Самосогласованное решение

Глава 1. Пётр и Агата летят мышковать

Примечание 1: Прямой перевод языка серафимов в диапазон слышимости человеческого уха невозможен. Языки серафимов используют нечто вроде квадратурной модуляции и содержат от 725 до 842 фонем (данные по словарям современных языков), которые ком­бинируются в двухфонемные слоги. Речевой диапазон серафимов лежит в области от 340кГц до 2.5Мгц; попытки замедлить запись голоса серафима так, чтобы попасть в диапазон до 20кГц, приводят к звукам, напоминающим высокоскоростной акустический модем. Вычленить из этого звука отдельные фонемы или, тем более, разобрать слова человек не в состоянии.

Такое огромное количество фонем делает практически невозможной и транскрипцию языка серафимов при помощи звуков человеческого языка. Как до, так и после войны предприни­малось несколько попыток выработать правила отображения речи серафимов на чело­веческую фонетику или человеческие системы письменности, но ни одна из них не приве­ла к сколько-нибудь приемлемым результатам. В соответствии со всеми система­ми, транскрип­ции большей части слов любого из серафимских языков выглядят как не­произносимые и труднозапоминаемые буквосочетания. Так, по системе Фер­гюсона, имя Петра должно было бы транскрибироваться как qbhcdarzowkķy.

При попытках транскрипции человеческих слов на язык серафимов, возникает обратная проблема — человеческие слова кажутся серафимам слишком длинными, а большое коли­чество повторяющихся или сходных слогов затрудняют восприятие, поэтому серафимы тоже жалуются на труднопроизносимость и неудобство запоминания человеческих на­званий и имён.

Вместо транскрипции серафимских имён или названий предпринята попытка использо­вать их переводы. Так, имя Петра не является словом ни одного из современных языков, но происходит от одного из слов языка, вышедшего из употребления около трёх тысяч земных лет назад. Слово это обозначает камень. Поэтому земное имя Пётр можно считать довольно удачным аналогом серафимского имени qbhcdarzowkķy. Во всяком слу­чае, автору кажется, что Пётр звучит лучше, чем qbhcdarzowkķy, при том, что оба бук­восочетания совершенно не похожи на реальное звучание имени Петра.

Примечание 2: Разумеется, серафимы используют в качестве единиц измерения вовсе не земные метры, секунды, градусы и метры ртутного столба. Но, чтобы не заставлять читателя на каждой странице пользоваться калькулятором, все физические величины пересчитаны в человеческие единицы.

Пётр проснулся от дребезжания мобильного телефона. Чтобы не разбудить родителей, он с вечера выключил звук и переключил устройство в виброрежим. Пётр нащупал индика­тор телефона и провел пальцем по выступам на его поверхности. Это была Агата. Как и договаривались, было три часа утра. Нажав кнопку отбоя, он начал собираться.

Молча, наощупь, чтобы никого не разбудить, Пётр достал из холодильника пакет со льдом, положил его в сумку-термос, потом снял с вешалки рюкзак, содержавший собран­ное с вечера оборудование, засунул во внешний карман термос и нацепил рюкзак на спи­ну.

Следующую задачу было невозможно решить молча. Выходная дверь открывалась либо сфокусированным на датчике щелчком сонара, либо кнопкой на косяке. Чтобы нажать кнопку, необходимо было оторваться от насеста и мягко сесть на пол, а сделать это без ис­пользования сонара Петру казалось невозможным. Поэтому он попробовал негромко щёлкнуть сонаром – как кошка, подкрадывающаяся к кормящейся мыши. Разумеется, про кошку это была фигура речи. У Петра получилось гораздо громче, чем у кошки, но и это­го оказалось недостаточно. Дверь не отреагировала. Пётр щёлкнул сонаром громче – это­го тоже оказалось мало. Пётр разозлился и щёлкнул почти совсем в полный голос. Дверь пискнула зуммером и, судя по звуку моторов, начала открываться.

Но отреагировала не только дверь. Мама пошевелилась, издала несколько негромких и смазанных сонарных щелчков и замолчала. Заснула или притворилась спящей? Впрочем, это было не так уж важно. Пётр с вечера вполне легально отпросился на мышкование с одним лишь жёстким условием – не перебудить всех в доме в процессе сборов.

Пётр ещё пару раз щёлкнул сонаром вполголоса, чтобы убедиться, что дверь открылась, и в коридоре никого нет. Потом он слегка расправил крылья – не для полёта, а, скорее, для управляемого падения – разжал пальцы ног и вывалился в дверь. Вылетев из квартиры, он расправил крылья полностью, сделал короткое, на пару взмахов крыльев, зависание, до­ждался, пока дверь закроется, и полетел к выходу из коло­нии.

