Самосогласованное решение

Глава 9. Космические Робинзоны

Олег вывел на ветровое стекло какую-то таблицу, набранную мелким шрифтом.

Олег вывел на ветровое стекло изображение, передаваемое камерой в отсеке шасси.

Ремонт, действительно занял немного времени, хотя Олегу пришлось выходить в открытый космос, а Кате в это время пришлось понервничать: случись чего с Олегом, она была вовсе не уверена, что смогла бы вывести корабль к Акккио, а тем более посадить. Гораздо больше времени занял поиск удобного для причаливания астероида, с которого можно было бы на­брать балласта, рандеву с этим астероидом, а потом, собственно, погрузка балласта.

Олег сначала хотел приспособить для погрузки имевшегося на борту ремонтно-сервисного робота. Робот имел питание от топливных элементов, которые в вакууме, конечно же, рабо­тать не могли, но было предусмотрено и питание по кабелю от корабля. Но оказалось, что у робота к космосу не приспособлена не только система питания. Первое, что сделал робот, вы­бравшись из грузового отсека и коснувшись реголита — это попытка развернуться на одной гусенице. Полученного несимметричного импульса оказалось достаточно, чтобы робот оторвался от поверхности астероида и, беспомощно вращая гусеницами и размахивая ков­шом, начал удаляться в открытый космос со скоростью, которую Олег оценил как гиперболи­ческую. К счастью, прочности разъёма кабеля питания оказалось достаточно, чтобы под­тянуть беднягу назад к кораблю. В итоге, Олегу с Катей пришлось выходить в космос вдвоём и закидывать рыхлый реголит в балластный отсек лопатами.

Прыжок в систему Аккио тоже не обошёлся без трудностей. По глубине гравитационного ко­лодца они находились довольно удачно, но орбитальная скорость планеты относительно ко­рабля была направлена не туда, куда надо, так что им пришлось бы входить в атмосферу на скорости около сорока километров в секунду. Тяги плазменных двигателей могло бы не хва­тить для коррекции траектории. Поэтому Олег сначала прыгнул в окрестности одного из га­зовых гигантов системы Аккио, чтобы гравитационным маневром выровнять вектор скоро­сти. Положение планет в системе, как показалось Олегу (Катя проверить это утверждение не могла), подтверждало гипотезу, что они перенеслись назад во времени на три года.

Наконец, они прыгнули в гравитационный колодец Аккио и перешли на траекторию входа в атмосферу. Планета с этой высоты была похожа на все остальные планеты земного типа: го­лубая атмосфера с прядями облаков, за которыми с трудом угадывались очертания континен­тов. Компьютер корабля успешно сопоставил очертания континентов с имевшейся в его па­мяти картой планеты, но стал возмущаться, что положение терминатора не соответствует рас­чётному, возможен сбой корабельных часов. Олег сказал ему, что сбой часов, сбой часов, успокойся. Компьютер перестал громко возмущаться, но оставил мигающий красно-жёлтый треугольник в нижнем правом углу ветрового стекла.

Они вышли из гиперпространства довольно удачно, но, чтобы попасть в нужную Олегу точку на поверхности, пришлось сжечь почти весь остаток атомарного водорода для коррекции тра­ектории. Олег шёл в режиме радиомолчания, с выключенным радаром и транспондерами, но сканировал пространство в поисках других радаров. Земных кораблей в орбитальном про­странстве Аккио не было.

В атмосферу Локи входил мягко. Перегрузки, по индикатору, не превышали двух метриче­ских «же». Олег развернул в горизонтальное положение Катино кресло, но сам переносил перегрузку в полусидячем положении. На какое-то время ветровое стекло было закрыто спо­лохами плазмы горящей теплозащиты, но Олег переключил оптические фильтры и компью­тер вывел картину того, как должно было бы выглядеть небо, если бы плазмы не было. Сна­чала картинка почти не отличалась от вида неба с орбиты, с той лишь разницей, что цифров­ой фильтр превратил россыпи далёких и тусклых звёзд в разводы неравномерной засвет­ки. Потом тусклые звёзды стали исчезать, а в засветку слились уже звёзды относительно яр­кие. Чёрное небо стало прямо на глазах превращаться сначала в иссиня-чёрное, потом в ультрама­риновое. Потом перегрузка стала ослабевать, а корабль, судя по движению звёзд, стал пово­рачиваться носом вниз. Катя почувствовала, что спинка её кресла движется вперёд. Когда кресло перешло в полусидячее положение, Катя увидела приборную доску и горизонт плане­ты за ветровым стеклом. Над горизонтом планеты была видна довольно широкая по­лоска яр­ко-голубого неба тропосферы с белыми прожилками облаков. Ближе к зениту эта го­лубизна переходила в ультрамарин стратосферного неба.

Катя посмотрела за окно. Да, красиво, но... Она нашла на подлокотнике кресла регулятор и подняла кресло ещё, почти в то самое вертикальное положение, о котором говорил Олег, па­родируя объявления в аэробусах. Кроме горизонта, стала видна затянутая прядями облаков поверхность планеты. Корабль шёл над горной страной с зазубренными скальными верши­нами. Большинство вершин были скальными гольцами, лишь на самых высоких лежали снежные шапки. Потом горный хребет сменился желтовато-зелёным плато с сухими речны­ми руслами и круглыми озёрами с кромками отложений соли по берегам. Поверхность плато была расчерчена не очень-то ровной шестиугольной сеткой; с такой высоты не было видно, чем именно различается растительность внутри шестиугольных ячеек и на их границах, вид­но было только, что внутренние части ячеек желтовато-зелёные, а границы образованы рас­тительностью с насыщенной тёмно-зелёной листвой, как у земных можжевельников.

