Самосогласованное решение

Глава 10. Аккио

Приглядевшись к рлаши, Катя поняла, почему они казались ей похожими одновременно и на домашних кошек, и на земных больших кошек и на волков. Формой головы рлаши напоми­нал домашнюю кошку, даже, по­жалуй, котёнка домашней кошки: большая черепная коробка, большие глаза и относительно слабо развитые челюсти. Наиболее заметными отличиями от кошки были отсутствие усов и подусных подуше­чек, а также глаза — с темно-карими радуж­ными оболочками, на фоне которых зрачки были почти незаметны. Зрачки сначала казались Кате круглыми, но потом, присмотревшись, она увидела, что на самом деле зрачки у рлаши шестиугольные, на ярком свету слегка вытягиваю­щиеся по вертикали. Также, не по кошачьи выглядели ушные раковины. Как показа­лось Кате, формой и постановкой ушей рлаши силь­нее всего были похожи на немецкую ов­чарку.

Зато телосложением рлаши были похожи на крупных земных кошек — то ли на пуму с вы­тянутыми лапами, то ли на рысь или гепарда. Именно это несоответствие инфантильной, «котеночьей» головы с телом и уверенными движениями взрослого крупного хищника и произвело на Катю такое странное впечатление при первой встрече.

Вообще, по сути по своей рлаши были кошками: бегуны-спринтеры с гибкой спиной, втяги­вающимися когтями и подвижными лапами, которые позволяли и красться, прижимаясь жи­вотом к грунту, и драться, нанося передними лапами боковые удары. Но мирная жизнь, не связанная с постоянной охотой, привела к существенному облегчению телосложения по срав­нению с дикими хищниками. По длине тела (от конца носа до основания хвоста 150-180 сан­тиметров) рлаши примерно соответствовал бенгальской тигрице, а по росту в холке даже пре­восходил её, но по массе существенно уступал, даже мужчины редко достигали ста кило­грамм. У земных кошек, особенно у крупных, из-за подвижных пальцев и втягивающихся когтей лапы имеют мощную мускулатуру и выглядят очень массивными, но у рлаши эта му­скулатура была не так развита, так что силуэт вызывал ассоциации скорее с гепардом или волком, чем с кошкой в строгом смысле этого слова. Но главное сходство с волком придавал, конечно же, хвост, совершенно не кошачий, не очень длинный, негибкий, в расслабленном состоянии слегка изогнутый. Различия в длине шерсти придавали хвосту характерную «вол­чью» форму, расширяющуюся от основания к середине и сужающуюся к концу, а белая ки­сточка на конце хвоста вызывала ассоциации даже с лисой.

Сходство рлаши с сильно переросшей домашней кошкой усугублялось расцветкой: рлаши имели буровато- или рыжевато-серую шерсть с чёрными разводами. На теле эти разводы вы­глядели как разорванные неровные полосы или, может быть, ряды округлых пятен, и только на лапах и на голове оформлялись в более-менее контрастные полосы. По спине проходил тёмный ремень, к животу окраска шерсти светлела, а пятна становились относительно бо­лее яркими. У некоторых рлаши встречались белая «манишка» на груди и белые «носочки» на лапах, но у большинства единственной белой отметиной на теле была кисточка на конце хво­ста.

Несмотря на сходство общей архитектуры тела с земными и валгалльскими позвоночными (внутренний скелет, голова, шея, грудная клетка, четыре ноги, хвост...), рлаши имели одно за­бавное отличие: вместо двусторонне симметричного тела, как у земных позвоночных и чле­нистоногих, аккийские позвоночные имели симметрию со сдвигом, как у земных растений или земной же «вендской фауны». Левая передняя лапа рлаши крепилась к седьмому позвон­ку, а правая передняя — к восьмому. Пока Олег не сказал Кате про это, она не обращала вни­мания, но потом увидела, что тела всех аккийских четвероногих заметным образом переко­шены. Особенно это бросалось в глаза при взгляде сверху или сзади.

Половой диморфизм у рлаши был развит довольно слабо. По длине тела и по росту в холке мужчины почти не отличались от женщин, хотя имели несколько более массивное телосложе­ние; у мужчин масса тела составляла около девяноста-девяноста пяти килограмм, у женщин — ближе к восьмидесяти пяти. Впрочем, отличить мужчину от женщины было несложно даже издали: мужчины имели бакенбарды и гриву — не такую, как у львов, а такую, как у до­машних котов, пушистую, но не сильно отличающуюся цветом и фактурой от шерсти на теле. Женщины же гривы не имели, зато у них были светлые пушистые «штанишки» на задней стороне задних ног.

Половое влечение у рлаши было жёстко сезонным, с двумя течками в год, довольно точно со­ответствующими весеннему и осеннему равноденствиям. За одну беременность женщина вынашивала, в среднем, четырёх детей, так что проблема контроля рождаемости у рлаши стоя­ла весьма остро. Противозачаточные средства использовались, по человеческим меркам, довольно-таки бесчеловечные: прерванный половой акт и листья кустарников определенного семейства, при правильной дозировке действовавшие как что-то вроде постинора, а при передозировке вызывавшие острое отравление — впрочем, считалось, что такие отравления не приводят к хроническим заболеваниям. Также противозачаточное действие оказывало пи­тье женщиной молока — как рлашского, так и коровьего — но этот ме­тод был очень непопу­лярен: противозачаточное действие заключалось в блокировании овуля­ции и течки, и, к тому же, молоко у взрослых рлаши вызывало кишечные расстройства, а при регулярном употреб­лении приводило к тяжёлым нарушениям обмена веществ.

Развиваются рлаши, как и все разумные существа, довольно медленно. Родственные рлаши дикие хищники рожают, когда общая масса плода достигает 11% массы тела матери, поэтому детёныши обычно рождаются сильно недоразвитыми (и тем сильнее недоразвитыми, чем их больше в помёте), с закрытыми глазами и почти без шерсти. Рлаши рожают по достижении плодом определённой стадии развития, так что дети обычно рождаются с открытыми глазами и с детским пухом вместо шерсти, но не способные к самостоятельному передвижению. До трёх лет детей кормят молоком, потом начинают прикармливать отрыжкой, как земные волки. Полностью на мясное питание ребёнок рлаши переходит только годам к шести.

На основе наблюдений за детскими играми, у Кати сложилось впечатление, что рлаши в глу­бине души остаются охотниками на мышек и птичек, которые под давлением обстоятельств оказались вынуждены перейти сначала к работе по крупной добыче, а потом и к ското­водству. Физическое, половое и интеллектуальное развитие довольно хорошо сбалансирова­ны; первая течка наступает в возрасте двенадцати с половиной аккийских лет, что соответ­ствует примерно семнадцати земным годам. К этому времени рлаши уже достигают разме­ров взрослого, да и по интеллек­туальному и социальному развитию считаются достаточно самостоятельными. Однако, вступление в брак в первую течку встречается редко, да и брак, как правило, не означает не­медленной полной самостоятельности.

Неженатая/незамужняя молодёжь, как правило, несколько лет ходит на специальные фести­вали, устраиваемые во время течки специально с целью поиска пары. Добрачные половые связи при этом не то, что редкость, а просто не существуют как явление — в этом отношении и записи исследовательской партии ковчега «Беловодье», и рлаши, с которыми удавалось по­беседовать на эту тему после заключения союзного договора, и те рлаши, с которыми разго­варивала Катя, были полностью единодушны. По рассказам рлаши выходило, что у каждого рлаши есть своя, уникально предназначенная ему пара, и смысл посещения фестивалей со­стоит в поиске этой пары. Простой теоретико-вероятностный подсчёт в сочетании с тем фак­том, что пара, в среднем, находится за четыре-пять посещений этих самых фестивалей, пока­зывает, что речь никак не может идти об единственной паре на всем Аккио; скорее всего, ко­личество подходящих партнёров довольно-таки велико. Рлаши с этим соображением довольн­о легко соглашаются (теорию вероятностей многие из них знают неплохо), но отме­чают, что эмпирическое исследование этого вопроса требовало бы разрушения уже сфор­мировавшихся пар. Известно также, что если партнер погибает в достаточно молодом воз­расте и у пары не было детей, вдова или вдовец снова начинают ходить на фестивали, и по­иск пары у них нередко заканчивается успехом, так что речь, действительно, никак не может идти об уникальном сочетании.

Так или иначе, найдя свою «половинку», рлаши живут с ним или с ней всю жизнь. Разводы у рлаши неизвестны. Обусловлена ли такая прочность моногамных пар биологическими или культурными факторами, выяснить не удалось. Сами рлаши как-то не особенно выражают желание ни рефлексировать на эту тему, ни содействовать исследованиям.

После образования пары, рлаши ждут своей очереди на заселение пастбища. Обычно, при этом, несколько лет пара живёт с родителями одного из супругов.

В доисторический период, после того, как рлаши заселили весь континент, их численность долгое время регулировалась при помощи межплеменных войн, часто весьма кровавых. На­чало исторического периода было отмечено заключением Великого Договора, который рас­пределял межплеменные квоты рождаемости и определял механизмы контроля за соблюде­нием этих квот. Первоначально распределение квоты рождаемости между отдельными пара­ми осуществлялось при помощи довольно сложной игры в числа, напоминающей многосто­ронний алгоритм Диффи-Хеллмана: претендующие на квоту пары загадывали числа, их по сложному алгоритму перемножали и складывали по модулю, и в результате определялся но­мер пары, которой достанется квота. Было даже доказано, как теорема, что выигрышной стратегии в этой игре нет. Система Великого Договора положила конец войнам, постоянной угрозе перенаселения и периодическим локальным экологическим катастрофам из-за перевы­паса. Но прилёт людей с ковчега Беловодье нанёс удар по этой системе, причём довольно-та­ки неожиданным образом.