Агата, как и договаривались, ждала его снаружи. Пётр услышал щелчки её сонара ещё в коридоре. Судя по движению источника сигнала, она описывала широкие виражи над вы­ходом из коридора.

- Доброе утро – сказала она, как только попала под его прямой луч.

- Утро добрым не бывает – мрачно ответил Пётр. Все-таки он чувствовал себя невыспав­шимся. Он отлетел чуть в сторону от выхода, чтобы не мешать вылетающим, и завис в воздухе. На улице было прохладно и в сторону моря дул довольно ощутимый бриз. Агата зависла перед ним и сразу перешла к делу:

- Всё взял?

- Радар взял. Запасные батарейки к радару взял. Нож взял. Термос взял. Закись азота взял. Полную обойму патронов взял. Сеток пришлось брать большую упаковку, двадцать штук. Деньги на бензин взял. Вроде, всё.

- Деньги-то зачем, я же тебя приглашаю? – обиделась Агата.

- На всякий случай. – сказал Пётр, постаравшись, чтобы это звучало примирительно.

- А зачем двадцать сеток? Мы же столько не увезём, да и просто не успеем до восхода двадцать стай найти.

- В магазине маленьких упаковок не было.

- Ну и взял бы штук пять, а остальное дома оставил, зачем лишний вес тащить?

- И что теперь мне, возвращаться?

Агата возмущённо фыркнула, но ничего членораздельного не сказала. Сложив крылья, она нырнула вниз, развернулась полупетлей и полетела в направлении вешалки моторам. Пётр слегка подобрал крылья, чтобы легче было набирать скорость, и полетел вслед за ней.

На вешалке Агата купила в автомате мягкую канистру бензина в расчёте на две моторамы. И тут обнаружилась сложность: ни Агата, ни даже Пётр не смогли бы лететь с этой кани­строй в одиночку, а взять коромысло для переноски грузов вдвоём они не догадались. Пётр уже хотел было предложить подогнать свою мотораму (сестра говорила, там должно было оставаться около четверти бака) и отвезти бензин на ней, но Агата всё-таки нашла решение.

Она попросила Петра подержать канистру и перевернулась — вместо того, чтобы, как все нормальные серафимы, держаться за насест хватательными пальцами ног и висеть вниз головой, она зацепилась хватательными пальцами летательных крыльев и повисла голо­вой вверх. Пётр подал ей канистру так, что она смогла взять её обоими ногами. Она рас­качалась, как маятник, выкинула левое крыло — разумеется, свернув перепонку, чтобы сопротивление воздуха меньше мешало — и схватилась его пальцами за перекладину бли­жайшей вешалки. Если бы она попыталась прыгать с вешалки на вешалку, как обезьяна или кошка прыгает с ветки на ветку, она рисковала бы вывихнуть себе пальцы. Но расстоя­ние между вешалками было как раз таким, чтобы она могла одновременно схва­титься крыльями за две соседних, поэтому она могла передвигаться брахиацией, всегда держась хотя бы одним из крыльев. Пётр спорхнул с насеста, завис рядом с ней и сказал: «Может, лучше я донесу, у меня всё-таки размах крыльев побольше?». «Зато я сильнее» - сказала Агата и перецепилась на следующую перекладину.

Брахиация была, конечно, существенно медленнее полёта, но всё-таки до моторамы Петра они добрались довольно быстро. Пётр заправил свою машину — точнее сказать, своей моторамы у Петра не было, он выпросил её на день у старшей сестры. . Полупустая кани­стра уже была вполне в пределах грузоподъёмности серафима-подростка. Агата взяла её ногами и улетела в сторону своей вешалки.

Лёгкие подростковые моторамы не имели собственных аэродинамических плоскостей. Предполагалось, что пилот держится пальцами ног и всех четырёх крыльев — и летатель­ных, и передних — за рукоятки рамы, и создаёт подъёмную силу собственными крылья­ми, фактически, неся мотораму на себе, а в качестве рулей использует внешние пальцы ле­тательных крыльев и перепонки ног.