Она видела с воздуха и с орбиты много человеческих планет — и плотно населённые коло­нии Большой Пятёрки, и затормозившиеся в развитии изоляты, вроде Полдня, где социально-психологические эксперименты привели к тому, что большая часть поверхности планеты осталась неосвоенной, и Землю, где буйная и, по большей части, неконтролируемая челове­ческая деятельность скрывала шрамы древних войн, Джихадов, столь же великих, сколь и бессмысленных. Аккио было, несомненно, нечеловеческой планетой — хозяйственная дея­тельность рлаши оставляла на поверхности планеты следы, видимые не только из стратосфе­ры, но и с орбиты, но эти следы совершенно не походили на то, что могли бы построить люди.

Поверхность высокогорного плато перешла в ещё одну горную страну, на этот раз без скали­стых вершин, но с рифтовыми сбросами, с которых падали водопады (судя по всему, под пес­чаной поверхностью сухих русел на плато всё-таки текла вода) и глубокими ущельями. Вряд ли вода могла проточить такие ущелья самостоятельно, скорее всего, она искала слабые ме­ста в геологических разломах. Потом горы снова сменились равниной, на этот раз густо-зелё­ной. Корабль потерял довольно много высоты, так что теперь было хорошо видно, что меже­вые лесополосы — это именно лесо-, а не кустарникополосы. Равнину пересекала заросшая буйной зеленью широкая пойма большой реки с извилистым руслом и серповидными зеркальцами стариц. Видно было, как на границе поймы шестиугольная сетка рлашских ле­сополос изгибается и теряет звенья, чтобы обеспечить постоянную площадь для всех ячеек, в том числе и для тех, которые попадают на границу. Корабль шёл под небольшим углом к среднему направлению русла реки.

Олег потянул джойстик в подлокотнике на себя и корабль послушно задрал нос. Цифры дис­плеях приборной доски лихорадочно замигали, а шкалы поползли в разные стороны. Катя почувствовала, что её вдавило в кресло. Потом Олег сделал управляющий жест, зажужжали механизмы, зашумел турбулентный поток воздуха и корабль затрясло, как аэробус при выпус­ке шасси, пожалуй, даже сильнее. Через некоторое время тряска прекратилась. Катя почув­ствовала толчок, как будто что-то тяжёлое встало на фиксаторы и Олег подал джойстик от себя. Даже по движению поверхности было видно, что скорость существенно упала. Тон шума набегающего потока воздуха сильно изменился.

Корабль продолжал терять высоту. Пока Катя разглядывала поверхность, цвет неба изменил­ся. Оно давно уже было не стратосферным, а типично тропосферным, ярко- и равномерно голубым. «Локи» опустился ниже слоя перистых облаков и приближался к уровню верхушек кучевой облачности. Такое небо она по несколько раз в неделю видела из кабины флаера. Олег вывел на ветровое стекло навигационные гайды: зелёную стрелку с указателем направ­ления и пунктирные линии, обозначающие глиссадный коридор. Они действительно шли несколько выше глиссады. Катя решила, что для вертолётной посадки это не должно быть большой проблемой, просто придётся дольше снижаться вертикально.

Поверхность приближалась. В шестиугольниках полей стали видны стада животных; это была основная пища рлаши, «коровы». Иногда люди называли этот вид коров «трицера­топсами» из-за больших кожистых воротникообразных наростов. Самих рлаши с этой высо­ты было разглядеть сложно.

Корабль опустился существенно ниже облаков, и Олег всё-таки перевёл винты на авторота­цию. Некоторое время корабль болтало, но в остальном всё прошло благополучно. Гори­зонтальная скорость ещё упала, и компьютер пересчитал коридор глиссады, теперь они полу­чались ещё выше над глиссадой, чем раньше. Шум воздушного потока снова изменился, те­перь главным звуком было хлопанье лопастей винтов.

Наконец-то Катя увидела рядом с нарисованной компьютером навигационной стрелкой осо­бенность ландшафта, отличавшую место посадки от всей остальной поверхности Аккио. Над деревьями лесополос возвышалась труба. С такого расстояния не было возможности разобрать, из чего эта труба была сделана, но из трубы виднелся отчётливый дымовой шлейф. Рлаши продолжали либо эксперименты с керамикой, либо свои попытки сделать ме­талл.

С этой высоты уже можно было разглядеть на поверхности не только «коров», но и самих рлаши. Многие из них видели снижающийся корабль, начинали суетиться, вставали столби­ком, как суслики или сурикаты и поднимали головы к небу.

Олег что-то переключил на приборной панели и сквозь хлопанье винтов пробился ещё один звук, похожий то ли на волчий вой, то ли на те звуки, которые коты издают до или вместо драки, то ли на громкую и немелодичную многоголосую песню. Катя про это тоже читала и слышала. Рлаши имели специальную версию языка или, точнее, даже отдельный язык, позво­лявший перекрикиваться на больших расстояниях. Если расчёты Олега были верны, эти рла­ши никогда в своей жизни не видели ни людей, ни спускающиеся с неба корабли, только слы­шали рассказы предков о том, что триста земных лет назад что-то такое к ним прилетало.

