Самосогласованное решение

Глава 2. Неопознанный баззард

• Диспетчерская, я оскар зеро двадцать шесть сорок три, порт приписки лифт Кения, Зем­ля. Прошу траекторию для стыковки с лифтом Асгард — нажатием на сенсорную панель Олег подтвердил передачу диспетчеру цифровой телеметрии: номер платежно­го поруче­ния портового сбора, желательное и максимальное ускорение, запас дельта-вэ на номина­ле, запас дельта-вэ на форсаже...

• Оскар зеро, вас поняла — ответил мягкий женский голос — Эрл Олег Михаилсон по про­звищу Злотников, добро пожаловать в систему Валгалла. Это Сигурни Чангдот­тир, дис­петчерская лифта Асгард. Оплата портового сбора прошла, вам назначен сты­ковочный узел сорок три на объекте Зеро. Примите параметры траектории рандеву с лоцманом.

• Подождите, подождите, а можно без лоцмана?

• Нельзя — голос мгновенно стал не таким мягким.

• А давайте я вам заплачу за лоцмана, а состыкуюсь сам?

• Эрл Олег, правила запрещают стыковку с центральным телом лифта без лоцмана.

• Фривумэн Сигурни, я вручную стыковался с орбитальными лифтами, когда ваши бабушк­а и дедушка ещё пешком под стол ходили!

• Когда моя бабушка пешком под стол ходила, трафик возле лифтов был гораздо ниже. Мы вынуждены использовать нестандартный протокол предотвращения столкнове­ний, поэто­му необходим лоцман.

Олег выругался про себя и сказал:

• Принимаю орбиту рандеву с лоцманом.

После этого он нажал на дисплее подтверждение приёма цифровых данных, передал команду бортовому компьютеру и почти сразу же отправил расчётную траекторию в диспетчерскую. Те так же быстро её подтвердили. Печаль. В ядре Известного Космоса уже почти не осталось миров, возле которых можно пилотировать вручную. Компьютер корабля ведёт умные бесе­ды с компьютером диспетчерской, а роль пилота сводится к бесплодным препираниям с дис­петчером и нажатию кнопки согласия с предложенным маневром. А теперь ещё вот лоцман. Надо будет себе автоматический кнопконажиматель заказать. И речевой синтезатор для бе­сед с диспетчером.

Личная яхта Олега представляла собой прыжковый корабль с плазменными двигателями, пи­тающимися от световых батарей. В принципе, она имела разгонный блок на атомарном во­дороде для посадки на планеты и последующего взлёта с них, но сейчас Олег оставил этот блок на земной орбите. Если понадобится, на поверхность Валгаллы он сможет спуститься на лифте. Впрочем, скорее всего, на этот раз ему на поверхность спускаться будет вовсе не­зачем. Да и вообще, когда я последний раз опускался на поверхность планеты иначе как на лифте? Состарился я и обуржуазился. Воя того больше нет... откуда это, про вой?

А с дру­гой стороны, это ведь и хорошо — цивилизация шагает семимильными шагами, орби­тальными лифтами уже оснащены все промышленно развитые колонии и немалая доля не­развитых. И новые колонии основывают гораздо легче, чем во время первых волн. Ну, сна­чала, конеч­но, разведка, биохимические исследования, климатические исследования, оценка потенциала терраформирования. Потом проводят планетологическое обследование, находят стабильный вы­ход скального грунт вблизи экватора, и высаживают туда пару-тройку работяг с буровой установкой, бульдозером, экскаватором и бетономешалкой. Цемент и арматуру им сбрасы­вают. Они бурят в скале дырки, вставляют арматуру, закладывают анкеры для тросов, заливают бетоном — получает­ся фундамент наземной станции лифта. Потом с Альфы, Пепперленда или той же Валгаллы перебрасы­вают свежесобранную орбитальную станцию лифта с гигантскими катушками тросов из уг­леродных нанотрубок. Гиперприводу практически безразлична масса переносимого груза, ограничения есть лишь по объёму. То, что не входит в границы зоны квазиэвклидова про­странства, может повредить приливными силами, но у грузовых гиперприводов квазиэвкли­дов радиус бывает больше двух километров. Лифт переносят к планете, выводят на стацио­нарную орбиту, привязывают к концам троса на двух катушках по грузику и запускают гру­зики в разные стороны — один к поверхности планеты, аккурат к подготовленному работяга­ми фундаменту, другой вверх, в качестве противовеса. Потом полгода монтажных работ по установке на тросы перемычек, демпферов колебаний, тензодатчиков и линейных электро­двигателей для кабин лифта — и планета готова к приёму колонистов.