До прилёта ковчега «Беловодье», рлаши заселили только один из континентов своей планеты. Второй континент находился далеко за океаном, кратчайший путь к нему представлял из себя полуторанедельный переход по плавающим полярным льдам, осуществимый только зимой. Так далеко во льды, да ещё во время полярной ночи, рлаши никогда не заходили, поэтому о существовании второго континента подозревали лишь на том основании, что иногда океанские течения приносили из открытого моря стволы и ветки деревьев, а то и трупы жи­вотных неизвестных видов.

Люди, встретившись с рлаши, рассказали им про второй континент, и даже просили разреше­ния поселиться на нём, но потом экипаж и пассажиры ковчега единодушно решили, что сосу­ществование двух разумных рас на одной планете чревато неприятностями. Рлаши информа­цию о существовании этого континента запомнили и вскоре после отлёта людей все-таки до­шли до него.

Перевести через плавающие льды коров оказалось невозможно, но на новом континенте жили годные для одомашнивания копытные, так что вскоре Новый Мир стал пригоден для колонизации, и туда ринулись почти все достаточно молодые семьи, проигравшие лотерею. Почти сразу же оказалось, что Новый Мир не готов принять всех желающих: одомашненные «олени» плодились недостаточно быстро, неокультуренные пастбища были малопродуктив­ны, к тому же в Новом Мире были свои крупные хищники, неразумные, но родственные рла­ши примерно в такой же степени, как орангутан родствен человеку. Эти хищники нападали на стада, а при случае и на самих рлаши, и борьба с ними отнимала у колонистов много вре­мени и сил. Да и жители северных регионов Старого Мира, через которые проходил поток эмигрантов, были не очень-то рады всему этому. Угрозу новой войны удалось отвратить, за­ключив Второй Великий Договор, требовавший от колонистов Нового Мира введения контроля за рождаемостью, а от Старого Мира — введения квот на эмиграцию. Обе квоты регулярно пересматривались в соответствии с изменением продуктивности пастбищ Нового Мира. Ко времени Второго Контакта, когда группа поиска, летевшая по следу ковчега «Бело­водье» наткнулась на рлаши, Новый Мир был заселён практически полностью и на спутни­ковых снимках практически не отличался от Старого Мира.

Примерно через четыреста лет после заключения Второго Великого Договора, рлаши Нового Мира заметили, что новые иммигранты из Старого Мира лучше угадывают числа при рас­пределении квот рождаемости, чем потомки иммигрантов первых волн. Разница была не так уж далеко за пределами статистически допустимых флуктуаций, но все-таки была сочте­на статистически значимой. Математического и логического объяснения этого факта найти не удалось, поэтому было высказано предположение, что лотерея с угадыванием чисел осу­ществляет селекцию рлаши. Селекцией скота рлаши занимались много тысячелетий, и имен­но поэтому гипотеза, что Великий Договор приводит к селекции самих рлаши, пусть и по неясному признаку, вызвала массовую истерику. После нескольких лет ругани было решено перейти от лотереи к детерминистическому выбору пар для размножения, обеспечивающему «антиселекцию», то есть по возможности равномерное представление в следующем поколении всех известных генеалогических линий.

Практическое отсутствие технического прогресса и разделения труда не позволяло рлаши вы­рваться из «мальтузианской ловушки», но они не теряли надежды это сделать. Ещё во време­на Первого Великого Договора была назначена премия в виде права неограниченного размнож­ения в течении двух поколений тому, кто изобретёт способ прокормить хотя бы в полто­ра раза больше рлаши с единицы площади пастбища, чем это было возможно путём традици­онного скотоводства. До прилёта ковчега «Беловодье» эта премия так и не была выплачена — селекция скота, технологии окультуривания пастбищ и приёмы контроля эпи­зоотий давали некоторый выигрыш, иногда даже на десятки процентов, но полтора раза од­ним изобретени­ем получить не удавалось никому. Но земляне оставили рлаши не только све­дения о том, чего можно достичь с применением рук и инструментов, но и целый ряд предме­тов, в частно­сти, посуду.

Уже через год после отлёта «Беловодья» было продемонстрировано, что если со­брать коровье молоко в тщательно вымытую родниковой водой посудину и добавить туда каплю помета мо­лочного телёнка, за три-четыре дня молоко превращается в неаппетитную на вид и запах суб­станцию, которая, однако, вполне пригодна в пищу взрослому рлаши, и не вызывает ни ки­шечного расстройства, ни гормональных и эндокринных нарушений. Премия немедленно была присвоена первооткрывателю этого явления, но внедрение новой техноло­гии было за­труднено сразу двумя проблемами: где взять или как сделать посуду и как органи­зовать дое­ние коров?

Собственно, именно для решения этих двух проблем рлаши и затеяли свою эпическую по­пытку построения технической цивилизации без рук. Они приручили обезьян, научили их выколачивать камнями миски из алюминиевых, латунных и железных деталей человеческих машин, разводить и поддерживать огонь, а также пользоваться инструментами. Сначала ис­пользовались инструменты, оставшиеся от людей, а потом, когда человеческие ножи и топо­ры износились, рлаши стали пытаться изготавливать инструменты из деталей другого оборуд­ования, оставленного людьми. Самой ценной машиной с этой точки зрения оказался газо­турбинный компрессор. Рлаши, точнее, руководимые рлаши обезьяны, разобрали корпус турбины, разобрали саму турбину, научились стачивать комлевые части лопаток о камни и делать из них что-то вроде кривых мачете. Лопатки компрессора были сделаны из нержавею­щей стали, а лопатки турбины — из керамики на основе карбида вольфрама, но рлаши счита­ли оба материала металлами.

Главной целью экспериментов с огнём была, конечно же, технология получения металла, но слишком узко поставленная цель и неверное понимание рассказов людей привели к тому, что систематического накопления знаний по химии и минералогии у рлаши не получилось. До металлов они не добрались, зато научились делать керамику. Параллельно с этим, рлаши вывели молочную породу скота, открыли пастеризацию, а также вывели несколько культур микроорганизмов, дававших продукты, гораздо более приятные на вид и на запах, чем полу­ченная в первых экспериментах простокваша. С научно-технологической точки зрения, все было готово для агропромышленной революции, но обнаружилось новое узкое место: обезья­ны или, точнее, их вылизывание.

Приручение обезьян само по себе было героической задачей. Действительно, самый простой способ приручить и выдрессировать животное — это убедительно продемонстрировать ему, что ты можешь и будешь его кормить. Лучше всего, если животное поймёт, что ты его мо­жешь прокормить лучше, чем оно смогло бы прокормиться само. Но обезьяны питаются фруктами, фрукты растут на деревьях, а рлаши по деревьям лазать практически не могут, и даже дети и подростки, которые могут залезть на дерево, собирают фрукты несопоставимо хуже, чем обезьяны. Дрессировка через наказание, конечно, тоже может иметь определённый эффект, но как нака­зывать животное, которое ты не сможешь поймать, если оно сбежит? Остаётся только дресси­ровка через вознаграждение, но чем же вознаградить обезьяну, фруктов-то нет?

Частично эта проблема была решена за счёт того, что обезьяны были весьма не прочь поесть и мяса, а мяса-то у рлаши всегда было в достатке. Потом среди выведенных рлаши молочно­кислых культур обнаружилась и такая, которая давала на выходе сыворотку с девятью объём­ными процентами этилового спирта. Как и у землян, у аккийских млекопитающих этанол проникает через гематоэнцефалический барьер, но рлаши эффекты алкогольного опьянения воспринимают, скорее, как неприятные. А вот обезьяны, нередко развлекавшиеся перезрелы­ми и забродившими фруктами, оценили этот напиток по достоинству. Но самым главным соблазном, который рлаши смогли предложить обезьянам, оказалось вылизывание.

Как и их земные гомологи, аккийские обезьяны довольно много времени проводят за взаим­ным груммингом, используя это занятие как важнейший инструмент поддержания социаль­ных связей. Рлаши тоже часто вылизывали друг друга в знак приязни, но идея вылизать «грязную» и «вонючую» обезьяну у многих рлаши вызывала отвращение — но такое выли­зывание было наиболее эффективным способом заставить обезьяну что-то делать. Надо от­метить, что объективных причин для такого отвращения не было: рлаши с обезьянами не имели ни общих инфекций, ни общих паразитов.

Пока речь шла о снабжении обезьяночасами исследовательских проектов, эту проблему как-то удавалось решать, главным образом языками энтузиастов, готовых пожертвовать собой ради науки. Но когда речь зашла о промышленном внедрении этой технологии... Самая глав­ная проблема состояла в том, что все понимали, к чему приведёт внедрение молочного хозяй­ства с использованием обезьян в качестве доярок и производителей посуды: поддержание нового уровня плотности населения поставит всех рлаши в зависимость от обезьян и от необ­ходимости их регулярно вылизывать. Поэтому быстро сформировалась коалиция «антиобе­зьяньего» большинства, заблокировавшая внедрение молочного скотоводства до времени, пока не будет найден способ обойтись без обезьян, хотя бы на этапе дойки.

После осознания всего этого и обсуждений с Олегом, у Кати сложилось впечатление, что зем­ляне несколько переоценили рлаши и их способность представлять угрозу или хотя бы конку­ренцию человечеству. По индивидуальному интеллекту рлаши, как минимум, не уступали людям, и они имели весьма впечатляющие мнемонические техники, позволявшие запоминать большие объёмы исторических, юридических и научных сведений без использования пись­менности. Кроме того, рлаши заметно превосходили людей в упорстве и, возможно, в длине временного горизонта планирования. Но их склонность решать все проблемы центральным планированием под контролем прямой демократии уже сыграла с ними довольно злую шутку. Вопрос был только в том, обусловлена ли эта склонность какими-то врождёнными психоло­гическими особенностями или просто исторически сложилась после того, как при помощи центрального планирования удалось решить несколько серьёзных глобальных проблем.


