модулей в очередную беспокоящую атаку, вдруг резко повысил свою орбиту, и одновременно вывел из атмосферы на ту же орбиту весь свой флот сборщиков. Наблюдателям сначала показалось, что это попытка самоубийственной атаки. «Веретено», казалось, проинтерпретировал события таким же образом: он подтянул тросы и снизил свою орбиту, увеличив скорость сближения.
Когда корабли сблизились до горизонта, «ведро» включил двигатели всех своих кораблей, переводя всю группировку на орбиту с большим эксцентриситетом. По расчётам, это должно было позволить ему не только увеличить скорость сближения, но и атаковать противника из верхней полусферы – впрочем, неясно, могло ли это дать какие-то преимущества.
Но до соприкосновений орбитальных группировок дело не дошло. Сначала сквозь облачный слой пробилось голубое свечение. Потом облака прямо на глазах стали растворяться – повышающаяся температура газа привела к тому, что капли и кристаллы льда, формировавшие облака, просто испарились.
В сделавшейся прозрачной атмосфере стало видно, что в верхние слои поднимаются гигантские рои летательных аппаратов, приводимых в движение термоядерными скрамджетами. Определить, кому принадлежали какие из аппаратов, было невозможно; невозможно было даже детально разглядеть эти аппараты. Ионосфера не допускала радарное наблюдение, а визуально можно было разглядеть только раскалённые факелы плазмы, вылетающие из дюз двигателей.
Построив на своём карманном компьютере карту векторов тяги, Ямада заявил, что видит в движении самолётов структуру, напоминающую конвекционные ячейки. Прежде, чем он успел вывести картинку на презентационный экран, границы этих конвекционных ячеек визуализировались гораздо более впечатляющим образом: почти по всем линиям границ почти одновременно вспыхнули миллионы термоядерных взрывов. Волна за волной самолёты (или ракеты?) бросались к границам и вспыхивали огненными шарами, каждый мощностью в сотни хиросимских атомных бомб.
Казалось, что это и есть кульминация битвы, но потом произошло что-то ещё. Сначала вся поверхность планеты вспыхнула равномерным ослепительным светом, как будто весь Один превратился в гигантскую термоядерную бомбу. Потом экран погас: перегорели сенсоры. Буксир-наблюдатель успел уйти от взрывающейся планеты гиперпрыжком.
Один, с точки зрения Валгаллы, находился почти в соединении с Табит, поэтому расстояние от него до Валгаллы составляло четыре с лишним световых килосекунды. Казалось бы, это время было вполне достаточно для выработки и реализации осмысленного плана спасения, но никто не понимал, что произошло и чем это, в худшем случае, может угрожать.
Ямада подсчитал в уме энергию, которая должна была бы быть выделена, если бы Один действительно взорвался как термоядерная бомба. Получившееся число произвело на него такое впечатление, что он ни с кем не поделился результатами своих расчётов, лёг под стол, принял позу эмбриона, зажмурил глаза и засунул в рот оба больших пальца, прикусив их так, что потом остались синяки.
Разумнее всех членов Совета повёл себя тингман Лейф. За это ему впоследствии даже дали наследственный титул эрла. Он спросил у Фергюсона, под каким углом от Табит Один виден на поверхности Валгаллы. Получив ответ, он позвонил в штаб гражданской обороны (эту систему начали формировать, ещё когда серафимский челнок только преодолел астропаузу) и велел передать по всем каналам экстренного оповещения, что Один взорвался, и что всем на дневной стороне планеты немедленно нужно спрятаться в тень, и ни в коем случае не глядеть в сторону солнца.
Эта рекомендация многим спасла не жизнь, но, во всяком случае, зрение. На пике энерговыделения, Один горел вчетверо ярче, чем звезда класса F. К счастью, этот пик продлился недолго, так что прямых разрушений на поверхности планеты было не так уж много. Были отдельные случаи пожаров, на больших территориях были обожжены листья у растительности. Если пересчитывать в деньги, самыми дорогостоящими категориями материального ущерба оказались повреждённые панели световых батарей у космических аппаратов и выгоревшая на свету краска на стенах зданий, обращённых к звезде.