Никакой романтики эпохи ковчегов. Для колониста путешествие занимает немногим больше времени, чем трансатлантический перелёт на субзвуковом самолёте, немногим дороже по деньгам, сопоставимо по комфорту и, пожалуй, даже безопаснее. После прибытия к услугам колонистов мгновенная связь с любой точкой Известного Космоса, трансляция веб-сайтов и телепрограмм, а кто соскучится по старому дому, друзьям или родственникам — может сле­тать домой в отпуск или даже на выходные.

Доставка груза тоже вполне обозрима по деньгам, и существенно дешевле, чем доставка лю­дей. Человека везут на орбиту с большим бережением, в капсуле с многократно резервиро­ванной системой жизнеобеспечения, с тормозным двигателем и теплозащитой для входа в атмосферу, на случай, если при аварии линейных электродвигателей автоматика отстрелит капсулу от троса, да ещё предусмотрен многодневный запас кислорода, воды, еды и энергии, на случай, если тормозные двигатели откажут или у них не хватит дельта-вэ для входа в ат­мосферу, чтобы паксы могли летать по орбите и ни о чем не беспокоиться. На каждого пакса приходится по несколько тонн разного резервного и аварийно-спасательного оборудования.

А грузы обычно везут без спасательного оборудования. К ним даже, наоборот, прикрепляют тротиловые или гексогеновые шашки, чтобы при входе в атмосферу после аварийного отстрела от троса расколоть контейнеры и сам груз на мелкие куски, которые или сгорят, или долетят до поверхности с малой терминальной скоро­стью. Поэтому если пассажирский билет в космос сравним по цене с пассажирским билетом на трансатлантический авиарейс, то цена за килограмм груза сравнима с ценой доставки того же груза через Атлантику на контейнеровозе. Многие даже мебель с собой с Земли захваты­вают, всякие там бабушкины комоды, дорогие как память. Вместе с колонистами сразу при­бывает тяжёлая строительная техника, промышленное оборудование, каркасы, стеновые па­нели и перекрытия для строительства домов и промышленных зданий, цементные и ас­фальтовые заводы под ключ. По экономике, строительство поселений новой колонии почти не отличается от строительства нового жилого или промышленного района на окраине горо­да освоенной планеты.

На Земле, в Эквадоре, специально построен лифт для подъёма негабаритных грузов, его на­земная станция стоит прямо на пирсе грузового терминала морского порта. Котлы и турбо­генераторы для электростанций, фермы мостов или, скажем, ректификационные колонны для нефтеперерабатывающих заводов они отправляют в космос прямо с палубы сухогруза. Могут и сам сухогруз отправить — в восемьсот девяносто третьем, по случаю юбилея компа­нии, они действительно вывезли на орбиту списанный круизный газотурбоход. Он пару лет висел, привязанный тросами к станции, но потом его все-таки утащили на орбиту вокруг Марса. Слиш­ком уж он большой был, всех беспокоила мысль, что будет, если он начнёт сходить с орби­ты. Но что-то не находится заказчиков на межпланетную перевозку океанских кораблей в сборе. Все-таки спускать такое с орбиты очень дорого, получается дешевле на месте со­брать.

Рандеву с лоцманом прошло без осложнений. Лоцман оказался молодым парнем, на вид не больше тридцати стандартных лет. Олег усадил его в кресло второго пилота и они отправи­лись к собственно лифту.