Все наземные позвоночные на Аккио были теплокровными млекопитающими, принадлежа­щими к одному из двух классов: плацентарные (к которым принадлежали рлаши и их коро­вы) и яйцекладущие. Яйцекладущие считались более примитивными, у них, как правило, была ниже температура тела, меньше голова, хуже с интеллектом и координацией движений. Они занимали экологические ниши, похожие на земных рептилий: панцирные черепахи, пресноводные крокодилы, коротконогие или совсем безногие ядовитые змееящерицы.

Олег в один из первых дней нарвался на змею. Сопровождавший его Ркха подпрыгнул на всех четырёх лапах, как кот, испугавшийся свёрнутого галстука, а Олег успел наступить змее на голову. После короткого обсуждения, в ходе которого Ркха подтвердил, что змея ядовитая, Олег поймал змею за хвост, снял ногу с её головы и быстро хлестнул змеёй, как плетью, по стволу дерева. Змея была длиной около полутора метров, спина её была покрыта пушистым ярко-жёлтым мехом с узором из переплетающихся косичкой чёрных полос, а живот был че­шуйчатым, но тоже жёлтым. Голова была похожа на голову бультерьера или, может быть, опоссума. У неё были длинные вибриссы в районе ушей, но не было ушных раковин. Ядо­витые зубы по форме напоминали клыки земных хищников, но, как и у земных змей, склады­вались при закрывании рта.

Ркха сказал, что это распространённая, но не самая опасная из змей: у рлаши её укус вызыва­ет паралич укушенной конечности, который держится около суток, и потом сопровождается нарушениями координации в течении нескольких недель. Опасность для жизни представ­ляет только попадание яда в вену, которое может привести к перебоям сердечного ритма и остановкам дыхания. Просмотр отчётов ковчега «Беловодье» показал, что при первом кон­такте люди сталкивались с такими змеями и даже придумали им название «бурундучная змея»; для людей их яд практически безопасен, хотя сам укус был довольно болезненным.

Как яйцекладущие, так и плацентарные млекопитающие имели летающих представителей. Яйцекладущие имели крыло как у птеродактиля, перепончатое, с силовым каркасом состоя­щим из единственного пальца. Из-за конструкции крыла, исследователи «Беловодья» назва­ли их птеродактилями, но на птеродактилей они были совершенно не похожи. Их тело и зад­ние ноги напоминали кенгуру или тушканчика. От основания хвоста отходили два костных отростка, связанных с собственно хвостом летательной перепонкой, так что и по аэродинами­ческой схеме, и по способу передвижения по грунту тварь была похожа на земную веерохво­стую птицу. И по наблюдениям, и по рассказам рлаши, и по отчётам «Беловодья» складыва­лось впечатление, что птеродактили не особо любят активный полет, а предпочитают либо ходить по грунту, либо плавать по воде, либо парить. Среди них были малолетающие «дро­фы», поднимавшиеся в воздух только при непосредственной опасности и ненадолго (под­ростки-рлаши часто ловили их, пользуясь стандартной кошачьей тактикой с подкрадывани­ем), парящие падальщики, аистообразные и цаплеобразные рыболовы, довольно разнооб­разные морские твари, среди которых можно было найти гомологов чаек, альбатросов, ба­кланов и даже пе­ликанов.

Плацентарные летуны были похожи на земных летучих мышей, или, если угодно, на серафи­мов. Исследователи «Беловодья» назвали их рукокрылыми. Крыло у них было перепонча­тое, как и у птеродактилей, но половину размаха крыла занимали кости плеча и предплечья, только внешняя часть перепонки натягивалась между пальцами. Хвоста не было, но между задними конечностями была перепонка, игравшая роль заднего стабилизатора и горизонталь­ного руля. С грунта они взлетали плохо, а ходили по грунту ещё хуже, им приходилось опи­раться на все четыре конечности, а перепонка между задними лапами мешала делать широ­кие шаги, потому, как и их земные гомологи, большинство видов рукокрылых на грунт са­диться не любили, предпочитали висеть на ветвях деревьев и кустарников вниз головой. Ру­кокрылые предпочитали активный полёт; среди них было много насекомоядных видов, мел­кие хищни­ки, а также любители орехов и фруктов.

Среди аккийских птеродактилей встречались довольно крупные, например, «альбатросы» или «кондоры» с крыльями до четырёх метров в размахе; среди рукокрылых не было извест­но ни одного вида с размахом крыльев более метра. В отличие от земных летучих мышей, никто из аккийских позвоночных крылатых не пользовался сонаром; у дневных видов было хорошее зрение в видимом диапазоне, а ночные летуны имели неплохое инфракрасное зре­ние.

В Старом Мире почти не оставалось крупных наземных животных. Кроме рлаши и двух ви­дов «коров» (один вид разводили в тропиках и субтропиках с заходом в умеренную климати­ческую зону, другой, более морозостойкий — в умеренной зоне, лесотундре и в высокого­рьях) в Старом Мире встречалось несколько видов горных баранов и пустынных антилоп, а также два вида хищников, родственных рлаши. Исследователи «Беловодья» назвали их гор­ными и болотными леопардами. Оба вида, действительно, были очень похожи на земных леопардов, только были чуть меньше размером, чем земной леопард, а раскраской, как и рла­ши, были больше похожи на земную до­машнюю или лесную кошку (вместо круглых пятен с четкими краями — неясные то ли разо­рванные полосы, то ли выстроенные цепочками пятна). Они имели плотное телосложение, морды с массивными че­люстями, и небольшие ушные раковины. Звуки, которые они издава­ли, были, на слух землянина, похожи на речь рлаши: для общения с детёнышами использова­лись отрывистые кашляющие звуки, а при межпрайдовых разборках или в брачный сезон можно было услышать громкие утробные завывания, похожие на «дальнюю» речь. Рлаши утверждали, что леопарды неразумны, но иногда могут повторять рлашские слова.

Болотные леопарды, как ясно из названия, жили в болотах и в заболоченных поймах рек, хо­рошо плавали, питались рыбой и двоякодышащими болотными рыбоамфибиями, при случае могли задушить цаплю или крокодила. Также они очень хорошо лазали по деревьям и строи­ли на деревьях гнезда, похожие на что-то среднее между вороньим гнездом и гнёздами шим­панзе: беспорядочную, на первый взгляд, но довольно прочную кучу хвороста в развилке между крупными ветвями. Они жили небольшими прайдами, обычно от четырёх до семи самок и одного самца, реже — двух самцов-братьев. По рассказам рлаши, основой прайда было гнез­до; его строительство и поддержание требовало больших усилий, и потому гнезда использо­вались несколькими поколениями прайда.

Отношения у рлаши с леопардами были, мягко говоря, сложные. Рлаши их целенаправленно гоняли из окрестностей пастбищ и межевых лесополос, объясняя это не столько возможными нападениями на скот (корова одиночному леопарду была явно не по силам, да и отогнать лео­парда от телёнка коровы могли самостоятельно, без помощи пастухов, а достоверных сведе­ний о леопардах, охотящихся группой, не было), сколько тем, что леопарды являются носите­лями паразитов, которые, через помет, могут заразить коров, а потом и рлаши.

Среди родственников рлаши следовало бы упомянуть также пресноводных и морских «выдр» - это были довольно крупные твари, глубоко адаптированные к водному образу жизни, так что они представляли что-то среднее между выдрами и морскими львами.

В морях также обитали крупные яйцекладущие плезиотерии и живородящие ихтиотерии. Похожие на зем­ных пле­зиозавров и названные в честь этого плезиотерии питались либо растительностью, либо планктоном, но необходимость выползать на берег для откладывания яиц ограничивала их размеры и численность.

Ихтиотерии питались рыбой и плавающими моллюсками. По виду они напоминали дельфи­нов, но плавали, изгибая тело в горизонтальной плоскости, как земные рыбы и ихтиозавры, поэтому и хвостовой плавник у них был вертикальный, похожий на хвост акулы. Самые крупные из ихтиотериев по размеру были сравнимы с земными кашало­тами и, как и кашало­ты, ныряли на большую глубину за какой-то крупной добычей. Люди видели их только на спутниковых снимках, да и рлаши наблюдали их только издали с берега, к мелководьям они никогда не подходили.

Мелкие наземные млекопитающие Старого Мира отличались большим разнообразием. Для большинства видов у рлаши, конечно же, были собственные названия, но в общении с людь­ми они использовали только пять русских слов: «мыши» (для совсем мелких тварей), «бел­ки» (для преимущественно древесных обитателей), «ящерицы» (для коротконогих длинноте­лых существ), «ёжики» и «крысы» (для всех остальных мелких животных, не подходящих ни под одну из ранее перечисленных категорий). Было и три семейства мелких хищников, все — родственники рлаши: «кош­ки», очень похожие на земных мелких диких кошек, только с лисьими хвостами, «куницы» (скорее похожие на виверр или сурикатов) и относительно крупные «росомахи». «Кошки» и «куницы», как и рлаши с «леопардами», были чистыми хищниками, ели только мясо и внутренности, траву и содержимое желудков добычи в рацион добавляли только для прочистки кишечника. В отличие от них, «росомахи» не брезговали падалью и разнообразили рацион фруктами, орехами и корневищами растений.

Ещё одной относительно крупной формой сухопутной жизни были «зайцы»: траво- листо- и короядные полукопытные-полугрызуны, размером чуть больше земного зайца-русака, но больше похожие на что-то среднее между мелким кенгуру и агути, чем на зайца. Они про­цветали в межевых лесополосах; для мелких хищников («кошек» и «куниц») они были слиш­ком крупными, для рлаши и «росомах» - слишком быстро бегали, а леопардов рлаши в лесо­полосы не допускали. Подростки-рлаши часто гоняли зайцев, но очень редко ловили, а когда всё-таки ловили, это было предметом великой гордости. Жена Ркха в возрасте десяти лет од­нажды поймала зайца, и Ркха счёл нужным об этом упомянуть, когда знакомил её с Олегом и Катей.