Послышалось шипение. Катя почему-то ожидала почувствовать запахи воздуха Аккио, но запах в кабине не изменился: действительно, сейчас они только стравливали свой воздух, да, наверное, до этой высоты поверхностные запахи и не доходили.

На высоте около двухсот метров Олег всё-таки включил турбины. Коридор глиссады на вет­ровом стекле уехал совсем куда-то вниз, но Олега это совсем не обеспокоило, он просто взял ручку немного на себя, а потом начал плавно убирать газ. Корабль сбросил горизонтальную скорость и начал снижаться почти вертикально. Олег быстро переключил что-то на прибор­ной доске и зажужжал ещё один механизм, как поняла Катя — выпуск шасси. Они висели над тем шестиугольником, из которого торчала дымовая труба. Привстав в кресле, Катя раз­глядела печь, к которой была пристроена эта труба: большое полуцилиндрическое сооруже­ние, с такой высоты и расстояния похожее на вкопанную в землю цистерну. Рядом с печью были видны ещё какие-то сооружения и следы активности, явно искусственные и с такого расстояния вызывавшее ассоциации с низкотехнологичным сельским хозяйством: навесы из соломы и листьев, груды хвороста, неровные участки вытоптанной почвы, тропинки, явно оставленные не колёсным транспортом... Потом воздушный поток винтов поднял с поверх­ности пыль. Корабль мягко коснулся грунта и закачался на амортизаторах.

В рассеивающейся пыли были отчётливо видны три четвероногих силуэта. Они шли к кора­блю, не очень уверенно, время от времени оглядываясь друг на друга, дёргая ушами и припа­дая на передние лапы.

Олег отстегнул ремни, выбрался из своего кресла и махнул рукой Кате, приглашая её тоже подниматься. В нижнем ярусе жилого отсека зажужжал открывающийся трап-люк. На лест­нице Олег сначала хотел было пропустить Катю вперёд, но потом пожал плечами и пошёл первым.

Хозяева планеты стояли на грунте Аккио, прямо перед лестницей. Катя видела рлаши только в видеозаписи или издали, на заседаниях Альтинга. Её поразило какое-то несоответствие во внешнем облике этих существ, только она не смогла ясно сформулировать, несоответствие чего с чем. Рлаши показались ей похожи не на реальных живых существ, а на какую-то кар­тинку, не то на иллюстрации из детской книжки, не то на то, как рисовали котов или львов на лубочных картинках.

Средний из троицы рлаши слегка присел на передние лапы, похоже на то, как собаки пригла­шают поиграть, только движение было менее глубоким и энергичным и потом сделал полша­га вперёд.

Катя так до конца пребывания на Аккио и не поняла, что именно имел в виду Сшаакх, когда он задал этот вопрос.

Так или иначе, решение нашлось довольно быстро. Ещё до прилёта людей, рлаши имели гло­бальную коммуникационную сеть на основе комму­тации сообщений. Пользуясь «дальним языком», рла­ши могли перекрикиваться на несколько километров. Каждый клан имел выде­ленную долж­ность «маршрутизатора»: рлаши, который отвечал за приём и ретрансляцию со­общений. «Маршрутизаторы» обучались специальным мнемоническим техникам, позволяв­шим с пер­вой попытки запоминать и без ошибок воспроизводить сообщения длиной в несколько сотен слов, и даже пакеты таких сообщений. Для сообщений использовалась трех­уровневая иерар­хическая адресация: «племя»:«клан»: индивид. Были и широковещательные рассылки, ис­пользовавшиеся для передачи новостей, обсуждения различных вопросов и даже для заочно­го голосования.

Первоначально, во время создания этой системы более двух тысяч земных лет назад, деление на «племена» соответствовало политическому делению, но в настоящее время «кланы» были перераспределены между «племенами» так, чтобы более или менее уравнять численность «племен» и сбалансировать маршрутизацию. Частные коммуникации осуществлялись на платной основе: обычно, внутриплеменной межклановый тариф составлял одну сто сорок четвертую долю коровы за сообщение (рлаши использовали двенадцатиричное счисление), а стоимость межконтинентального сообщения длиной в сто слов, в зависимости от сезона, мог­ла достигать четверти коровы.

Главным недостатком этой системы было то, что сообщение было слышно практически всем рлаши, проживавшим вдоль маршрута, а пользоваться кодированными сообщениями счита­лось неприличным, да и «маршрутизаторы» не могли передавать такие сообщения без оши­бок. Конечно, те, кто во время передачи сообщения спал (а спать рлаши, как и все хищники, любили, многие проводили во сне более половины суток) или занимался какими-то делами, чужих сообщений не слушали. Но всё равно, степень информационной открытости обще­ства рлаши для людей была совершенно непредставима.

Лютди Хильтри был создан восемь земных столетий назад, на том месте, где высадилась раз­ведочная партия ков­чега «Беловодье». Колонизационный ковчег с двигателем Баззарда стартовал с Земли в XXI столетии; они колонизировали одну планету, потом пошли к следую­щей цели. Исследовательская партия ковчега высадилась на планете и наткнулась на рлаши. Посадочная пар­тия состояла из многоразовой капсулы с экипажем и нескольких одноразовых капсул с обору­дованием: мобильной лабораторией, надувными палатками, вездеходом, вер­толётом. Когда было решено, что люди оставляют планету в распоряжении хозяев, на плане­ту была сброше­на двухступенчатая ракета.