Лифт Асгард выглядел как хаотически разрастающееся сооружение — да, впрочем, он и был таковым. Оригинальные конструкции центрального тела лифта, возведённого более двухсот пятидесяти лет назад, давно уже скрылись под более новыми надстройками. Сначала стыко­вочные аппараты размещались непосредственно по окружности центрального тела станции, «объекта Зеро», но станция постоянно нуждалась в дополнительных стыковочных узлах и в увеличении расстояния между ними для приёма все более и более крупных кораблей. Раз­мещать их можно было лишь на высоте планетостационарной орбиты. Поэтому, уже через двадцать лет после ввода лифта в эксплуатацию, вокруг центрального тела был сооружён кольцевой тоннель с новыми стыковочными аппаратами, соединённый с центральным телом пешеходными и грузовыми тоннелями, трубопроводами, кабелями и несущими фермами. Через пятнадцать лет стало тесно и на этом кольце, так что пришлось строить ещё одно, на этот раз эллиптическое, с большой полуосью, вытянутой вдоль экватора планеты. Через сто лет стало ясно, что расширение за счёт эллиптических колец не обеспечивает достаточного темпа прироста количества причалов, поэтому были возведены две сателлитные станции в десяти километрах на запад и на восток от оси лифта, удерживаемые на орбитах собственны­ми ионными двигателями и соединённые с центральным телом лифта подпружиненными тросами и эластичны­ми тоннелями. Тяжёлые корабли старались пристыковывать к сателли­там, чтобы уменьшить колебания башни.

Выше и ниже плоскости стыковочных аппаратов башня лифта была окружена независимо вращающимися кольцами административных и жилых комплексов — таможни, транспорт­ных агентств, диспетчерской, квартир для персонала, гостиниц для транзитных пассажиров и для отдыха экипажей кораблей. Кольца не имели иллюминаторов (бедных паксов стошнит, если они будут смотреть на вращающуюся вокруг них вселенную), зато их внешние поверх­ности с равными интервалами были увешаны утюгообразными спасательными шлюпками. Эти кольца тоже неоднократно надстраивались, расширялись и перестраивались. Олег по­следний раз был здесь чуть больше пятидесяти лет назад, и ни одного кольца он не узнал.

Олег окинул взглядом корабли, пристыкованные к центральному телу и объекту «Виски» (объект «Ехо» был скрыт днищем корабля, и Олег считал неудобным переключать обзорные экраны, чтобы не отвлекать лоцмана). К объекту «Виски» были пристыкованы три больших пассажирских лайнера с лениво вращающимися тороидальными пассажирскими секциями. Олег уверенно опознал только один, класса «Куин Мэри» - такие суда выполняли регуляр­ные рей­сы между Землёй и крупными колониями. Из грузовых кораблей здесь, на лифте Ас­гард, можно было заметить только относительно лёгкие почтово-багажные транспорты да герме­тизированные рефрижераторы для скоропортящихся пищевых продуктов — ананасы с Альфы, охлаждённый лосось с Зиппанга, степные тараканы с Пепперленда... Весь я в чём-то французском, весь я в чём-то испанском, из Москвы в Нагасаки, из Нью-Йорка на Марс... Тя­желовозы причали­вают к лифту Винланд, на Асгарде капсулы лифтов предназначены для пассажиров и малогабаритных грузов, двадцатифутовый контейнер в неё и не запихаешь.

У объекта «Зеро» стыковочные аппараты были заняты лёгкими аппаратами — преимуще­ственно, лоцманскими катерами и бизнес-джамперами. Олег с некоторым удивлением заме­тил два планетных разведчика класса «Локи». Даже в космосе, с убранными шасси и лопа­стями посадочных винтов, они удивительно походили на тяжёлые грузовые вертолёты.

Лоцман свернул световые батареи, подвёл яхту к стыковочному узлу и быстро причалил. Олег отметил, что маневриро­вал парень при сближении довольно аккуратно, а вот саму сты­ковку можно было бы прове­сти и помягче, но вслух ничего говорить не стал.

Карантинные сертификаты у Олега были в полном порядке — он не был на Земле и не кон­тактировал с землянами больше пяти стандартных лет. Впрочем, сейчас, после постройки орбитальных лифтов, когда миллионы человек и сотни тысяч тонн сельскохозяйственной продукции каждый год покидали Землю и прибывали в колонии, все эти карантины превра­тились в простую и практически пустую формальность. Человек освоил космос, и вместе с ним в космос проникли организмы, сумевшие освоить человека — кроме, пожалуй, некото­рых из тех, кому, кроме человека, нужен какой-то ещё промежуточный хозяин.

Под контролем лоцмана, Олег выровнял давление и открыл люк стыковочного аппарата.