Когда зайцы слишком размножались, рлаши устраивали на них систематическую облаву си­лами нескольких семей. Дети и подростки с криками и шумом шли цепью под углом к направлению лесополосы и выгоняли зайцев на открытое пространство, где их поджидали взрослые. Обычно больше половины зайцев прорывалось сквозь строй охотников, но добычи обычно хватало и для регуляции численности, и для вознаграждения всех участников охоты. Когда-то давно, ещё в доисторическое время, рлаши даже пытались зайцев одо­машнить. Главным воспоминанием о результатах этих экспериментов был фразеологизм «па­сти зай­цев», обозначавший активную и требующую полного вовлечения, но при этом совер­шенно бессмысленную деятельность.

На полевых «мышей» и «крыс» рлаши любили охотиться, хотя этот род деятельности служил чисто спортивно-развлекательным целям: расход калорий на поимку «крысы», не говоря уж о «мыши», в несколько десятков раз превосходил её пищевую ценность. Приёмы ловли напо­минали лисье или волчье мышкование: рлаши медленно крался по полю на прямых лапах, прислушиваясь к издавае­мым мышами звукам, а потом внезапно совершал прыжок всеми четырьмя лапами, обычно куда-то вбок. За прыжком обычно следовала серия ударов перед­них лап по грунту: не имея возможности разглядеть мышь в густой траве, рлаши пытался по­пасть по ней лапами, ориентируясь по звукам и движению травы.

Перед фестивалями по поводу течки часто устраивались соревнования по мышкованию: пастбище разбивали на участки (при определении площади учитывали статистику плотности мышей, в том числе и тот факт, что ближе к лесополосе мышей больше) распределяли их же­ребьёвкой, засекали время. Иногда в зачёт шла любая позвоночная добыча, иногда — только твари определённых биологических видов. Перед соревнованиями каждый участник обязан был отрыгнуть содержимое желудка, чтобы продемонстрировать, что он не мухлюет и не на­елся мышей за­ранее. После истечения времени, все участники собирались перед судьями и отрыгивали до­бычу, а судьи пересчитывали её по головам (в процессе ловли мышей часто раскусывали по­полам). Призы отличались большим разнообразием; популярна была схема «победитель по­лучает все», когда победитель съедал добычу всех остальных участников.

Мелкие беспозвоночные также были очень разнообразны. Были распространены членисто­ногие и летающие ногокрылые инсектоиды с хитиновыми панцирями. Также было множе­ство червей, мягкотелых и панцирных моллюсков. Самым интересным и разнообразным от­рядом наземных беспозвоночных были паутинокрылы. Эти безраковинные головоногие мол­люски напоминали крошечных кальмаров или осьминогов; их тело было покрыто масляни­стым воском, защищав­шим от высыхания. Многие из них жили колониями, как муравьи или пчелы. Среди них встречались и хищники, и навозники, и медоносы, и древоточцы. По грунту они передвига­лись, бегая на выпрямленных и расставленных в стороны щупальцах, напоминая пауков. Но самым забавным был способ полёта. Летательной перепонки ни один вид паутинокрылов от рождения не имел. Они делали себе крылья, натягивая паутину между парами щупалец. Не­которые виды ткали себе крылья только в брачный сезон или, наоборот, сразу после вылупле­ния из яиц. У некоторых колониальных видов крылья имели только не­которые касты. Луч­шие из летунов, хищные и медоносные паутинокрылы, летали головой назад, держа тело горизонтально, как плавают и летают земные кальмары, используя вырост на конце тела в качестве носового дестабилизатора. В полете они походили на истребитель с крылом обратной стреловидности.

Олег вынашивал мысль научиться грабить гнезда медоносных паутинокрылов. Их яд для землян был безопасен, но, как выяснилось, эти твари имели острые роговые лезвия на концах щупалец, и кусались клювами, отрывая довольно большие лоскуты кожи, так что подсту­питься к грабежу можно было практически только в скафандре, а лазить в скафандре по дере­вьям было очень неудобно.

В материалах исследовательской партии ковчега «Беловодье», наиболее изученной формой аккийских беспозвоночных была реактивная пиявка. Олег с Катей столкнулись с ними на второй день пребывания на Аккио, и исследователям «Беловодья» они, видимо, тоже серьёз­но досаждали. Проблема состояла в том, что анестетик, который они впрыскивали при уку­се, на людей не действовал. Не работал и антикоагулянт, так что человеческая кровь сворач­ивалась раньше, чем пиявка успевала насосаться. Инстинктивная реакция пиявки на это странное событие состояла в том, что она тут же кусала жертву снова. Обычно тут-то её и настигала карающая длань, но место укуса от этого болеть не переставало.

Осознав масштаб бедствия, Олег на следующее же утро собрал лазерную систему ПВО и до обеда провозился с её отладкой, добиваясь, чтобы она не палила в мирных инсектоидов и пау­тинокрылов, а реагировала только на пиявок; Олег их называл «хреновы Фау-два», Катя его поправляла, что крылатые ракеты ведь назывались «Фау-один», а Олег от неё отмахивал­ся, говоря, что «Фау-два» звучит страшнее. После того, как Олег развернул три лазерных установки по углам лагеря и перекрыл все мёртвые зоны, система оказалась довольно эффек­тивной.

Вдохновлённый этим успехом, Олег попробовал сделать переносной вариант систе­мы, кре­пившийся на повязке на макушке головы. Эта конструкция оказалась не такой удач­ной. Ла­зер имел большую мёртвую зону. К тому же установка оказалась довольно тяжёлой и гро­моздкой, при ходьбе по лесу она цеплялась за ветки, да и просто сползала. Самой главной проблемой было то, что тряска при ходьбе сбивала систему наведения и она давала ложные сработки на самые неожиданные цели. После того, как лазер выжег эллиптический кратер в стекле катиных солнечных очков, Катя сорвала установку с головы Олега и сказала, что кома­ры её без глаз вряд ли оставят, а такая штука запросто может.

Реактивные пиявки были, пожалуй, самой серьёзной из бытовых проблем. Во всех осталь­ных отношениях жизнь наладилась довольно комфортная. Палатка была хорошим убежищем в сухой сезон; оставшейся от синтеза атомарного водорода энергии вполне хватало для при­готовления пищи и работы переносного кондиционера.

В рамках подготовки к сезону дождей, Олег занялся строительством «нормального дома». Сначала они с Катей рассуждали про бревенчатый сруб, но найти достаточно прямых дере­вьев для такого проекта в доступных на вездеходе лесополосах не удалось. В конце концов, Олег решил сооружать каркасный дом с заполнением из глины, смешанной с навозом рлаш­ских коров и с опилками. Он вырубил в лесу несколько крупных прямых деревьев, привёз их на вездеходе, соорудил козлы в тени корабельных батарей и положил бревна сохнуть.

Уже на третий день Катя заметила неладное. Она увидела, что через поляну лагеря, от опушки леса к навесу с брёвнами, в метре над грунтом тянется цепочка летающих насеко­мых. Приглядевшись, Катя увидела, что это не насекомые, а довольно крупные паутинокры­лы, что летят они не очень ровным строем и с нерегулярными интервалами, но остаются в пределах узкого коридора, как флаеры, летящие по междугородной трассе. Сначала Катя ре­шила, что это какое-то роение или миграция, но потом проследила воздушную трассу до кон­ца и обнаружила, что паутинокрылы садятся на одно из сушащихся брёвен и исчезают в про­грызенной в коре круглой дырке. Осмотрев козлы, Катя обнаружила встречный поток. Пау­тинокрылы с набитыми опилками брюшками не могли подняться в воздух и ползли по грун­ту, как муравьи. Набитое брюшко так сильно меняло форму тела твари, что Катя даже снача­ла подумала, что это другой биологический вид. Осознав увиденное, Катя пошла к Олегу, ко­торый как раз занимался настройкой последнего из лазеров противопиявочной обороны, по­трогала его за плечо и сказала - «Олег, у нас проблема». «Что за проблема?» - не оборачи­ваясь, спросил Олег. «По моему, наш дом того... едят».

Простукивание бревна показало, что твари уже выели не меньше десяти литров объёма дре­весины. Олег попытался перенастроить один из лазеров для отстрела летающих паутино­крылов. Результаты первой попытки превзошли все ожидания. Лазер выключился от пере­грева, но колонна фуражиров рассеялась и некоторое время не возобновлялась. Видимо, где-то в их прошивке была предусмотрена логика, умозаключающая, что если идущий впереди в потоке коллега внезапно куда-то исчез, то с этой воздушной трассой что-то не в порядке, и лететь по ней не следует. До вечера фуражиры предпринимали ещё несколько попыток прорваться через простреливаемую лазером зону, но безуспешно. На следующее утро Олег запланировал экспедицию за новым бревном, взамен съеденного. После завтрака он пошёл осмотреть бревна и оказалось, что победу праздновать было рано. Паутинокрылы оказались сообразительнее пиявок и стали перемещаться на малой высоте, прячась от датчиков лазерной установки в траве.

Следующей идеей было залить гнездо паутинокрылов соляркой и поджечь, но рлаши эту идею не одобрили, вполне резонно сказав, что одно гнездо таким образом он, конечно, уни­чтожит, но в каждой лесополосе таких гнёзд десятки. Впрочем, никаких конструктивных предложений по борьбе с древоточцами рлаши выдвинуть не смогли; они никогда не сталки­вались с древоточцами как с проблемой. В материалах разведчиков «Беловодья» колониаль­ные древоточцы упоминались, и говорилось, что при заселении планеты придётся эту проблему как-то решать, потому что иначе строить что-то из местного дерева будет невоз­можно, но никаких возможных направлений поиска решения не предлагалось. Подбор яда, отпугивающего паутинокрылов, безопасного для людей и рлаши и пригодного для пропитки древесины, требовал исследовательской программы, опирающейся на глубокое знание зем­ной и местной биохимии, так что Олег с Катей решили, что эта задача им не по силам.