В XXI столетии люди не умели стабилизировать свободные радикалы, поэтому экспедицион­ные партии ковчегов использовали обычное химическое топливо. Ракета имела гибридный двигатель с твёрдым топливом и жидким кислородом в качестве окислителя. В отличие от пилотируемых полётов с Земли, экспедиционный посадочный модуль не нуждался в тормоз­ном двигателе для схода с орбиты, поэтому выводимая на орбиту масса составляла менее двух тонн. По размеру ракета напоминала средние или лёгкие ракеты-носители XX столетия, она была около сотни тонн массой и высотой всего около тридцати метров.

Полибутадиеновые топливные шашки легко переносили сход с орбиты по баллистической траектории и посадку на парашютах, но подвергать такому воздействию баки с жидким кис­лородом было бы очень рискованно, да и на ковчеге запас кислорода был не таким уж большим. Поэтому баки для окислителя сбрасывались пустыми. Для их заполнения, вместе с ракетой был сброшен турбокомпрессор для конденсации кислорода из воздуха, а также ме­таллические фермы и кран для монтажа стартовой установки и самой ракеты.

Отработанные корпуса первой ступени упали в океан в нескольких десятках километров от побережья континента, «Старого мира», как его называли рлаши, но волны и течения выбро­сили их на побережье всего в сотне километров от места падения. Там и был создан второй центр, Ракета Теаан, занимавшийся исследованием человеческих технологий. Конечно, об­разцов у них было гораздо меньше, чем в Лютди Хильтри — вместо целого гаража земных машин, посуды, одежды, палаток и груды другого тряпья и прочего хлама, оставленного раз­ведчиками «Беловодья», у примор­ского центра были только пустотелые алюминиевые обо­лочки топливных баков, дюзы и тру­бопроводы охлаждения из нержавеющей стали и турбон­асосы подачи окислителя. Но это тоже было очень интересно — к тому же, из оболочек ба­ков получались великолепные тазики для молока и простокваши.

Одной из главных форм общественной поддержки исследовательских центров была оплата коммуникационного канала, по которому центры общались друг с другом и передавали ин­формацию заинтересованным сторонним рлаши. Пользуясь этим каналом, Сшаакх передал в приморский исследовательский центр описание ситуации, и довольно быстро, в течении при­мерно часа, получил ответ, что они рады были бы приютить землян, хотя бы уже потому, что это позволило бы им освежить познания в человеческом языке.

Тем не менее, окончательный ответ потребовал политического обсуждения. Сшаакх сказал, что это займёт не менее суток, чтобы своё мнение могли сформировать все кланы, проживаю­щие во всех временных зонах.

Пока шло обсуждение, Олег распаковал имевшийся в корабле автожир и слетал в приморский исследовательский центр на разведку. Сначала он хотел отправить Катю, но та испугалась лететь над незнакомой планетой по одним только картам и астронавигационным датчикам, без GPS. Олег пытался напугать её перспективой, что если с ним что-то случится, Кате придётся вести к месту его падения уже не автожир, а целиком корабль — и GPS при этом у неё тоже не будет. Но Катя сочла эту аргументацию неубедительной.

Когда Олег улетал, он дал Кате инструкции особо не греться вопросами безопасности. Без помощи людей, рлаши не смогли бы ни отогнать в другое место, ни уничтожить без следа че­ловеческий корабль, а значит, через полгода его должна была бы обнаружить возглавляемая Олегом (версией Олега из основного временного потока Известного Космоса) дипломатиче­ская миссия. На всякий случай, Олег настроил аварийный радиома­як-транспондер так, что­бы он сам по себе включился через неделю. Маяк мог выдержать сгора­ние тонны атомарного водорода или самостоятельный вход в атмосферу со скоростью трид­цать километров в секун­ду. Доступными рлаши средствами и инструментами ни разобрать, ни выключить, ни, тем более, уничтожить его было бы невозможно. Наличие такого маяка на планете во время при­лёта дипломатической миссии, конечно, нарушило бы замыкание вре­менной петли, что бы при этом ни случилось бы с людьми или кораблём. Олег считал, что сам это факт надёжно обеспечивает их безопасность. При этом же он считал, что демонстра­ция недоверия может подорвать встречное доверие со стороны рлаши.

Когда Олег улетел, Катя чувствовала себя как-то неловко, да и страшновато ей было в окру­жении инопланетян, с большинством из которых у неё не было ни одного общего языка. Олег залил в компьютер катиного скафандра разработанный специалистами Совета Обороны компьютерный переводчик с рлашийского, но он понимал только «ближний» язык рлаши, да и то через слово. Утробные вопли «дальнего» языка были Кате совершенно непонятны, а переговоры на этом языке шли весьма бурные. У Кати возникли ассоциации с Советом энтов — здесь, правда, длительность дискуссии определялась не только длиной слов языка, но и большим сроком передачи сообщений.

Сшаакх к дискуссии прислушивался, но как-то краем уха, ему явно было гораздо интереснее пообщаться с Катей. Решив, что «нельзя обижать Кузьмича», она позволила утащить себя на экскурсию по исследовательскому центру.

Самым главным сооружением в центре была громадная полуцилиндрическая печь с высокой, не меньше двадцати метров, трубой и массивной керамической заслонкой. Печь эта исполь­зовалась, главным образом, для обжига горшков и странных посудин, которые Катя для себя определила как керамические тазики. Катя видела фото- и видеозаписи этой печи в новостях и в отчётах дипломатической миссии, но вживую, конечно, впечатление было гораздо более сильным. Печь и труба были сооружены из обмазанных глиной мелких камней; как объяснял Сшаакх, к глине внешних слоев были подмешаны солома и навоз для прочности. Катя не была специалистом по печам и топкам, но печь показалась ей построенной весьма грамотно. Во всяком случае, тяга в печи была весьма внушительной, а температура и равномерность на­грева позволяли использовать её для обжига керамики.