Уже через две килосекунды первые астрономы попытались навести телескоп на то, что осталось от планеты. К этому времени выброшенное взрывом облако плазмы уже остыло. Газовый гигант превратился в тороидальное облако вещества, прямо на глазах сжимающееся в диск, украшенный многочисленными спиральными ударными волнами.
Плоскость диска довольно точно соответствовала плоскости экватора бывшей планеты, а вдоль бывшей магнитной оси начали формироваться струи плазмы, разогнанной до релятивистских скоростей. Когда аккреционный диск стал достаточно тонким, чтобы можно стало разглядеть бывший центр планеты, обсерватории зафиксировали излучение Хоукинга. Никаких сомнений не осталось: часть вещества Одина превратилась в чёрную дыру массой около двух или трёх масс Земли.
Приближаться к новообразованной чёрной дыре никто не рисковал, и для широкой публики на этом история сингулярности в системе Валгаллы закончилась.
Ещё до того, как свет вспышки достиг Валгаллы, в межпланетном пространстве в нескольких гигаметрах от планеты был зафиксирован радиочастотный сигнал бедствия. Судя по переданной телеметрии, аварийный корабль имел гравитационный потенциал, соответствовавший верхним слоям атмосферы Валгаллы и не имел дельта-вэ для подъёма орбиты, так что он не мог совершить гиперпрыжок к планете, не рискуя сгореть в её атмосфере. В качестве спасателя отправили орбитальный буксир, оснащённый гиперприводом.
Аварийный корабль оказался яхтой Олега Злотникова. Он действительно был в плохом состоянии. Судя по всему, корабль ушёл в гиперпространство уже от взрывающейся планеты. Краска почти на всей поверхности корпуса выгорела, а на нижней стороне корабля даже вздулась пузырями. Прозрачное ветровое стекло, использующееся для пилотирования в атмосфере, помутнело, но не разгерметизировалось. Люк стыковочного аппарата также не был разгерметизирован, но уплотнители сильно пострадали, так что герметизировать стык не получилось. После переговоров с пилотом корабля ему было предложено надеть скафандр, стравить воздух и принять спасателей в вакууме.
Пилотом оказался Злотников. Он плавал в шлюзовом отсеке, прямо там же, где надевал скафандр. Под прозрачным полусферическим гермошлемом хорошо видны были его лицо и голова. Он сильно постарел на вид; глаза и щеки ввалились, взгляд отдавал безумием. Косо подстриженная борода превратилась в длинную и паклеобразную; конец бороды скрывался под воротником гермошлема, так что полную её длину было невозможно определить. Череп был выбрит, но успел покрыться трёхнедельной щетиной. На макушке, примерно там, где у новорождённых находится «родничок», в его череп был вживлён оптоволоконый разъём того же типа, что используются для подключения магистральных межпланетных маршрутизаторов к ансиблям: транковый канал из шестнадцати портов по двести сорок экзабит каждый.
Увидев спасателей, Злотников улыбнулся, помахал рукой, спросил «Ну и как вам сингулярность?» и потерял сознание.
Выдержки из протокола беседы комиссии Совета Обороны с Олегом Злотниковым, больнично-карантинная секция центрального тела лифта Асгард, Валгалла.
- Что это, собственно, было?
- На момент нашей отправки из будущего, общепринятого названия ещё не было. Постчеловек. Сверхчеловек. Сингулярность. Некоторые даже называют это даже богом, но, по-моему, на бога это не тянет.
- Почему вы говорите в единственном числе?
- Ну да, вы правы. Это были два постчеловека, я и адмирал Цой. Причём, оба недостроенные.
- Но что же такое постчеловек? И верно ли мы понимаем, что сейчас вы уже не постчеловек?
- Абсолютно верно. Постчеловек — это сверхмозг, коммуникация между частями которого осуществляется через ансибли. Нам с адмиралом надо было набрать достаточную массу мозга, чтобы создать истинный ансибль. Устройство, которое не подчиняется теореме Бабанежада и может создавать временные петли самостоятельно, без помощи серафимских туннелей. Постчеловек, вооружённый истинным ансиблем, может за довольно короткое время найти ответ на практически любой вопрос и выполнить любое физически выполнимое желание. Это почти бог, только ограниченный законами природы, собственной фантазией и, в определённых пределах, принципом причинности.