У сестры размах крыльев был меньше, чем у Петра, поэтому сначала пришлось подрегу­лировать рукоятки для летательных крыльев. Закончив с регулировкой, Пётр достал па­трон, вставил его в стартерную трубку, достал ключ, вставил его в гнездо дросселя, потом достал из рюкзака нож, выдвинул вместо основного лезвия шило, повернул рукоятку дросселя, примерился и ударил остриём шила по капсюлю. Патрон оглушительно хлоп­нул. Послышался визг раскручивающейся турбины. Пётр вывел турбину на холостой ход, убрал нож и надел радар.

Аналоговый компьютер радара пересчитывал задержку между щелчком и эхом, чтобы компенсировать разницу скоростей звука и радиоволн, но делал это нелинейно, так что Петру, как обычно, потребовалось несколько секунд, чтобы адаптироваться к искажению восприятия расстояний. Он переключил мобильник на использование радара в качестве гарнитуры, подрегулировал громкость сигнала, и, глядя на реперную таблицу рядом с заправочной колонкой, выставил давление на встроенном в радар барометрическом высо­томере — девяносто два метра тридцать один сантиметр ртутного столба на уровне моря.

Потом он достал из рюкзака и прилепил пластырем к перепонкам летательных крыльев датчики АУАСП — как полагается, два под мышками, два на заднюю кромку перепонки возле самого тела, ещё по два — у основания среднего пальца перепонки и у его конца. В свободном полете здоровые серафимы очень редко сваливаются в штопор — пожалуй, реже, чем падает здоровый человек, идущий по ровной нескользкой поверхности. Конеч­но, как и летательный аппарат с неподвижным крылом, при выходе на критические углы атаки, серафим теряет устойчивость, но в свободном полете он инстинктивно компенсиру­ет неустойчивость, подгребая «закритическим» крылом — примерно так же, как начавший падать человек инстинктивно подставляет ногу. Но, при полете с моторамой, серафим не может взмахнуть летательным крылом с достаточной амплитудой, ему для этого может потребоваться отпустить рукоятку моторамы. У неопытных пилотов это часто приводит к тому, что приходится отпускать рукоятку и вторым крылом, а силы хватательных пальцев передних крыльев не хватает, чтобы удержать раму в такой ситуации. Поэтому выход на закритический угол атаки часто кончается тем, что пилоту приходится раму совсем отпу­стить.

Моторама — штуковина лёгкая и прочная, но все-таки падение с высоты нескольких де­сятков или сотен метров ей обычно не идёт на пользу. К тому же, если рама упадёт в лес, искать её в густом подлеске и поднимать оттуда — удовольствие ниже среднего, а если упадёт на какое-то искусственное сооружение — её могут и вовсе не отдать, в счёт компенсации за ущерб или просто из вредности. Поэтому сестра дала Петру раму лишь с условием, что он наденет датчики, предупреждающие о приближении к критическому углу атаки.

Закончив с датчиками, Пётр вскарабкался на мотораму, вцепившись в её рукоятки пальца­ми хватательными пальцами всех конечностей. Найдя пальцами левого переднего крыла ручку управления дросселем, Пётр увеличил тягу до ограничителя, который автопилот рамы устанавливал на величине тяги, равной весу пилота вместе с рамой и грузом.

Некоторое время выдержав двигатель на этом режиме, Пётр слегка — насколько позволя­ли рукоятки — взмахнул основными крыльями. Этого оказалось достаточно, чтобы при­поднять крюк, которым моторама цеплялась за вешалку, и освободиться. Волнообразно взмахивая крыльями, Пётр вырулил в пролёт между вешалками. Там он крепче вцепился в рукоятки рамы и щелчком перевёл дроссель за ограничитель. Теперь тяга двигателя ста­ла больше веса, и он полетел вверх, медленно, но верно набирая скорость.

Снизу он услышал сначала сигналы радара Агаты, а потом её искажённый радаром голос, в котором, несмотря на искажения, ясно прочитывалось возмущение:

Пётр достиг высоты сто восемнадцать метров — граница зоны, отведённой для свободно­го полёта; ниже этой высоты моторизованные летательные аппараты могли находиться лишь в специально отведённых коридорах — и резким взмахом крыльев перешёл в гори­зонтальный полет. Толком набрать скорость он не успел, да и резкий поворот привёл к значительной потере скорости, поэтому, чтобы удержаться в воздухе, ему пришлось уве­личить угол атаки настолько, что АУАСП забибикал, а перепонка крыла задрожала от срыва потока. Пётр расправил передние крылья и прижал их к передней кромке летатель­ных, чтобы они работали как предкрылки у самолёта. Стабилизировав полёт, он переклю­чил радар в режим передачи голоса:

Пётр вернул радар в режим гарнитуры — в этом режиме радар распознавал речевую фор­манту и преобразовывал в радиосигнал только сонарные щелчки, а речь передавал на мо­бильник. Потом он голосовой командой велел мобильнику соединиться с Агатой в режи­ме рации.