Возле печи можно было заметить несколько хлопочущих обезьян — похожих на земного гиб­бона длинноруких тварей, которые передвигались по грунту в верти­кальном положении, на двух коротких задних ногах — иногда они ходили, переступая нога­ми, карикатурно напоми­ная людей, иногда прыгали боком, как земные лемуры-сифака. Когда обезьяны стояли, пол­ностью выпрямившись, руки у них не просто доставали до грунта, обезьянам даже приходи­лось их сгибать, чтобы они в грунт не упирались. При ходьбе, прыжках и переноске тяжестей они часто помогали себе руками, опираясь на грунт или хватаясь за ветки. Сейчас работа обезьян состояла в обработке дров: хвороста, су­хих веток и отколотых от стволов крупных сухостоин щепок. Как объяснил Сшаакх, живые деревья на дрова они не используют не столько из экологических соображений, сколько пото­му, что их трудно и опасно рубить. Дро­ва собирались по всем окрестным лесополосам и под­возились к печи на волокуше из жердей, запряжённой коровами. Обработка дров заключа­лась в том, чтобы обломать или разрубить небольшими каменными топориками хворостины и щепки до более-менее стандартной дли­ны и рассортировать их по толщине.

Заготовки горшков и тазиков для обжига сохли в стороне от печи, на подстилках из соломы и хвороста. Обезьяны лепили довольно крупные кособокие посудины, смешивая глину с наво­зом, скатывая её колбасками и налепляя эти колбаски слой за слоем. В процессе обжига остатки целлюлозы выгора­ли, но в необожжённом состоянии они защищали заготовку от рас­трескивания при высыха­нии. Колбаски получались короткие и разной длины и толщины, так что изделие было совсем не похоже на человече­скую ленточную керамику.

В стороне от большой печи для обжига находился небольшой горн с наддувом мехами из ко­ровьих мочевых пузырей, где рлаши экспериментировали с получением высоких температур. Когда во время поисков следов ковчега «Беловодье» тогда ещё молодой контактёр Олег Злот­ников наткнулся на рлаши, он рассказал им, что для получения металла камни нужно нагреть до таких температур, чтобы камень расплавился, и что для получения металла нужны специ­альные камни. За прошедшие с тех времён три столетия рлаши так и не научились нахо­дить правильные камни, но зато научились плавить речной песок. Правда, сделать стекло из рас­плава они не смогли, и Катя решила им не подавать эту идею.

Кроме печи, Сшаакх показал Кате «музей» - сооружение из жердей и грубо выделанных шкур, в котором хранились остатки машин разведчиков «Беловодья». Архитектура шатра но­сила явные следы преемственности с полусферическими палатками разведчиков, использо­вавшими каркас из стеклопластиковых дуг. Жерди с грубо обломанными сучьями были изо­гнуты дугами и за­цеплены сучками друг за друга. За сучки же зацеплялись и шкуры. Это соо­ружение Катя также видела в видеозаписи, но только сейчас она поняла, почему оператор провёл в «музее» так мало времени.

Единственным дубильным реагентом, который рлаши могли использовать для выделки шкур, была моча. Качество выделки при этом, конечно, оставляло желать много лучшего. Снаружи шкуры омывались дождём и обдувались ветром, но внутри... Кроме того, рлаши защищали металлические детали от коррозии, обмазывая их коровьим салом. Биохимия аккийских форм жизни несколько отличается от земной, но окисление жиров кислородом воздуха на всех планетах приводит к образованию летучих кетонов и альдегидов, а человеческая обоня­тельная система имеет специальные рецепторы для их восприятия. В общем, запах, стояв­ший внутри шатра, был не только непереносим, но и трудноописуем, во всяком случае, для человека, не имевшего дела с промышленной переработкой продуктов животноводства. Рла­ши предпочитали питаться свежим мясом, то есть запахи прогорклого жира и заскорузлых шкур у них тоже должны были ассоциироваться с испорченной едой, и, по всем данным, они обладали более тонким обонянием, чем люди, поэтому Кате было непонятно, как они сами-то переносят этот запах. Но, видимо, это была жертва, которую они согласны были принести на алтарь науки.

Катя с некоторым трудом подавила рвотный рефлекс, а потом сочла за лучшее закрыть гермо­шлем скафандра, сказав, что в шатре жарко. Приглядевшись к составу экспозиции, она нако­нец-то поняла ответ на вопрос, интересо­вавший её с тех пор, когда она увидела первую ви­деозапись: по какому принципу рлаши от­бирали детали для сохранения.

На первый взгляд, никакой системы в отборе не было: там можно было увидеть шарикопод­шипники, шестерёнки, ступицы турбин двигателей летательных аппаратов и компрессора для сжижения воздуха (но почему-то не лопатки этих турбин) форсунки камер сгорания, плоско­губцы, какие-то ещё железяки... Особое место в экспозиции занимали нож, мультитул и не­большой топорик на деревянной рукоятке. Посмотрев на всё это в комплексе, Катя предполо­жила, что рлаши собирали экспозицию по остаточному принципу: в неё попали из­делия из марочных сталей и специальных сплавов, достаточно лёгкие для переноски силами одной или двух обезьян, слишком твёрдые для обработки холодной ковкой и имевшие форму, слиш­ком уж неподходящую для переточки в подобие топора или мачете. Весь остальной остав­шийся от людей металл рлаши либо использовали для изготовления посуды и инстру­ментов для заготовки дров, либо оставили ржаветь под открытым небом. За тысячу лет кор­розия вполне могла съесть без остатка даже блок цилиндров дизельного двигателя, приводив­шего в движение кран.