Осознав всё это, Олег решил пойти путём меньшего сопротивления: он скормил недоеденные бревна фабрикатору и изготовил балки из вспененного полипропилена, армированного цел­люлозным волокном. Стандартная библиотека фабрикатора содержала, преимущественно, материалы, необходимые для изготовления запчастей к кораблю и экспедиционной технике, но в этот фабрикатор были загружены библиотеки расширения. Изготовление такого объёма композитного материала потребовало весьма значительного расхода энергии, но по времени оказалось выгоднее, чем просушка брёвен. Пока шли остальные работы по подготовке к строительству, Олег с Катей убедились, что балки у древоточцев интереса не вызывают.

Постройка дома прошла довольно быстро. Рлаши с большим интересом наблюдали за про­цессом и вызывались помочь, но реально помочь мало чем могли. Навоз и глину Олег пере­возил на вездеходе. Для размешивания глиняного раствора Олег приспособил буровую уста­новку для отбора кернов. Он сделал на фабрикаторе спиральную миксерную насадку и за­крепил её на станине вместо бура. Потом он рассчитал на компьютере и изготовил на фабри­каторе полиэтиленовую форму для кирпича. Ркха предлагал обжечь кирпичи в печке, но Олег решил, что результат не стоит трудозатрат; кирпичи в его проекте использовались толь­ко в качестве заполнителя пространства между несущими элементами, и с этой задачей вполне мог справиться кирпич-сырец. Привле­кать обезьян к лепке кирпичей Олег с Катей тоже сочли неудобным. Изготовив вручную несколько кирпичей, Олег запрограммировал на продолжение этой работы ремонтного робо­та. Людям досталась более творческая часть работы: раскладка кирпичей на просушку в тени световых батарей.

Опасаясь отсыревания дома во время муссона, Олег решил строить его поднятым над грун­том. Он изготовил на фабрикаторе винтовые сваи из железо-никелевого сплава (набранный в системе Теты Большой Медведицы реголит состоял, главным образом, из сили­катов железа и алюминия, но содержал также и немало никеля, так что искать руду для этого не пришлось) и вкрутил их в грунт при помощи буровой установки. Нижняя основа силового каркаса тоже была изготовлена из железо-никелевого профиля; по расчётам фабрикатора, сплав был весьма устойчив к корро­зии в условиях Аккио, так что Олег сделал профиль довольно тонким.

По первоначальному плану, пол должен был быть дощатым, но столкновение с древоточцами заставило пересмот­реть и этот пункт плана. После тщательного рассмотрения доступных в расширенной биб­лиотеке описаний материалов, Олег остановился на гипсокартоне в качестве силовой основы и ламинате из пористого лиоцелла в качестве верхнего слоя. В библиотеке нашёлся даже ри­сунок текстуры земного дерева для украшения ламината.

Наибольшие споры вызвала конструкция крыши. С точки зрения устойчивости к муссонным дождям, лучшим решением была бы металлическая или пластиковая крыша, и Олег рассчи­тывал силовые элементы здания именно под такую конструкцию, но потом Катя резонно от­метила, что в сухой сезон никакой кондиционер не справился бы с задачей поддержания нор­мального микроклимата в таком доме. Обсуждалась идея сделать керамическую черепицу, на фабрикаторе или в печи у рлаши, но расчёт показал, что имеющиеся силовые элементы фун­дамента и стен вес такой крыши просто не выдержат (к этому моменту уже были изготовле­ны сваи и металлические детали каркаса, балки для стен и стропила). Олег стал ругаться на Катю, где ж она раньше была. Дошло даже до идей выбрать какие-нибудь пальмоподобные растения с листьями побольше и пожёстче, и сделать крышу из них, но эксперименты и об­щение с рлаши показали, что беспозвоночных любителей погрызть такие листья в окрестных лесах даже больше, чем древоточцев. В конце концов, Олег нашёл в расширенной библиотеке материалов асбестоцемент. После нескольких экспериментов с заменой части массы асбесто­вого волокна на опилки и лиоцелл он изготовил прочные, водонепроницаемые, но при этом пористые и лёгкие листы, похожие на шифер.

Ещё одним предметом для дискуссий было внешнее оформление дома. Катя хотела домик в стиле фахтферк, с силовыми балками, покрашенными чёрной или хотя бы тёмной краской, и белёными кирпичными заполнителями, и крышу, оформленную под имитацию черепицы. Олег возражал, что такой дом будет слишком заметен на спутниковых снимках, но когда он показал Кате свой вариант оформления, та сказала, что не хочет жить в этом дзоте, а свето­вые батареи корабля и сам корабль всё равно гораздо более заметны, чем дом, и раз уж он со­бирается занавешивать корабль тентом из маскировочной сетки, то можно будет занавесить и дом. Олег возразил, что занавешенный маскировочной сетью дом ничем не лучше дзота, на что Катя резонно сказала, что сеть всё равно нужна, потому что она скрывает не только рас­цветку дома, но и его форму, а раз сеть будет, то какая разница, как выглядит дом под сетью. Компромисса удалось достичь на том, что стены дома покрасили под имитацию кладки из дикого камня, а шиферным панелям крыши придали даже рельеф, имитирующий скальное обнажение.

Дом был заведён под крышу как раз к началу муссонных дождей. Место для лагеря было вы­брано очень удачно, с той точки зрения, что даже на пике муссона наводнение при разливе рек землянам не угрожало. Тем не менее, во время самого муссона пришлось выполнить до­полнительную работу, не предусмотренную исходным проектом: водоотводные канавы, за­щищённые от размывания шиферными желобами. Канавами пришлось окопать все искус­ственные сооружения на поляне — и недостроенный дом, и корабль, и грядки с посевами земных растений, и палатку, и тент возле палатки (Катя использовала его в качестве летней кухни), и даже панели световых батарей, хотя Олег и поставил их перед началом дождя в вер­тикальное положение.

Одежду и постельное белье изготавливали на фабрикаторе, преимущественно из лиоцелла. Катя сначала было настраивалась на имитацию шёлка (земного или пепперлендского), но белковое волокно оказалось за пределами возможностей фабрикатора, даже оснащённого расширенными библиотеками. В библиотеке фабрикатора были рабочие комбинезоны и ко­стюмы военно-туристического покроя для экспедиций, в том числе даже с программой под­бора камуфляжа под цвета и фактуру местной растительности и под особенности цветовос­приятия местных форм жизни. Для повседневного ношения Катя сначала пыталась проекти­ровать что-то экстравагантное, но в конце концов плюнула и сделала простые штаны и руба­хи из неокрашенного лиоцелла, а себе ещё пару сарафанов для разнообразия.

Аккио принадлежало к тому же сайту панспермии, что и Земля, поэтому белок местных форм жизни состоял из тех же ами­нокислот, что и земной. Жиры и углеводы — практически уни­версальная энергетическая ва­люта, их используют — и, соответственно, содержат почти все известные землянам формы жизни. Поисковая партия ковчега «Беловодье» провела до­вольно подробное первич­ное исследование аккийской биосферы, в том числе определила съедобность многих ви­дов местной растительности и подтвердила съедобность и питатель­ность коровьего и заячье­го мяса.

Две основные проблемы при питании инопланетными формами жизни — это возможность нарваться на что-то ядовитое и нехватка витаминов. Витамины можно было изготовить на фабрикаторе; также фабрикатор мог производить незаменимые аминокислоты, глутаминовую кислоту, ряд пищевых ароматизаторов, ко­феин и даже имитацию растворимого кофе, но из собственно пищевых продуктов на нем можно было изготовить только синтетический жир, крахмальный клейстер, патоку и кристаллический сахар. Из клейстера Олег с Катей пытались делать лапшу и лепешки. Для разнообразия было даже за­бавно, но питаться только этим было, конечно же, невозможно. Олег одно время увлекался синтетическим ванилином, добавляя его чуть ни не во всю местную органику, но потом стал жаловаться, что ему эта ваниль во сне снится.

На корабле были семена ряда земных растений, предназначенные, главным образом, для те­стирования приживаемости земных культур в условиях исследуемой планеты, но подобран­ные таким образом, чтобы экипаж потерпевшего катастрофу корабля имел шанс прокормить­ся. Из растений были картофель (генетически модифицированный, со съедобными ягодами), маниок (также генетически модифицированный, без цианидов), батат, кукуруза, соя, фасоль, лук, чеснок, кабачки, огурцы, тыква, клубника, ещё много чего — как казалось Кате, почти все земные культуры, от которых можно ожидать урожая в течении одного сезона. Олег предлагал развести огород по индейской схеме «трёх сестёр» (тыква, бобовые, кукуруза), но после экспериментов с питанием местной органикой огород стал, главным образом, источни­ком приправ для придания еде более-менее привычного вкуса.

Рлаши снабжали Олега с Катей мясом, но Олег переживал, что они хозяев объедают, поэтому он озаботился альтернативными источниками пищи. Катя произвела среди рлаши фурор, продемонстрировав, что из коровьих костей можно варить бульон. Разведчики «Беловодья» питались консервами и концентратами, так что все супы, которые они ели, рлаши причисляли к «непонятной технологически обработанной человеческой еде» и не особенно интересова­лись ими. Рлаши, как и земные кошки, не могли грызть кости, только обгладывали — или, скорее, слизывали — с них мясо и надкостницу, так что сами кости были пищевыми отхода­ми. Технология варки бульона и холодца рлаши очень заинтересовала, но они быстро осозна­ли, что варка костей потребует много топлива, то есть поставит их в ещё большую зависи­мость от обезьян, чем переработка молока.