На стороне станции его ожидала целая делегация, возглавляемая молодым человеком, воз­раст которого Олег определил лет в сто сорок-сто пятьдесят. Имея много возможностей по­наблюдать за процессом старения, Олег обнаружил эмпирические — но удивительно точные — правила поведения для разных возрастов. Начиная лет так с семиде­сяти и лет примерно до ста шестидесяти человек своим возрастом гордится и всячески под­чёркивает его — носит старомодную и демонстративно поношенную одежду, часто ходит с тростью, даже если она на самом деле не нужна, не делает регенерацию кожи на лице, не за­крашивает седину в волосах, а у кого этой седины нет или оказывается маловато, часто целе­направленно подкрашивает волосы прядями в соответствующий цвет. К ста шестидесяти го­дам большинству это надоедает и они впадают в другую крайность — чуть ли не ежегодная регенера­ция кожи, часто не только на лице и руках, но и на всем теле, молодёжный стиль одежды и причёски, злоупотребление молодёжным жаргоном, представления о котором обычно фор­мируются на основе общения с пра-правнуками и интернетных публикациях. Седина или лысина на этой фазе, разумеется, не вписываются в образ, поэтому седину закра­шивают, либо идут на дорогостоящие операции по пересадке или регенерации волосяных лу­ковиц. По мере на­блюдения за ровесниками, проходящими ту же фазу, человек начинает за­мечать новые и но­вые признаки возраста — взгляд, характер­ная «экономная» манера движе­ний — и пытается избавиться и от них, так что на всем протя­жении фазы имитация молодо­сти принимает все более и более изощрённые формы — и именно по степени этой изощрён­ности можно безошибочно определить, как давно эта фаза нача­лась. В какой-то момент, на Земле обычно приуроченный к двухсотому дню рождения (в ко­лониях этот момент подвер­жен несколько большим колебаниям), человек решает, что его все это достало, и следует со­рокалетняя фаза «естественного старения», когда человек снова принци­пиально не прибегает к средствам косметической регенерации.

Симптоматика следующей фазы отличается несколько большим разнообразием — человек возобновляет регенерацию кожи, но делает это уже в разумных пределах, так что большую часть времени его кожа выглядит на «средний возраст». Манера одеваться, причёсываться и выражаться при этом обычно становится экстравагантной, что человек определяет для себя как «поиск собственного образа». Обычно, когда Олега просили перечислить симптомы ста­рения, на описании этой фазы он и останавливался, приговаривая что «ходить бывает склиз­ко по камушкам иным». На самом деле, он и сам, иногда с интересом, а иногда и с беспокой­ством думал, как он нынешний, трёхсот тридцатилетний, будет выглядеть с высоты возраста лет в четыреста? Впрочем, до четырёхсот лет ещё дожить надо, а если статистика не врёт, то шансов у меня немногим более полста процентов...

Так вот, глава делегации выглядел на сто сорок-сто пятьдесят земных лет. Лицо его было покрыто крупными морщинами и пигментными пятнами (часть выглядела подрисованными), он был одет в штаны с вытянутыми коленками и рубашку с заплатами на локтях, носил очки с роговой оправой и — как показалось Олегу — с плоскими стёклами, имел трость, которую сейчас, в невесомости, он держал двумя руками наперевес, демонстрировал отсутствие лево­го верхнего клыка (хотя вот уж зуб-то вырастить...) и слегка шепелявил. На Земле и в коло­ниях с низкой гравитацией он бы, наверняка, ещё и сутулился, но здесь, на Валгалле, с её тя­готением в 1.4 земного «же», проблемы с позвоночником — это «момен­тально в море», поэтому их стараются корректировать при самых малейших признаках. Олег даже слышал — но не имел случая наблюдать на практике — что реально сутулящегося про­хожего могут прямо на улице упаковать в скорую помощь.

Представился он как тингман Лейф Йохансон (Олег часто сбивался в валгальской системе имен, принимая отчество за фамилию, но сейчас он решил сосредоточиться и запомнить, что обращаться к дяденьке надо тингман Лейф), поименовал Олега полным титулом и сказал, что для собрания арендован конференц-зал в люкс-секции отеля. Представители Альтинга и командование Лейданга сейчас едут на лифте. Если лифт придёт по расписанию, начнём в течении стандартного получаса. Вся делегация вместе с Олегом погрузилась в карт, похо­жий на тележки «американских горок», в которых пассажира вместо ремней прижимала к креслу жёсткая опускающаяся сверху рама. При доставке пассажиров с поверхности на ко­рабль, их сажают в такие кресла ещё внизу и непременно выдают пакетики для блевания. Если дело дойдёт до отстрела кабины лифта и её входа в атмосферу, кресла могут сработать как противоперегрузочные, но главная задача — это удержать пассажиров на ме­стах во время того короткого интервала, когда кабина лифта заканчивает разгон, переворачи­вается и начинает торможение. Потом, на центральном теле лифта, карт вывозят из кабины лифта и, отправляют по соединительным тоннелям прямо к кораблю. Всю зону нулевой гра­витации пассажир проезжает, пристёгнутый к креслу, и освобождается только в искусствен­ной гравитации пассажирских отсеков лайнера... или гостиницы, как сейчас. Когда защёлка рамы освободилась, Олег выбрался из кресла и с некоторым трудом поймал равновесие — он пробыл в невесомости не так уж долго, но почему-то переход от нулевой гравитации ему всегда давался чуть сложнее.