Двигатель Агаты он не мог расслышать за шумом своей турбины, но по направлению, с которого приходили щелчки её радара, он легко мог отслеживать её положение. Вылетев из вешалки, она набрала пару десятков метров, поднимаясь по вертикали, и перешла в го­ризонтальный полет по плавной дуге. При этом она слегка зацепила край воображаемого «колодца», в границах которого пилоты моторам, взлетающие с вешалки, имели право на­бирать высоту. Никого в свободном полете в окрестностях не было, и автоматического регистратора на вешалке не стояло, так что никому она не помешала и никто об этом не узнал бы, но Петра это почему-то слегка покоробило. Тягу двигателя при этом она уби­рать не стала, поэтому и Пётр прибавил газу, чтобы, по возможности, сравнять скорости к моменту, когда девушка его должна была догнать.

Агата поравнялась с ним и некоторое время они летели крыло к крылу, согласованно на­бирая скорость и высоту. В окрестностях города подростковым моторамам не разреша­лось подниматься выше двухсот тридцати шести метров. Более высокие эшелоны счита­лись отведёнными для «взрослых» самолётов и грузовых дирижаблей. Над лесом воздуш­ный трафик был менее плотным и подросткам разрешалось подниматься докуда крылья держат — разумеется, отслеживая при этом сигналы радаров других летательных аппара­тов. Выше четырёхсот метров они подниматься не стали — с этой высоты был хороший обзор вдаль, и в то же время ещё можно было ясно разглядеть признаки порхающей над вершинами деревьев добычи.

Он уже не раз летал на моторамах в паре — больше всего с сестрой, но несколько раз и с приятелями. С Агатой они этого ни разу не делали, только танцевали в свободном полете — внешне выглядит почти точно так же, но все-таки с моторамой это делать сложнее. Так что перед заходом на добычу неплохо было бы потренироваться.

Они с Агатой подвернули внешние пальцы летательных крыльев, выступавшие за длину рукояток моторам. Площадь крыла уменьшилась, но скорость была достаточной, чтобы удержаться в воздухе, не приближаясь к критическим углам атаки. Это позволило им сой­тись вместе, соприкоснувшись рукоятками рам, и сцепиться хватательными мизинцами. Дальше правила были такие же, как и в танце — женщина ведёт, мужчина слушается, а если его что-то не устраивает — например, тот же самый угол атаки — просто отцепляет мизинец. Агата шевельнула мизинцем вниз. Пётр послушно накренился, ушёл слегка вниз, и они заложили вираж влево. Потом вправо. После двух плавных виражей Агата за­ложила вираж покруче, потом ещё круче — вроде бы, получалось неплохо. Агата вывела пару из виража, но, вместо того, чтобы выровняться, продолжала давить мизинцем вверх. Крен превысил сорок пять градусов, но она продолжала давить мизинцем, не позволяя и уходить в вираж. Пётр послушно следовал за давлением её пальца, но лишь при крене де­вяносто градусов сообразил, что же она пытается сделать. Они сделали три витка «бочки». Первый получился не очень аккуратный, с отрицательной перегрузкой в верх­ней части витка, второй чуть получше, а третий — прямо как в учебнике по бальным тан­цам, вдоль поверхности воображаемого цилиндра, и перегрузка все время направлена строго по радиусу. На такой траектории можно было бы держать в передних крыльях ста­кан с водой и не пролить ни капли.

Все-таки парный полет требует внимания, а значит, тяжелее следить за горизонтом — а ведь им надо высматривать добычу! Пётр с Агатой разошлись, расправили крылья, взяли курс на север-северо-запад от города и пошли плавным зигзагом, ощупывая радарами кро­ны деревьев и воздушное пространство над ними.

Пётр залез передним крылом в рюкзак, нащупал там клапан пакета с сетками, а под клапа­ном — карабин на конце троса одной из сеток. Вытянув карабин, он прицепил его к петле, расположенной возле рукоятки летательного крыла своей моторамы. Затем он вы­тянул из пакета саму сетку, второй трос и карабин на его конце, и сбросил карабин вниз. Сетка была стянута предохранительным шнуром и была ненамного толще тросов. Тросы были достаточно тонкими, а карабин достаточно тяжёлым, так что тросы и сетка не вы­тянулись горизонтально вдоль тела Петра, а повисли под углом градусов двадцать к гори­зонтали, как шланг для дозаправки самолёта Агата сдала чуть назад, снизилась, подхва­тила карабин своим передним крылом и прицепила его к своей мотораме. Пётр тоже сдал назад и они снова встали крыло к крылу. Пётр оторвал хватательный мизинец крыла от рукоятки и взялся им за трос, чтобы чувствовать команды, которые подавала Агата.