В тропиках сезоны плодоношения у разных видов деревьев и кустарников сильно сдвинуты друг относительно друга. Наблюдая с беспилотника за перемещениями обезьян и рукокры­лых, Олег быстро приспособился находить деревья с созревшим урожаем. Олег брал десяти­метровый телескопический манипулятор для отбора биологических образцов и садился в ав­тожир. Благодаря геометрии межевых лесополос, с местом для посадки возле цели проблем обычно не возникало. Конечно, Олегу никогда не удавалось успеть к дереву раньше фрукто­ядных аборигенов и автохтонов, но манипулятор обычно позволял набрать достаточно фрук­тов для хорошего десерта, а то и для салата. Большинство плодов были богаты витамином C; аскорбиновая кислота легко синтезируется из глюкозы и хороший антиоксидант, поэтому она, конечно, не так распространена в инопланетных биосферах, как глюкоза и крахмал, но все-таки тоже не редкость. Несколько позже, порывшись в текстах отчётов «Беловодья», Олег нашёл дерево, плоды которого, даже будучи сильно недозрелыми, были очень богаты крахма­лом, так что, после очистки от кожуры и косточек, из них оказалось возможно приготовить роскошную имитацию жареной картошки.

Довольно хорошим источником пищи оказалась также охота на зайцев. Чтобы не перегру­жать фабрикатор изготовлением патронов к карабину, Олег сделал себе арбалет. Лук из ке­вларового композита, углеволоконную тетиву и спусковой механизм он изготовил на фабри­каторе, а приклад вырезал ножом из дерева, используя приклад карабина как образец. Арба­лет он снабдил ла­зерным целеуказателем-дальномером с расчётом упреждения и потери вы­соты стрелой. Обычно на охоту он ходил с детьми Ркха; тот охотно отпускал их, чтобы они практиковались в человеческом языке; после инцидента со змеёй, Ркха считал, что Олег спра­вится с большинством проблем, которые могли бы создать местные формы жизни. Дети вы­искивали зайца по запаху и звуку, спугивали и отбегали в сторону с линии прицела. Добычу делили пополам.

Несколько позже Олег обленился и попытался изготовить самонаводящуюся стрелу типа fire and forget, но у него это не получилось: фабрикатор не смог изготовить достаточно миниа­тюрные сервомоторы и стрела получилась перетяжелённая на заднем конце. Олег попытался было компенсировать это увеличением площади оперения, но потом сказал, что это получает­ся не стрела, а самолёт какой-то. Потом он попытался переставить сервомоторы ближе к на­конечнику, и использовать рули-дестабилизаторы, но выяснилось, что крепления сервомото­ров ослабляют древко стрелы и при попадании в цель она ломается.

Следующей попыткой производства самонаводящегося оружия был бумеранг. Олег выточил из дерева правильную реплику австралийского боевого бумеранга, потом отпилил оба конца и сделал из них рули, управляемые теми же самыми сервомоторами, которые он делал для стрелы. Компьютер с лазерными гироскопами и системой наведения он смонтиро­вал в дыр­ке, просверленной в районе центра тяжести бумеранга. Эксперименты показали, что буме­ранг великолепно самонаводится, но рули на концах, а точнее, крепления сервомото­ров к де­реву, как правило, не переживают попадания в цель. Следующая попытка представ­ляла со­бой бумеранг с рулями на задних кромках, как элероны у самолёта. Эта конструкция обычно переживала первое попадание, но также оказалась недолговечна: ослабленная выре­зом под элерон древесина трескалась и конец крыла отламывался после нескольких бросков. Послед­няя попытка использовала в качестве рулевых плоскостей пластинки-спойлеры, в нейтральн­ом положении плотно прилегающие к телу бумеранга. Как и в случае со стрелой, ока­залось, что высверленные в теле бумеранга выемки под сервомоторы слишком ослабляют древесину, поэтому и этот вариант оказался недолговечным.

Окончательный вариант самонаводящегося бумеранга Олег изготовил только почти перед са­мым отлётом. Для управления использовались не аэродинамические рули, а маховик-гирод­ин в кардановом подвесе. Перед запуском надо было раскрутить гиродин намо­танной на него верёвкой, и только после этого оружие можно было бросать. Этот вариант переживал несколько десятков бросков без видимого вреда для себя, но плохо маневрировал. Олег про­вел два или три дня, пытаясь понять, с чем связаны ограничения — с недостатками компью­терной программы или с физическими ограничениями самого принципа управления, но, в конце концов, бросил это занятие.

Кроме зайцев, Олег пытался ловить рыбу. На «Локи» был спиннинг с блесной, безинерцион­ной катушкой и двумя вариантами забрасывания, гибким удилищем и рогаткой. С берега ло­вить на этот спиннинг было неудобно, Олег либо выходил в море на надувной моторной лод­ке, либо ставил автожир на поплавки, отлетал подальше от берега и садился на воду. В реке чаще попадались костистые рыбы, а в море — кальмароподобные моллюски. Те и другие были вполне съе­добны. Рлаши с некоторым успехом могли ловить речную рыбу, но никогда не ели её, потому что она была поголовно заражена паразитами. Даже печёную или жареную пресноводную рыбу они есть не рисковали, а вот морской рыбой и кальмарами угощаться не брезговали.

Во время полётов на автожире, Олег заметил, что в воде встречаются твари существенно крупнее тех, которые брали его блесну, судя по силуэту и повадке - хищные. У него проснул­ся охотничий азарт, он изготовил на фабрикаторе крючок с теоретической нагрузкой в пару мегаграммсил и кевларовую леску. Затем он поймал на обычный спиннинг живца, насадил его на крючок, взлетел на автожире, выследил потенциальную добычу, зашёл спереди по кур­су перед ней, сбросил наживку и потащил её на малой скорости, стараясь, чтобы наживка не уходила слишком глубоко под воду. Тварь явно заинтересовалась, но скорость автожира была великовата. Олегу пришлось переключить двигатель с тянущего винта на несущий и снизить скорость. Только после этого тварь догнала наживку и схватила.

Катя наблюдала только заключительную фазу процесса, когда Олег буксировал добычу к бе­регу. Автожир имел большой запас тяговооружённости для полётов на планетах с большим тяготением и менее плотной атмосферой, а сейчас на нем был минимальный запас топлива, а из груза — только пилот и надувные поплавки из тонкого армированного пластика. Поэтому в распоряжении Олега, по его расчётам, было тонны три грузоподъёмности. Судя по тому, что леска, лебёдка и крючок выдержали, к этому пределу он не приближался, но зрелище всё равно было эффектное, напоминающее буксировку вертолётом платформы на воздушной подушке. Теоретически, выгоднее было переключиться на тянущий винт, у него КПД был выше и, наверное, можно было бы развить большую скорость, но это требовало расцепить редуктор, а тварь за это время могла уйти в глубину. Поэтому Олег тянул её несущим винтом. Для этого ему пришлось наклонить автожир носом вниз градусов на семьдесят и лететь, временами почти касаясь волн винтом. Брызги, поднимаемые воздушным потоком, скрывали прыжки и рывки добычи, но эти рывки легко угадывались по тому, как бросало автожир вперёд и дёргало назад.

Ближе к берегу добыча стала уставать, полёт автожира стал более равномерным и Олег смог развить довольно большую скорость. Он вызвал Катю по радио и попросил найти топор или хотя бы какое-нибудь полено потяжелее, чтобы треснуть добычу по башке, когда он выдернет её на берег — Олег надеялся, что тварь оглушит ударом о песок, но не знал, насколько мест­ные крупные рыбы устойчивы к сотрясению мозга и хотел подстраховаться. Катя не нашла ни топора, ни подходящего полена и схватила карабин — как показало развитие событий, это оказалось хорошей идеей. Перед выбрасыванием на берег, Олег перевёл автожир в гори­зонтальное положение, чтобы вытащить, насколько это возможно, тварь из воды, да ещё и поддёрнул лебёдкой. Добыча формой тела напоминала земного тунца, у неё было плотное каплевидное тело со слегка заострённой мордой и узкими длинными плавниками. Манёвр Олега действительно выдернул её из воды, так что её выкинуло на песок почти на две трети длины тела. Рывок от удара был достаточно сильным, так что у лебёдки сработала защита и леска оторвалась от барабана. Однако удар не произвёл на добычу видимого впечатления. Силы мускулов у неё не хватало, чтобы оттолкнуться от песка и подпрыгнуть, но, судя по тому, как она извивалась, у неё явно была врождённая прошивка для того, чтобы сниматься с мели. Катя испугалась подходить к добыче близко (она потом долго ругалась на Олега, как ему вообще пришло в голову отправлять её с топором или поленом на тварь весом не меньше четырёх тонн), а вместо этого выстрелила в голову добычи из карабина. Череп твари оказался существенно прочнее, чем у земных рыб, да ещё попадание было вскользь, так что первая пуля рикошетировала, но, к счастью, улетела в сторону моря. Лишь с третьей попытки Катя попала животному в глаз, и оно перестало дёргаться.

С гастрономической точки зрения добыча вполне оправдала себя. Шкура у неё была твёрдая, так что пришлось резать её болгаркой, но мясо оказалось мягкое и сочное. Олег сначала бо­ялся, что они не смогут съесть сколько-нибудь значительную часть твари, прежде чем она ис­портится, планировал какие-то коптильни, солильни и морозильни, но потом просто сказал Ркха, что мы тут поймали животное, которое самостоятельно съесть не сможем.