Олег связался с Катей через несколько часов, используя средневолновой передатчик с отра­жением от ионосферы. Долетел он без проблем, хотя немного плутанул, но встретившиеся ему рлаши уже слышали широковещательную рассылку о прилёте людей, а способностей компьютерного переводчика в сочетании с познаниями самого Олега оказалось достаточно, чтобы выяснить направление. Попутно выяснилось, что «дальний» язык рлаши на всей пла­нете использовали один и тот же, а «ближние» языки имели множество региональных диа­лектов. Руководитель приморского исследовательского центра (его звали Ркха) неплохо знал русский язык и встретил Олега весьма радушно. Он предложил землянам довольно удобное место для лагеря, в скалах недалеко от морского побережья. Там был ручей, относительно ровная поляна, на которую можно было посадить корабль, и дере­вья, на которые можно было натянуть маскировочную сеть, чтобы скрыть корабль от спутни­кового наблюдения.

Рлаши ещё не закончили своё обсуждение, но Олег, не дожидаясь результатов, попытался уговорить Катю, чтобы корабль к новому месту стоянки вела она. Действительно, говорил он, сейчас-то у неё будут не только карты и астронавигация, но и радиомаяк его автожира. А лететь обратно на автожире тыщу километров довольно-таки утомительно, у корабля гораздо более интеллектуальный автопилот и поэтому он гораздо легче в управлении. Катя, в конце концов, согласилась, не столько из-за аргументов Олега, сколько из-за того, что сочла неспра­ведливым, что Олегу пришлось бы летать на автожире туда-обратно.

Обсуждение, как и предполагал Сшаакх, затянулось до ночи. После обсуждения с Олегом, они с Катей решили, что лететь ночью над чужой планетой будет неудобно, так что можно с чистой совестью ложиться спать. Катя залезла в корабль и закрыла люк — не столько ради безопасности, сколько чтобы приглушить утробные завывания «дальнего языка» рлаши. Только закрыв шумозащитный колпак над кроватью, она смогла обеспечить себе приемлемый уровень тишины.

Наутро интенсивность дискуссии значительно снизилась, но хозяева планеты по прежнему не пришли к единому мнению. Как сказал Сшаакх, рациональные аргументы уже были ис­черпаны, но прикидочное голосование, проводимое по упрощенному протоколу, дало неопре­делённые результаты — слишком многие кланы воздержались, заявив, что им нужно допол­нительное время для достижения консенсуса, да и баланс голосов «за» и «против» был слиш­ком близок к равновесию. Повторное прикидочное голосование было назначено после полу­дня. Олег предложил Сшаакху использовать радиопередатчик автожира в качестве ретранс­лятора, чтобы снизить задержку хотя бы на одном из возможных маршрутов. Сшаакху эта идея понравилась, но остальные рлаши, быстро обсудив эту идею, столь же быстро её отверг­ли, сказав, что люди слишком уж заинтересованы в исходе голосования, и доверять им в дан­ном вопросе нельзя. К тому же, ускорение коммуникации на одном маршруте могло бы при­вести к разбалансировке столетиями настраивавшейся схемы рассылки широковещательных сообщений.

После полудня, попытка голосования так и не достигла однозначного результата и на следую­щий день было назначено голосование по полному протоколу с точным подсчетом го­лосов по всем кланам, которое должно было занять два дня. Олег то ли возмущался, то ли восторгался (переходя на валгалльский, которого рлаши знать не могли), что когда в его прошлый прилёт рлаши приняли решение о войне с инопланетянами за день, он-то думал, во у людей полити­ческий процесс поставлен, а эти черти полосатые, оказывается, просто всё за­ранее обсудили.

Олегу с Катей всё-таки разрешили перегнать корабль в приморский исследовательский центр. Катя попрощалась с Сшаакхом, предупредила его, что при взлёте будет много пыли, задраила люки, угнездилась в левом кресле и прикоснулась к сенсорной панели управления. Аутентификация была отключена, и корабль без возражений позволил ей прогнать тест для полёта в атмосфере, честно предупредив, что топлива для выхода на орбиту недостаточно. После обсуждения с Олегом, решили лететь на вертолётном ходу — горючего, конечно, ухо­дит больше, но лететь не так уж далеко, а износ ступицы при полёте в режиме с поворотом лопасти весьма значительный. По расчётам, до побережья можно было долететь на запасах солярки, не переходя на остаток атомарного водорода — Олег тоже этому порадовался, ска­зав, что лучше лишний раз не портить чужую атмосферу продуктами свободно-радикальных реакций. Катя по привычке включила GPS (компьютер противно квакнул, а Олег в наушниках хихикнул), выключила GPS, нашла в меню включение астронавигации и гирокомпасов, вклю­чила двигатели, немного прогнала их на холостом режиме, сказала Олегу - «ну, я поле­тела», и подала РУДы вперёд.