Ребята набрали метров пятьдесят высоты и развернулись на курс атаки, прямо на порхав­шую над вершиной дерева стаю мышей.

Большую часть года, мыши не собираются в стаи, но сейчас, в ночь летнего солнцестоя­ния, цвели дикие яблони, и бабочки слетались на каждое цветущее дерево огромными роя­ми. Естественно, мыши не могли упустить такой шанс наесться впрок — а где какой-то вид животных собирается в большую кучу, там жди и хищников покрупнее.

Живущие неподалёку от городов и воздушных трасс, мыши привыкли не обращать внима­ния на шум газотурбинных двигателей, но Пётр с Агатой на всякий случай прибрали газ. К тому же, им не хотелось набрать при снижении слишком большую скорость. Когда они подошли к стае на триста метров по горизонтали, Агата шевельнула своим пальцем на тросе, и они синхронно подобрали крылья и перешли в пике. Скорость росла слишком быстро, так что пришлось ещё уменьшить газ, почти совсем до холостого хода. Сначала они шли прямо на стаю, но потом Агата все-таки сообразила и скомандовала взять чуть ниже, чтобы начать выход из пике пораньше и выйти на стаю в горизонтальном полете.

Буквально за десять метров до вершин деревьев, Агата дёрнула трос. Ребята дали полный газ и разошлись слегка в стороны. Предохранительный шнур сетки лопнул и сетка рас­крылась, как парашют. Вышли они удачно — почти вся стая оказалась прямо перед сет­кой.

Мыши надеются обнаружить хищника по сигналам его сонара, поэтому, охотясь на бабо­чек, они почти не смотрят по сторонам. Обзорный щелчок кормящаяся мышь издаёт при­мерно два раза в секунду, и не обращает внимания на эхо, приходящее с расстояния более десяти метров. В кронах деревьев это не так глупо — если хищник летит быстро и не щёлкает своим сонаром, он вряд ли пролетит мимо ветки, а то и мимо ствола. Но такая стратегия делает мышей уязвимыми для дракончиков с их тепловыми датчиками, и для кошек, которые во время атаки ориентируются не по своему сонару, а по щелчкам сонаров добычи.

Сейчас, в погоне за роящимися бабочками, мыши поднимались на пять-десять метров над вершинами деревьев, и там они оказывались лёгкой добычей для оснащённых радаром и моторамой серафимов. Щелчки радара для мышей вообще не слышны, а собственный со­нар мыши никак не рассчитан на хищника, приближающегося со скоростью более тридца­ти метров в секунду. Поэтому оказавшиеся перед сеткой мыши не имели никаких шан­сов. Их оглушило ударом и распластало по сетке, а потом ребята ещё сильнее потянули за тросы, порвав второй шнур, и из купола сетка превратилась в мешок с затянутой горлови­ной.

Запаса набранной в пикировании скорости оказалось достаточно, чтобы не только выйти из пике, но и набрать метров двадцать высоты, несмотря на сопротивление сетки, массу мышей и не успевшие набрать полный газ турбины. У Петра запищал было АУАСП, но оказалось достаточно расправить летательные крылья и воспользоваться передними кры­льями в качестве предкрылков.