Катя никогда не видела столько рлаши одновременно. Никто, кроме Ркха и его детей, не по­нимал по человечески. Катя к этому времени уже довольно много понимала из рлашского языка, но произносила многие звуки неправильно, так что понимал её, наверное, один только Ркха. По­чему-то, когда она осознала, сколько придёт народу, она представляла себе картины, похожие на поедание буйвола прайдом львов — давку, рычание, короткие драки, перемазанные в кро­ви морды, улепётывающих с кусками добычи подростков. Но всё прошло очень чинно и ор­ганизованно. Рлаши самоорганизовались в очередь, причём порядок в ней определялся явно не порядком прихода, но принцип Катя понять не смогла. Была короткая дискуссия, как поде­лить филе; Олег на компьютере построил приблизительную модель твари вместе со скелетом, и разделил тело на куски разной длины, так, чтобы каждая порция филе составляла около шести килограмм по массе (размер куска предложили рлаши, очевидно, из тех соображений, чтобы всем пришедшим досталось более-менее поровну). Дальше дело пошло легко и бы­стро. Олег болгаркой вскрывал кожу и пилой отрезал сегмент рассчитанной компьютером длины. Очередной рлаши, присев на передние лапы, брал кусок мяса в зубы и с довольным урчанием уносил его с пляжа на камни или на траву, чтобы не валять в песке.

Делёжка нижней части тела рыбы представила более сложную проблему. После некоторых обдумываний и обсуждений, Олег пригнал погрузочный экзоскелет. Используя его в качестве кра­на, остаток твари подняли над песком и перевернули животом вверх. Мяса на нижней части тела, как и у земных рыб, у аккийской твари было не очень много, и его поделили весьма приблизительно, но также в порядке очереди. Значительную часть брюшной полости занимал монолитный орган сложной формы, по фактуре похожий на печень земных животных, пахну­щий рыбьим жиром (из-за чего Олег с Катей на него претендовать не стали) и вызвавший у рлаши большой энтузиазм. В желудке твари также обнаружились слабо переваренные каль­мары, которых рлаши поделили самостоятельно. Катя с трудом подавила рвотный рефлекс и ушла с пляжа, чтобы не видеть эту картину.

Ркха на следующий день рассуждал, почему у людей вызывает такое отвращение поедание содержимого чужих желудков, и развил целую эволюционно-психологическую теорию. У хищников, говорил он, отрыжка — нормальный способ делиться пищей, ничего отвратитель­ного в ней нет. А вот у обезьян — обезьяны ходят от одного дерева к другому, по мере того, как созреют плоды, поэтому в разные сезоны обезьяны едят разные плоды, но в каждый мо­мент вся стая обезьян ест примерно одно и то же. Некоторые плоды могут быть ядовитыми — рассуждал Ркха — поэтому, если одну обезьяну начинает тошнить, то всем остальным тоже лучше сблевнуть, просто на всякий случай. Поэтому у людей чужая отрыжка вызывает рвотный рефлекс. Надо будет понаблюдать — говорил Ркха — нету ли такого же эффекта у аккийских обезьян. Во всяком случае, отрыжку рлаши аккийские обезьяны никогда не ели. Катя испытывала смешанные чувства — с одной стороны, Ркха явно двигал познавательный интерес, а вовсе не желание испортить людям аппетит и настроение, а с другой стороны ей очень хотелось настучать и рлаши, и активно принимавшему участие в дискуссии Олегу, по голове сковородкой.

После завершения строительства дома, жизнь людей на Аккио наладилась весьма комфорт­ная и довольно-таки расслабленная. Питание было разнообразным, калорийным и сбаланси­рованным, его добывание не требовало длительных и регулярных усилий. Работы по дому и обслуживание корабля также не отнимали много времени. Самыми трудоёмкими из регуляр­ных работ были растягивание маскировочной сети над полем световых батарей, когда, по имевшемуся у Олега расписанию и по наблюдениям рлаши, человеческие корабли или зонды были на орбите Аккио, и сворачивание этой сети, когда корабли улетали, а зонды прекращали работу. Олег с Катей наблюдали за работой и развлечениями рлаши, загорали, купались, ны­ряли на глубину в скафандрах (у скафандров были предусмотрены плавательные пузыри, но все-таки плавать в них было не очень удобно, лучше было ходить по дну), катались на авто­жире, смотрели кино и читали книги из корабельной библиотеки и из бездонных, как каза­лось Кате, запасов в олеговом телефоне. Катя занималась бытовыми усовершенствованиями, Олег экспериментировал с самонаводящимся оружием для охоты на зайцев.

Рлаши часто приходили к ним в гости, попрактиковаться в языке, да и просто понаблюдать. Олег убедил Ркха, что забывать старорусский, конечно, не следует, но для нужд дипломатии лучше учить современную версию староанглийского, и общался с Ркха и его детьми преиму­щественно на этом языке. Жена Ркха старорусского не знала, но к изучению английского под­ключилась с большим интересом и довольно быстро научилась разговаривать. Произношение у неё было очень чистым, за исключением анатомически обусловленной проблемы с взрыв­ными согласными, но она часто путала слова и иногда у неё прорезался очень забавный грам­матический акцент. Ещё одна проблема состояла в том, что она никак не могла научиться воспроизводить женский тембр голоса; она старалась говорить тоном выше, чем Ркха, но го­лос почему-то упорно звучал либо по-мужски, либо вообще неестественно.

Наибольшее впечатление на Ркха производил, конечно, фабрикатор. Он спрашивал, не на фа­брикаторах ли будет основана технологическая линия для производства инструментов, кото­рую Олег обещал рлаши по итогам союза с людьми. Олег объяснял, что нет. Во-первых, по условиям договора, поставляемая рлаши технологическая линия должна быть самодостаточ­ной, каждую её деталь должно быть можно изготовить на ней самой, а корабельный фабрика­тор этому условию не удовлетворяет. Его нагреватели и экструдеры для высокотемператур­ных процессов, а также управляющий компьютер, на нем самом изготовить нельзя. Фабрикаторы, которые могут полностью сделать сами себя, технически возможны, но такие устройства делают только в рекламных целях, они очень дороги, а по надёжности и функциональности уступают серийным моделям, в которых ключевые узлы делаются на спе­циализированном оборудовании.

Да и вообще, фабрикатор, конечно, очень полезен в качестве аварийно-ремонтного оборудо­вания корабля, рассчитанного на длительный автоном — объяснял Олег. Если корабль застрял на поверхности чужой планеты, то доставка ему любой запчасти, даже гайки — до­вольно-таки дорогостоящая операция, так что выгоднее поставить на корабль фабрикатор, чтобы экипаж мог, в случае чего, осуществить мелкий ремонт. Но строить при помощи фа­брикатора техническую цивилизацию... Если тебе до зарезу любой ценой нужна одна гайка, то её, конечно, целесообразно сделать на фабрикаторе. Но если тебе нужны сотни тысяч гаек... Выгоднее получается делать эти гайки на специализированном оборудовании, как их делали ещё до Исхода: прокатный стан, который выдаёт шестигранный пруток, потом револь­верный станок, который пилит этот пруток на заготовки, сверлит, нарезает резьбу, полирует, закаливает... Выгоднее и по стоимости оборудования в расчёте на одну гайку, так и по энер­гозатратам. Большинство людей в Известном Космосе никогда не пользовались вещами, изготовленными на фабрикаторах. Вещи, изготовленные на специализированном оборудова­нии, получаются дешевле или качественнее, а чаще всего и дешевле, и качественнее.

Ркха все это выслушивал и уходил, разочарованный, но, по виду, поверивший. Но через несколько недель он снова приходил с вопросом про фабрикатор, например таким — а что бу­дет, если у фабрикатора на поверхности чужой планеты сломается деталь, которую нельзя сделать на нём самом? Олег снова объяснял, что вероятность, что одновременно сломается и сам корабль, и фабрикатор, довольно-таки низка — точнее, конечно, если корабль врежется в гору или у него прогорит теплозащита, то это вполне может быть, но тогда, скорее всего, сло­мается и экипаж. Ну а всё-таки — не унимался Ркха — что вы будете делать, если у вас сло­малась лопатка турбины и одновременно сломался фабрикатор? Ну — отвечал Олег, придётся вызывать спасательную экспедицию, чтобы они сбросили мне лопатку турбины. А почему лопатку, а не фабрикатор? - Ну, потому что лопатка дешевле.

Ещё через неделю Ркха приходил со следующим вопросом: если фабрикатор можно сделать на самом себе, то какая разница, насколько он надёжен и сколько он стоит? Ведь после изго­товления первого фабрикатора, последующие можно делать на нём самом, а надёжность можно компенсировать за счёт того, чтобы сделать два или три фабрикатора, и заставлять их по мере необходимости делать запчасти друг для друга. Олег соглашался с этим рассуждени­ем, но напоминал, что самая сложная часть фабрикатора, в конечном итоге определяющая его возможности — это компьютер, а для изготовления микросхем компьютера нужно специали­зированное оборудование. Ну хорошо — не унимался Ркха — а давайте будем делать это специализированное оборудование на фабрикаторе. Олег начинал рассказывать Ркха про «чистые комнаты» для производства микросхем — цеха с повышенным давлением воздуха, в которые можно заходить только в скафандрах, и которые наддуваются компрессорами через гигантские многоступенчатые фильтры, призванные не пропустить ни одной пылинки, и про то, что сама производственная линия изолирована от этого цеха ещё одним герметичным ко­жухом с наддувом через ещё одну многоступенчатую фильтрацию. И что — с довольным ви­дом спрашивал Ркха — если люди не могут засовывать руки в эту производственную линию, то получается, что внутри этой линии машины делают машины, как фабрикатор фабрикато­ры? Олег признавал, что так оно и есть, проблема только в том, что получающиеся на выходе из этой линии компьютеры не могут сами по себе делать ни компьютеры, ни машины для производства компьютеров. Цепочка машин чтобы сделать машины чтобы сделать машины получается незамкнутой, причём во многих направлениях. Ркха чесал себя за ухом передней лапой и уходил совсем расстроенный.