«Локи» поднялся с грунта. Автопилот поддерживал стабильность так хорошо, что Кате пока­залось, что она играет в компьютерный авиасимулятор, сидя в кресле. Переходить в гори­зонтальный полёт сразу над вершинами деревьев показалось Кате опасным, она набрала сто метров, убрала шасси, поймала Олегов радиомаяк, развернулась носом точно на него, и толь­ко потом подала джойстик управления от себя. Корабль послушно наклонил нос вниз и на­чал набирать горизонтальную скорость. Катя подала РУДы ещё вперёд, чтобы обеспечить на­бор высоты. Без запаса топлива, но с балластом, корабль шёл почти так же тяжело, как при старте с Валгаллы; более низкое тяготение Аккио компенсировалось относительно более раз­реженной атмосферой. Катя набрала два километра, ниже нижней кромки облачности — об­лачность, впрочем, была чисто символической, даже при прохождении прямо под облаком турбулентности не ощущалось — или это автопилот так хорошо работал? Катя приказала ав­топилоту идти на радиомаяк, но сама управление бросать не стала: в аварийной ситуации, самое страшное, когда человек с автопилотом не могут разобраться, кто сейчас управляет.

Пышная зелень Аккио казалась Кате непривычной. Табит, солнце Валгаллы, значительно го­рячее Солнца, поэтому максимум яркости излучения сдвинут в синюю область спектра. Поэтому и растительность на Валгалле синяя, лишь с лёгким оттенком зелёного, да и земные растения пришлось модифицировать, так что их хлорофилл из зелёного стал синим. Это ещё что, на планетах звёзд класса K светочувствительные ферменты растений часто вообще бес­цветны для людей, люди воспринимают лишь цвета вспомогательных пигментов, которые ча­сто неравномерно распределены по листу. Растительность таких планет выглядит для людей безумным буйством красок, напоминающим то ли осенний земной лес, то ли психоделиче­скую фантазию. Аккио же вращался вокруг звезды класса G, как и Земля, и растительность его была ярко-зеленой, отличаясь от земной лишь оттенками.

Пейзаж Аккио был удивительно однообразным: и равнины, и холмы были покрыты одной и той же — насколько удавалось рассмотреть с вертолёта — растительностью: шестиугольные ячейки, заросшие травой, разделённые лесополосами. Каждая ячейка принадлежала либо од­ной семье с детьми, либо разделялась тремя бездетными семьями. Разнообразие ландшафту придавали только заросшие кустарником поймы и старицы рек, да видневшиеся на горизонте горные хребты.

Вблизи исследовательского центра, по краям ячеек можно было разглядеть протоптанные и пробитые волокушами тропы, по которым подвозились дрова для печи и глина для горшков, но там, где рлаши вели традиционный образ жизни, никаких признаков дорог или, хотя бы, регулярных передвижений по одному и тому же маршруту заметить было невозможно. С двухкилометровой высоты, Катя могла заметить стада «коров» в ячейках, но не могла разгля­деть рлаши. Неудивительно, что и ковчег «Беловодье», и разведчики «Потерянного Ковчега» с орбиты не сочли Аккио планетой, населённой разумными существами.

В вертолётном режиме, корабль летел ненамного быстрее олегова автожира, так что перелёт занял больше двух часов. Когда на горизонте появился океан, Олег посоветовал Кате пере­ходить к снижению и сбрасывать скорость. Даже на самолётах с фиксированным крылом пи­лотов учат регулировать высоту газом, а скорость рулями, но на вертолёте по другому просто невозможно. Катя взяла ручку на себя, чтобы наклонить несущий винт назад и сбросить го­ризонтальную скорость, а потом подала назад РУДы. Автопилот вывел на ветровое стекло вопрос: «снижение и посадка?». Катя кивнула головой и автопилот послушно убрал газ, а потом переспросил: «Посадка в районе радиомаяка?». Катя снова кивнула, но автопилот ещё узнал не всё, что хотел: «Посадка вертикальная?» - ага - «Высота зависания перед посадкой 10 метров?». Кате пришлось все-таки напрячь голосовые связки и сказать «Пятьдесят мет­ров». Автопилот помигал зелёными огнями и нарисовал на ветровом стекле коридор глисса­ды.

Снижение и сброс скорости прошли без приключений. Корабль, как и было велено, завис в пятидесяти метрах над маяком. Катя после нескольких экспериментов догадалась, что удоб­нее всего будет вывести картинку с нижней обзорной камеры на ветровое стекло. На картин­ке стала видна поляна, стоящий на опушке автожир со сложенными лопастями, прыгающий возле автожира и машущий руками Олег и сидящий рядом с ним рлаши. Посередине поляны были крестом сложены какие-то тряпки (как позднее выяснилось, свёрнутые палатка и тент от неё), очевидно, отмечавшие желательную точку посадки. Катя выпустила лыжи, ткнула в перекрестие, сказала автопилоту «садиться сюда» и потянула РУДы на себя. На ветровом стекле появилась шкала с рекомендуемой скоростью снижения и шагом винтов. Катя приве­ла параметры в рекомендуемые границы, и вскоре корабль мягко коснулся грунта.

Когда Катя вылезла из корабля, Олег первым делом представил её. Рлаши звали Ркха. На старорусском он говорил, пожалуй, хуже Схшааса; проблемы были не только с произношени­ем и артикуляцией, он не всегда правильно строил фразы и часто останавливался, пытаясь подобрать слова.