- Вы смогли построить этот ансибль?
- Нет. Мне же, кроме повышения собственного приведённого интеллекта, нужно было ещё готовиться к войне с адмиралом. Собственно, я использовал детали недостроенного ансибля для того фейерверка, который вы имели удовольствие наблюдать.
- А без этого никак нельзя было обойтись?
- На тот момент мне казалось, что никак. Я понимаю, что эта штука доставляет значительные неудобства, но мне казалось... и, если честно, продолжает казаться, что адмирал Цой, владеющий истинным ансиблем, был бы гораздо большей и гораздо более масштабной проблемой.
- А зачем для этого масса и ансибли?
- Как бы вам объяснить... На самом деле, главная проблема всех интеллектуальных устройств, как мозга живых существ, так и компьютеров — это перекрёстные помехи. Теорему Шеннона в школе проходили? Что скорость передачи информации ограничена частотой модуляции на логарифм отношения сигнал-шум?
- Ну да.
- В устройстве типа человеческого мозга, в котором много проводов проложено рядом, главный источник шума — это перекрёстные помехи, то есть, грубо говоря, сигнал в соседних проводах. Чем выше частота и чем мощнее сигнал, тем сильнее помехи. В компьютерах эта проблема решается за счёт того, что каналов передачи информации там, в сущности, очень мало. Фактически, большинство узлов компьютера связано либо шинами, либо коммутируемыми магистралями звездообразной топологии. Поэтому скорость передачи по каждому отдельному каналу можно повышать очень сильно, но пропускная способность сети в целом... ну, не впечатляющая. Поэтому компьютер может очень быстро делать очень простые операции. Но когда мы пытаемся заставить его делать сложные операции или, хотя бы, много разных простых операций параллельно, начинаются проблемы. У человеческого мозга... не то, что наоборот, но у мозга, по сравнению с компьютерами, все-таки очень плотная коммуникационная сеть. Благодаря плотности этой сети, человеческий мозг может делать очень сложные операции с очень высокой степенью параллелизма, но тактовая частота каждой логической ячейки измеряется, в лучшем случае, десятками килогерц. И смысла повышать эту тактовую частоту нет, потому что она ограничена не биохимией, как часто думают, а именно перекрёстными помехами в коммуникационной сети. Фактически, мозги человека и других известных нам разумных рас — это устройства, очень близкие к оптимуму, как по числу элементов, так и по сложности коммутационной сети и по скорости её работы. И, соответственно, очень близкие к физическому пределу уровня интеллекта, достижимого без применения ансиблей. Именно поэтому все проекты по сращиванию человеческого мозга с компьютером не давали результатов, которых нельзя было бы достигнуть при помощи традиционных пользовательских интерфейсов.
- А ансибль позволяет избежать перекрёстных помех?
- Конечно. В действительности, это позволяет сделать не только ансибль, но и серафимские туннели, но на ансиблях коммутационную инфраструктуру строить удобнее. Соединяя части своего... э... расширенного мозга ансиблями и разнося их достаточно далеко, чтобы они не создавали помех друг другу, я могу практически неограниченно наращивать свой интеллект.
- Вы можете рассказать нам, как устроен истинный ансибль?
- Нет. Поймите меня правильно, даже если бы я хотел, я бы не смог этого сделать. Господин Черняев, представьте себе, что у вас вырезали кубический сантиметр мозгового вещества... пусть даже из какой-нибудь важной части, например из лобных долей или из ствола мозга, и стали у этого кубического сантиметра выпытывать проектную документацию на верфи для строительства эсминцев класса «Ватерлоо»? Я очень малая часть того, чем я был, и я просто физически не могу вместить даже малой доли того знания, которым я владел.
- Понятно. А кто и где вам сделал операцию по вживлению этого разъёма?
- Не скажу. Насколько я понимаю, вы не сможете мне помешать, ведь для этого вам пришлось бы изменить прошлое. Но я не хочу лишний раз рисковать.