Следующая редакция вопроса звучала так: а, может быть, все-таки можно сделать компьютер попроще, вроде тех, которые должны быть в тех производственных линиях, которые вы нам обещаете поставить, которые можно сделать без этих чистых комнат? Может быть, такой компьютер можно ставить в саморазмножающиеся фабрикаторы? Олег начинал объяснять, что если доверить компьютерам делать самих себя, то они будут делать сами себя с ошибка­ми, а компьютер с ошибками... даже если он будет работать, вполне возможно, что вы не смо­жете его полностью контролировать. Ну и что — говорил рлаши — мы будем отбирать те фа­брикаторы и те компьютеры, которые будут делать то, что нам нужно, а остальные пускать на запчасти. Так же, как мы делаем это со скотом. Может быть, после нескольких десятков или сотен поколений, у нас получатся фабрикаторы, которые будут работать даже лучше, чем оригинальные. Рлаши много тысячелетий занимались селекцией скота, поэтому дарви­новскую теорию эволюции они изобрели задолго до прилёта людей, а идеи искусственного и естественного отбора им были очень близки и понятны. Но чем такие фабрикаторы будут от­личаться от обычных живых существ? - удивлялся Олег. Ничем — отвечал рлаши — но в том-то и смысл! С живыми существами мы работать умеем, мы приручили и коров, и обе­зьян, и даже этих, как вы их называете, которые сквашивают молоко, хотя мы их и не видим, но мы их в определённом смысле тоже приручили. Мы даже огонь приручили. Но огонь же неживой — удивлялся Олег. Тем более — отвечал рлаши — видите, мы даже неживое можем приручать. Неужели мы не справимся с приручением саморазмножающихся фабрикаторов? Главное, чтобы оно умело воспроизводить само себя, а не как ваши машины, для произ­водства каждой из которых нужны сотни других машин, и для всех разные. Хм — говорил Олег — ну да, вы приручили коров и обезьян, но зайцев приручить не смогли, хотя они само­размножающиеся и вкусные и не конкурируют за еду с коровами. Мы не не смогли — с от­тенком смущения говорил Ркха — мы не стали, потому что результат не оправдывает затра­ты. А почему вы уверены, что результат приручения саморазмножающихся фабрикаторов оправдает затраты? спрашивал Олег. На этот вопрос Ркха хорошего ответа так и не придумал.

Рлаши знали товарообмен и меновая теория стоимости была им вполне доступна, но теория кредита, капитала и обмена товарами производственного назначения как-то с трудом уклады­валась у Ркха в голове — или, может быть, ему не нравились какие-то из следствий этой тео­рии, например то, что в результате применения этой теории на практике одни люди оказыва­ются богаче других.

При планировании работ в исследовательском центре рлаши оперировали рабочим временем, рлаши- и обезьяночасами, без учёта меновой стоимости этого времени. Также, рлаши были знакомы с линейным программированием и использовали его, например, при расчёте опти­мальной скорости разведения новой породы скота и замене одной породы на другую. Но Ркха хорошо понимал, что эти приёмы не годятся для оптимизации длинной разветвлённой технологической цепочки, на разных этапах которой задействованы разные типы труда. Дей­ствительно, разные породы скота не так уж сильно отличаются по вкусу мяса, и, рассчитав оптимальный темп замещения старой породы на новую, мы вряд ли можем ожидать, что ско­товоды поднимут бучу в Совете и скажут, что их такой темп не устраивает, они хотят есть больше мяса старой породы. А вот с разными типами труда... рлаши уже сталкивались с тем, что большая часть их сограждан не хочет вылизывать обезьян — наверное, и в предложенной людьми технологической цепочке найдутся работы, которые никто не захочет или мало кто сможет делать. И что делать, если такие работы окажутся лимитирующими при оптималь­ном решении задачи линейного программирования? Если решать этот вопрос через Совет — сойдётся ли процесс такого решения?

Олег старался честно отвечать на вопросы рлаши, и рлаши далеко не всегда нравились отве­ты. Иногда Олег вспоминал фразу, которую говорил ещё в молодости, когда занимался уста­новлением контактов с потерянными человеческими колониями: что любое общество при вз­гляде со стороны кажется жестоким и несправедливым. Жестокость и несправедливость об­щества рлаши была для Кати очевидной: возможно, те техники ограничения рождаемости, которые они практиковали, были меньшим злом, чем войны и голод, но...

В первый год Олег часто рассуждал, что открытая ими временная петля — это настоящее зо­лотое дно. Смотри — говорил он Кате — представь себе какого-нибудь бизнесмена-трудого­лика или там, я не знаю... в общем, представляешь себе такой типаж, бросить работу ни на день невозможно, расписание на полгода вперёд забито, в отпуске пять лет не был... и вот, приходишь ты к нему, и говоришь: а хотите отправиться в отпуск... ну, скажем, на полго­да или на год, но с возвращением в этот же день? Ни о чем беспокоиться за время отпуска не надо, потому что все, что могло произойти за время вашего отпуска, уже произошло к момен­ту вашего отправления. Он, естественно, спрашивает, а сколько это будет стоить. Ты берёшь так бумажку, и на ней рисуешь единичку, и начинаешь к этой единичке пририсовывать ноли­ки, и при этом внимательно смотришь на него. Как только у него на лбу появляется пот, ты говоришь — ну, это обычная цена, а у нас для вас есть специальное предложение, и вместо единички рисуешь ноль точка пять...

Добившись от Кати согласия, что проект предполагает очень высокую цену и индивидуаль­ный подход к каждому клиенту, Олег начинал развивать идею дальше. Он рассуждал о склад­ных меблированных коттеджах, приспособленных для свода с орбиты по баллистической траектории, о сафари на гидросамолётах и какой-то ещё маниловщине. К концу первого года эти разговоры как-то сошли на нет, из чего Катя сделала вывод, что вынужденный отдых Олегу — как и ей самой — начал наскучивать.

Вместо бизнес-планов по организации сафари во временных петлях Олег задумался об усо­вершенствовании их лагеря. То он рвался построить двух- или трехэтажный дом с мансар­дой, верандой и бассейном в подвале, то капонир для корабля, то выкопать подземный комплекс в скальном грунте. Все эти прожекты упирались либо в энергетические ограниче­ния — световые батареи работали по графику, но выходило, что полный бак атомарного водо­рода будет набран только к концу второго года их пребывания на Аккио — либо в ограниче­ния по ресурсу фабрикатора, либо в невозможность скрыть строительство от спутникового наблюдения, а обычно в два или все три ограничения сразу. Катя тоже замечала, что её дея­тельность по переустройству, оптимизации и украшению дома приобретает неоправданно экстравагантный характер.

Цапались с Олегом они довольно часто, но, как им обоим казалось, по делу, поэтому они бы­стро находили конструктивный выход из положения. Кате казалось, что они оба переросли те проблемы, которые сделали их совместную жизнь невыносимой триста лет назад, что вполне можно было бы продлить эти отношения и после возвращения в Известный Космос, да и Олег что-то такое говорил — жаловался на то, что свободных женщин нашего возраста и не найдёшь нигде (ну я же не говорю нету, я говорю найти проблема), а молодёжи интерес­ны... да если бы деньги, а такое впечатление, что просто звёздочка на фюзеляж: я спала с жи­вым реликтом Тёмных Веков.

К началу третьего года Олег начал рисовать на двери дома палочки: четыре вертикальных в ряд, пятая их перечёркивает, потом ещё четыре... К счастью, делал он это не каждый день, а каждую восьмидневную лунную неделю. Катя делала вид, что это её это забавляет, но на самом деле её вынужденное безделье тоже нервировало. Иногда по вечерам она пела:

Туман, туман, седая пелена

Далеко, далеко, за туманами война

Идёт война без нас, но за нами нет вины

Мы к земле прикованы туманом

Воздушные рабочие войны...

Олег пытался подпевать, но Катя обычно кидала в него тапком или подушкой или что попа­далось под руку. Зато Ркха оказался гораздо более талантливым вокалистом, он попадал в мелодию без ошибок, а ещё он мог вести голосом синтезаторную партию, да так, что почти не было слышно перерывов на вдох.

Ближе к концу расчётного срока, Катя заметила, что Олег всё чаще и чаще пропадает в каби­не корабля. Заглядывая туда, она замечала, что он сидит в пилотском кресле и манипулирует джойстиком гиперпривода, судя по всему — безрезультатно. Наконец, подошёл долгождан­ный день, когда, по расчётам Олега, они должны были вернуться во временной поток Из­вестного Космоса. Олег с утра прогонял диагностику систем корабля, а потом заранее, ещё с вечера, собрал световые батареи, а потом и остальные мелочи — роботов, автожир, палатку... Катя ехидно спрашивала его, что он будет делать, если гиперпривод так и не заработает. Олег резонно сказал, что просто полетит на вертолётной тяге в Лютди Хильтри, там сейчас есть постоянно действующее человеческое представительство.

По расчётам, ансибль-соединение должно было появиться только после полудня, но Олег си­дел в кабине корабля с самого утра. Катя хотела было присоединиться к нему, но потом реши­ла не наращивать градус нервозности и осталась на улице, в шезлонге, который стоял под тентом. До полудня было ещё довольно много времени, но заняться было нечем: готовить обед как-то глупо (если всё пойдёт по плану, то обедать они будут уже в космосе), собираться — а что тут собирать? Большинство из вещей, которыми они обросли за время обитания на Аккио, в Известном Космосе не пригодятся, а всё оборудование корабля Олег собрал ещё вчера... Неожиданно включились внешние динамики корабля и незнакомый мужской голос сказал на староанглийском, характерной скороговоркой, какой пилоты разговаривают с дис­петчерами:



Hosted by uCoz