Люкс-секция отеля выглядела действительно по люксовому: отделанные натуральным дере­вом герметичные двери номеров с тщательно замаскированными уплотнителями, паркетный пол, закрытый пушистой ковровой дорожкой, лепные декоративные панели, бронзовые све­тильники, обзорные экраны в декоративных рамах, имитирующих окна. Только заметная при движениях кориолисова сила и табло аварийной сигнализации наводили на мысль о том, что отель находится в космосе. Подъем всего этого декора с поверхности на лифте был не так уж дорог, а лишний вес считался даже полезным: более массивный вращающийся «бу­блик» создавал больший гироскопический эффект, стабилизируя тело станции.

Конференц-зал тоже был отделан роскошно, с массивным эллиптическим столом из нату­рального дерева (скорее всего, из валгалльского клёна, но Олегу доводилось видеть и хоро­шие, без микроскопа не разберёшься, имитации валгалльского клёна, полученные морением карельской березы), массивными кожаными креслами, мягким освещением и ненавязчивой, но мощной вентиляцией. Там уже сидели человек восемь — преимущественно, астрономы, экзобиологи и планетологи. По крайней мере двое из учёных не выглядели кабинетными, и Олег поставил себе галочку поинтересоваться, кто из них прилетел на Локи. Также присут­ствовал военный атташе Новой Калифорнии, что на Альфе. Что-то многовато военных, в контактах с серафимами такого не было... а впрочем, от серафимской колонии S1 до бли­жайшей нашей больше ста петаметров, быстро они до нас не долетят, так что и практической военной опасности они не представляют. А когда неизвестный корабль приближается к гу­стонаселённой колонии, военных не грех бы и пригласить. Мы мирные люди, но наш броне­поезд...

Олегу выдали папочку с бумажками — все, что известно о приближающемся корабле. Там не было почти ничего, что он уже не знал бы из новостей. Единственное, что тут все-таки были официальные бумажки, не было сомнений в том, что ничто из информации — особен­но вызвавшая столько шума частота пинча — не придумано жадными до сенсации журнали­стами.

Неизвестный корабль с двигателем баззарда тормозится в двадцати трёх петаметрах от систе­мы Валгалла. Вектор скорости корабля проходит примерно в шести петаметрах от звезды, но, судя по направлению тормозного факела, они все-таки намерены попасть куда-то побли­же к центру системы. Поскольку вектор тяги направлен не вдоль траектории, точно опреде­лить направление, с которого изначально шёл корабль, невозможно. Изотопный состав фа­кела свидетельствует об очень высокой степени сгорания; частота пинча (пятьсот тринадцать герц), температура и форма факела в точности соответствуют доступным данным по тяжёлым серафимским термоядерным двигателям. Скорость плазмы в факеле и её массу можно определить с довольно высокой точностью, так что тяга двигателя достоверно оцени­вается в один и две с копейками гиганьютон, сто двадцать метрических тонн-сил. Сопротивление магнитной ловушки оценивается не с такой высокой достоверностью: не зная форму ловушки, можно определить только количество газа, доходящего до камеры сгорания, но не количество газа, расталкиваемого в стороны. Так или иначе, на данной скорости и с учётом плотности газа в окрестностях Валгаллы, оно получается в районе пятисот плюс-минус сотня меганьютон. Ускорение корабля по текущим данным оценить сложнее. Масса корабля получается не менее двухсот тонн, но не более полутора килотонн, скорее всего, все-таки, в районе одной килотонны или немного больше. Оценка в тысячу тонн следует из того, что именно при этой массе и при такой тяге он должен войти в систему Валгаллы с разумной конечной скоростью. Конечно, на малых скоростях сопротивление ловушки будет уменьшаться, да и баззард будет обеспечивать меньшую тягу, но, при массе в тысячу тонн, они, возможно, везут с собой запас водорода или чего-то другого для окончательного торможения. Так или иначе, время прибытия корабля получается примерно через шесть стандартных лет: около трёх лет, если они будут лететь со скоростью, близкой к текущей (что маловероятно); пять целых восемь десятых года, если они будут равномерно тормозиться (что тоже маловероятно, но ближе к реалистичной оценке).