Оказалось, что, пока Пётр возился с выпуском сетки, Агата успела присмотреть торчащую над пологом леса вершину сухого дерева, на которое можно бы было сесть и разобраться с добычей. Они подлетели к этому дереву и осмотрели его поближе. Соседние деревья ещё не успели затянуть образовавшееся в пологе леса окно своими ветвями, а средние ветки выглядели достаточно прочными, чтобы выдержать двух серафимов с моторамами. Ребя­та зависли на двигателях в вертикальном положении недалеко от вершины дерева. Потом, чтобы не запутаться тросами в ветвях, Агата приблизилась к Петру, отцепила карабин от своей рамы и перецепила на раму Петра, так, что теперь он держал сетку один. Агата сняла радар, закрыла морду правым передним крылом, чтобы отразить щелчки своего со­нара назад, и стала снижаться ногами вперёд. Пётр попробовал было использовать крыло для отражения радарных сигналов, но тонкая перепонка оказалась почти прозрачна для радиоволн, так что ему тоже пришлось снять радар, чтобы наблюдать за девушкой. Пер­вая ветка, к которой Агата попыталась причалить, стала подозрительно потрескивать, поэтому девушка снизилась ещё и прицепилась к другой ветке. Эта выглядела достаточно прочной. Агата убрала газ и махнула Петру передними крыльями. Он тоже стал снижать­ся. Мыши в сетке к этому времени, по большей части, уже пришли в себя и стали суетить­ся, раскачивая трос, но у них, как обычно, не хватило ума раскачивать его согласованно и в резонанс с маятниковыми колебаниями, поэтому их суета не помешала Петру снизиться и зацепиться крюком за ветку рядом с Агатой. Ребята слезли с моторам, зацепились за ветку ногами, повисли в нормальном положении, головами вниз, и подтянули к себе сет­ку. Агата слегка ослабила тросы, затягивавшие горловину сетки, запустила туда хвата­тельную кисть летательного крыла, быстро вытащила наружу верещащую и бьющую кры­льями мышь и, не раздумывая, запихала её себе в рот.

Агата обоими языками собрала торчавшие изо рта лоскуты перепонок крыльев и ответила:

Она вытащила из сетки вторую мышь и протянула её Петру. Пётр ухватил её в горсть вместе с крыльями, чтобы она не так трепыхалась, щёлкнул ей в уши сонаром, чтобы оглушить, и откусил верхнюю половину тела. Тёплая, насыщенная гормонами борьбы-бегства кровь приятно ударила ему в голову. Мышь была замечательная. Здоровая, упи­танная, с непереваренными бабочками в желудке... Просто деликатес.

Съев ещё по паре мышей, ребята занялись их консервацией. У Петра был при себе баллон с суперкритической закисью азота. Агата доставала из сетки очередную мышь, быстро осматривала, не сломаны ли у неё крылья (если были сломаны, мышь отправлялась в рот: даже в холодильнике от сломанного крыла у мыши может начаться нагноение и она ста­нет невкусной, а если дойдёт до гангрены, то и ядовитой), и подставляла Петру. Пётр опрыскивал ей жабры закисью азота, и мышь затихала. Агата сворачивала ей крылья, а Пётр стягивал их тонкой резинкой, после чего обработанную добычу складывали в охла­ждаемый гидратным льдом контейнер-термос. Кроме пяти десятков мышей, в сетке обна­ружилось ещё немало бабочек, большинство с помятыми крыльями. От закиси азота насе­комые в оцепенение не впадали, поэтому бабочек пришлось съесть на месте. Преснова­тые и почти лишённые запаха насекомые оказались приятной закуской к мышам.

Когда они опустошили сетку, Агата смотала тросы, свернула сетку в плотный клубок, за­цепила карабины друг за друга, чтобы она не размоталась, и засунула себе в рюкзак. Сет­ки приводились в действие разрывающимися шнурами и были, в этом смысле, одноразо­выми. К тому же, когти мышей — да и когти охотников, когда они пытались зацепить трепыхающуюся добычу — часто рвали тонкие нити, из которых была соткана сеть. По­сле охоты сетки обычно сдавали в переработку, где полимерное волокно расплавляли, фильтровали от грязи и использовали для изготовления новых сеток, а может и каких-то других изделий.

Агата хихикнула и согласилась. Пётр завёл двигатель, надел радарную маску и обнару­жил на телефоне пять или шесть неотвеченных звонков — экстренный широковещатель­ный вызов от муниципальной службы спасения, вызовы от родителей... Пётр заглушил двигатель, отключил телефон от радара, снял маску и увидел, что Агата сделала то же самое — ей тоже звонили. Ну что ж, широковещательный вызов на то и широковещатель­ный... Пётр решил начать с него, тем более, что этот вызов был и первым по времени.

Пётр оторвал телефон от уха и сфокусировал луч сонара на Агате. Судя по положению ушных раковин и интервалу между щелчками она была растеряна не меньше.

Агата переключила телефон в режим громкой связи и выбрала канал 1812. Там шёл жи­вой голос, даже два голоса — комментаторы обсуждали войну, словно соревнования по бальным танцам:

(телефон Агаты не мог принимать видеотрансляцию, поэтому изображения они не увидели)

Пётр с Агатой растерянно навели сонары друг на друга:

Так колония Яблочный Лес, которую люди называют S2, узнала о войне людей и серафи­мов.

Hosted by uCoz