Корабль не мог скользить по грунту на лыжах, но, как оказалось, мог передвигаться, пересту­пая этими лыжами. Олег свернул лопасти винта, передвинул корабль ближе к опушке леса, а потом вытащил из грузового отсека погрузочного робота-экзоскелет. Затем он выдвинул одну секцию световой батареи, взял её манипуляторами экзоскелета, зафиксировал манипу­ляторы в таком положении и вылез из экзоскелета. Потом он достал из грузового отсека стремянку и шуруповерт, залез к креплениям батареи и, отвинтив несколько болтов, отсоединил секцию. Потом он слез со стремянки, снова влез в экзоскелет и оттащил секцию на дальнюю сторону поляны. Как он объяснил Кате и Ркха, крепления световых батарей рассчитаны на работу в невесомо­сти, в поле тяготения планеты несущие фермы либо нужно подпирать какими-то подпорками, либо лучше расставить по грунту таким способом. Сервоприводы и тяги, которые использо­вались для свёртывания и развёртывания батарей, можно было переставить, так что они превращались в управляемые подпорки. Установленная таким образом батарея могла сле­дить за звездой.

Даже если бы предложение Олега рлаши отвергли, корабль всё равно несколько недель дол­жен был стоять на грунте с развёрнутыми батареями, чтобы синтезировать достаточное коли­чество атомарного водорода для выхода, хотя бы, на суборбитальную траекторию. Закончив развёртывание батарей и соединив их кабелями, Олег переключил корабельный фабрикатор на синтез атомарного водорода, для начала с использованием кометного вещества из бал­ластного отсека.

Стравливать газ из балластного отсека Олег не стал, теперь уже не потому, что боялся, что вместе с газом вылетит значительная часть воды и твёрдого вещества, сколько потому, что, как показал анализатор, летучие фракции включают в себя не только углекислый газ, но и ам­миак, сероводород, а также целый ряд летучих органических соединений. Процентная доля этих газов была довольно-таки небольшой, но при общей массе балласта сорок тонн, аммиа­ка там выходило несколько десятков килограмм, да, наверное, и какого-нибудь меркап­тана там могло найтись несколько сотен грамм. Рлаши с их тонким обонянием вряд ли обрадовал­ись бы такой добавке к их атмосфере.

Здесь, у моря, было влажно, но не очень жарко, поэтому Олег с Катей выбрались из скафан­дров, и тут же обнаружилась проблема: мелкие, размером чуть больше земного комара, летаю­щие кровососы. Ркха меланхолично подтвердил, что да, есть такая проблема, вы проси­ли пресную воду, а неподалёку от пресной воды они всегда летают. Кусались они болезненно и почему-то всегда по несколько раз — это сильно облегчало их убийство, но укусы от этого меньше не болели.

Поиск по записям исследовательской партии «Беловодья», полный архив которых был у Оле­га в телефоне, выдал информацию о том, что с такими тварями люди сталкивались, и назвали их реактивными пиявками. Эта мелкая тварь была не пиявкой, а, скорее моллюском. Её хи­тиновый слабоминерализованный панцирь имел форму миниатюрной модели самолёта, с не­подвижным эллиптическим крылом, а также горизонтальным и даже вертикальным хвосто­вым оперением. Тело моллюска висело под центропланом этого самолётика и приво­дило его в движение двухкамерным прямоточно-пульсирующим реактивным двигателем. Как пере­сказывал Олег записи, управление по тангажу и крену достигалось смещением центра масс, а при резких маневрах применялось управление вектором тяги. Они наво­дились на цель теп­ловыми датчиками, и атаковали людей с такой же охотой, как и рлаши и рлашийских коров. Никаких репеллентов, кроме дыма костра, беловодцы изобрести не успели.

С планами устроить пикник на свежем воздухе пришлось распрощаться. Обедали и ужинали Олег с Катей в корабле. На ночь Олег уступил Кате спальное место в корабле, а сам достал палатку, проверил противомоскитную сетку (размер ячеек был существенно меньше размаха крыльев пиявок), махнул рукой, сказав, «авось не съедят», взял под мышку раскладушку и спальный мешок и пошёл ночевать наружу.

Катя некоторое время ворочалась — то ли таблетка, которую ей давал Олег, перестала дей­ствовать, то ли спэйс-лаг, то ли ещё что... Потом она смирилась с тем, что не заснёт, и заду­малась. В молодости её часто упрекали, что она сначала делает, а потом думает. С возрас­том она не то, что научилась думать прежде, чем делать, но все-таки реже стала делать со­всем уж откровенные глупости. А сейчас... попытавшись подумать, Катя поняла, что единственный предмет для обдумывания, который она может сформулировать — это вопрос, не стокгольмский ли у неё синдром, но ответить на этот вопрос умозрительным рассуждени­ем она не может. Она встала, на всякий случай свернула спальный мешок, и пошла в палатку.

Олег лежал на раскладушке неподвижно, и не реагировал ни на шум открывающегося трапа, ни на звук шагов, ни на звук расстегивающейся молнии на противомоскитной сетке, и только когда Катя застегнула сетку, неожиданно спросил: «Ты точно уверена, что это не сток­гольмский синдром?». «Нет» - честно ответила Катя - «А если и синдром, то что?». «Поня­тия не имею» - так же честно сказал Олег.

Им потребовалось некоторое время, чтобы заново привыкнуть друг к другу, но потом они ре­шили вспомнить молодость, у них сложилась раскладушка, на Катю напал истерический смех и рлаши пришли поинтересоваться, всё ли у них в порядке.



Hosted by uCoz