- Понятно. Верно ли мы понимаем, что вы вернулись из будущего? Закончилась ли в этом будущем война?
- На момент моего прыжка в туннель, насколько я знаю, официально нет. «Архангел Михаил» совершил обратный прыжок к Валгалле, и в систему S2 были отправлены два эсминца с дипломатической миссией, но чем это кончилось, я не знаю.
- А почему ни вы, ни адмирал не построили сразу фабрикатор, способный погрузиться в плотные слои атмосферы? Зачем вам был этот странный подготовительный этап с... как вы их называете, харвестерами, ныряющими в верхние слои атмосферы?
- Ну, как вы понимаете, корабль, способный без фатальных для себя последствий войти в плотные слои атмосферы газового гиганта, должен быть достаточно большим. Мне надо погасить около двадцати пяти километров орбитальной скорости и потенциальную энергию падения с высоты порядка мегаметра в гравитационном поле полтора метрических же. Фактически, единственный способ, которым я могу это сделать, это трение об атмосферу, а это сильный нагрев. Чтобы его выдержать, нужны толстая теплозащита и большая общая масса, либо ансибль-охладитель, а лучше, конечно, то и другое в сочетании. А теперь вспомните, как я попадал к планете. Мне нужно было разогнаться до девяноста километров в секунду, чтобы пройти через серафимский туннель, а потом погасить почти всю эту скорость, чтобы выйти на орбиту вокруг Одина. Даже на термоядерных двигателях, это требует немалой массы топлива и весьма массивной первой ступени, так что у меня, буквально, каждый грамм веса был на счету.
- А в том будущем, из которого вы вернулись, существуют другие... постлюди?
- На момент нашего прыжка в систему S2, насколько мне известно, нет. Но... понимаете, в чем проблема... Ни я, ни, насколько я понимаю, адмирал целенаправленно информацию о технологии строительства постчеловека не разглашали, но нам пришлось заказывать оборудование, фабрикаторы, этот его дурацкий ротоватор, вживлять разъёмы, поэтому информации, так или иначе, утекло довольно много. Понятное дело, в обитаемых системах заниматься такими штуками запрещено. Приняты специальные законы, их так и называют «законами против богов». Все эсминцы Флота Обороны дооборудованы термоядерными ракетами, в том числе с теплозащитой и скрамджетами для поражения целей в атмосфере газового гиганта, переименованы в Полицию Сингулярности и держатся в постоянной боевой готовности для гиперпрыжка ко всем находящимся под наблюдением газовым гигантам. Чтобы, так сказать, пресечь на корню. Но ко всем необитаемым системам, даже в объёме Известного Космоса, станцию мониторинга не приставишь. Я уж не говорю про внесистемные планеты и коричневые карлики...
- Но ведь для старта такого проекта все-таки нужны значительные средства? Наверное, это доступно только правительствам и крупным корпорациям?
- Не факт. Я думаю, оптимальной стратегией было бы, после овладения истинным ансиблем, отправить самому себе достаточное количество харвестеров и фабрикаторов. Получается, на начальном этапе нужны только разъём в голове, прыжковый корабль, чертежи и желание. Не сказать, что это так уж фантастически дорого. Я опасаюсь, что в обозримом будущем строительство постлюдей станет популярным развлечением, причём, как я подозреваю, непропорционально часто этим будут заниматься различные... э... маргинальные элементы. С другой стороны, вообще неясно, зачем правительству постчеловек. Вообще, любому человеческому правительству? Нет, серьёзно? Как правительство будет контролировать постчеловека, и зачем правительству то, что оно заведомо контролировать не сможет?
- Ну... кошки глупее людей, но неплохо людей контролируют.
- Странная аналогия, мне она не приходила в голову. Но всё-таки правительство не кошка. Поэтому я продолжаю считать, что реальные постлюди будут, преимущественно, частными проектами, и, преимущественно, проектами не вполне адекватных частных лиц.
- И что же с этим делать?
- Хороший вопрос. У меня нет на него хорошего ответа. Но ведь человечество как-то научилось жить и с бомбой Джонсона, и с гиперпрыжками... Наверное, и с этим как-то научится.