Олег оглянулся на остальных людей за столом. Они тоже просмотрели бумажки, тоже не на­шли ничего принципиально для себя нового и интересного, тоже стеснялись переходить к делу до прибытия остатка комитета, и тоже скучали — некоторые откровенно играли во что-то (один, судя по характерным движениям пальцев, в тетрис) на телефоне или рисовали в приложенных к папке блокнотиках какие-то то ли диаграммы, то ли рожи инопланетян, дру­гие пялились в бумажки, изображая глубокомыслие. Олег тоже достал из кармана свой теле­фон и запустил орбитального пакмана. Не дали кораблём порулить, так я хоть на симуляторе попробую скомпенсировать.

Олег как раз съел вишенку и прикидывал маневр для атаки на ближайшее привидение, когда дверь конференц-зала открылась и вошли политики и военные. Олег с сожалением застопо­рил игру и посмотрел на вошедших. Среди них была Катя. За триста лет она, конечно, изме­нилась, но нельзя сказать, что в худшую сторону. Судя по состоянию кожи на лице, регене­рировалась она в последний раз лет двадцать назад, так что невнимательный наблюдатель дал бы ей лет сорок-пятьдесят, даже несмотря на сильную седину. Катя, по-видимому, знала, что он приглашён в комитет. Во всяком случае, она совершенно не удивилась, увидев его. Они расстались очень давно и не очень по хорошему, поэтому Олег привстал из кресла и молча изобразил преувеличенно вежливый поклон. Катя ответила ему таким же поклоном, ровно настолько же преувеличенным, и на этом они коммуникацию завершили. Интересно, в качестве кого она здесь? Она была в гражданской одежде, так что служба в Лейданге отпа­дает... депутат или технический сотрудник Альтинга? Почему бы нет, кстати.

Тингман Лейф — похоже, он взял на себя функции председателя, и никто не возражал — представил присутствовавших и вновь прибывших. Катю представили как тингфро Екатери­ну — ну да, депутат. И, наверное, не совсем простой депутат, раз её в этот комитет назначи­ли. В политики, значит, подалась на старости лет. Олег стал вспоминать, как у них тут орга­низован этот Альтинг — он помнил, что депутаты избираются на пять лет, но не мог вспо­мнить, какой у них режим работы: на полный рабочий год или только на время заседаний? Задумавшись об этом, он пропустил мимо ушей часть представлений — а, пофиг, всё равно у меня плохая память на имена, а если к кому-то придётся обратиться, изображу старого ма­разматика.

Закончив с представлениями, Лейф перешёл к делу. Повторять написанное в бумажках он, слава Финаглу, не стал, а сразу сказал, что корабль слишком похож на серафимский, и поэто­му мы пригласили в качестве эксперта по серафимам эрла Олега, более известного как фри­мен-уоррар Олег Злотников. Олег как-то не ожидал, что его сразу вытащат выступать, но и отпираться было неудобно. Он встал и прокашлялся.

• Ну да. Серафимы. Серафимы, конечно, милые создания. Я, признаться, не очень пред­ставляю уровень знаний аудитории на эту тему, да и не имел времени подготовить лек­цию по ключевым аспектам, поэтому постараюсь рассказать, что знаю. Ну и, опять же, поскольку я не готовился, то без картинок. Если часть моих знаний окажется для кого-то не новостью, я заранее прошу прощения — Лейф кивнул, подтверждая, что это его устраивает, и Олег продолжил:

• Итак, серафимы. Это, повторюсь, очень милые создания. Выглядит он... ну, больше всего они похожи на земных летучих мышей, хотя, конечно, название происходит от того, что у них шесть крыльев: передние, летательные и задние. Задние крылья также на­зывают просто ногами, хотя у них довольно развитая перепонка, при этом она не сросшая­ся с перепонкой летательного крыла, как у наших мышей, а отдельная плоскость. Обычно они в стационарных режимах полёта ноги держат вот так, под углом — Олег по­казал руками — так что получается что-то вроде V-образного хвостового оперения. Функция передних крыльев не совсем ясна. Как мы заметили, у травоядных сельскохо­зяйственных животных у передних и летательных крыльев перепонки сросшиеся, а у хищников: у самих серафимов и у их домашних хищных животных, так называемых «ко­шек» и «собак», перепонки раздельные. Хотя, конечно, мы видели только тех животных, которые серафимы привозят с собой в колонии, биосферу их родной планеты мы себе представляем только по их рассказам. Ещё есть такой небольшой прикол. На самом деле, у серафимов не шесть, а десять конечностей. То, что выглядит и используется, как ушные раковины — это, на самом деле, тоже конечности... и, как я понимаю, аналог на­ших слуховых костей, все эти молоточки и наковальни внутреннего уха — это, на самом деле, трансформировавшиеся пальцы этой конечности. И языки во рту... их два, они рас­положены снаружи зубов, и они с костями внутри, то есть это тоже, в определённом смысле, конечности. Да даже не в определённом... У ихних, того, что мы называем мле­копитающими, к которым относятся сами серафимы, у этих языков пальцы редуцирова­ны... а есть позвоночные животные, у которых языки с пальцами. Дракончики так назы­ваемые... это выглядит как что-то вроде земного рамфоринха или, скорее, альфийского... как его, чёрт, который самец костяного дерева...

• Кецалькоатль — подсказал альфиец.

• Да, кецалькоатля. Такая змея с крылышками, в общем. Только у дракончика, кроме крыльев, ещё две пары лап. И вот эти язы­ки с пальцами. Хвоста, кстати, у ихних позвоночных нет... точнее, что считать хвостом. Анальное отверстие, как раз, довольно далеко от заднего конца тела, зато задние конечности всегда находятся точно на заднем конце тела. Правда, у некоторых форм они редуцированы, у тех же дракончиков... В общем, предковая форма позвоночных больше похожа на какую-то, не знаю, сколопендру, чем... И что ещё их роднит с нашими членистоногими, скелет у них состоит не из минерализованного белка, а из белково-полисахаридной матрицы. И полисахариды, в основном, хитин. Минерализованы у них только зубы и немного когти, и не карбонатами, как у нас, а, по существу, кварцем, точнее, кварцевым стекловолокном.

• Ещё одна занятная деталь, это, как бы это сказать, инверсия полов. Примерно как у зем­ных морских коньков. Они яйцекладущие сумчатые. Женщина откладывает яйцо муж­чине в сумку, и тот это яйцо, а потом ребёнка таскает. Примерно как у земных обезьян, даже когда ребёнок уже, как бы это сказать, слёток, то есть в каких-то пределах умеет ле­тать самостоятельно, всё равно он довольно много времени проводит у папы на спине. И во сне, и в полётах. Поэтому у мужчин масса тела ниже, а размах крыльев больше. И у всех хищников довольно тесные моногамные пары, потому что мужчина с ребёнком в сумке, у него, конечно, лётные характеристики страдают, и эффективно охотиться он не может. И их дикие родственники, те же дикие собаки, охотятся, в основном, парами. Как они рассказывают, стандартная тактика для добычи среднего размера примерно такая: са­мец идёт на малой высоте, спугивает добычу и обеспечивает сонарную подсветку. А сам­ка заходит из пикирования, ориентируясь по сонарной подсветке самца. А на крупную добычу или большую стаю средней добычи они часто большую толпу собирают... даже дикие собаки, бывает, охотятся... как бы это сказать, эскадрильями из шести-семи пар. А кошки... они серафимам более дальние родственники. Если сравнивать серафима с соба­кой — это степень родства примерно как у нас с гиббоном, то кошка с серафимом — это, скорее, как мы с американской узконосой обезьяной. Кошки работают по мелкой добыче, и у них кошка просто одна охотится и кормит самца... кота, а тот большую часть воспитания ребёнка проводит, просто вися на ветке.

• Хотя биохимия у них водно-углеродно-азотная и, вроде бы, на нижнем уровне похожая на нашу, аминокислоты, пептиды, жиры, углеводы, и дышат они, как и мы, кислородом, все-таки условия обитания у них, по нашим меркам, довольно своеобразные. Состав ат­мосферы у них также, вроде бы, не представляет собой ничего особенного: углекислый газ, кислород, вода, на большинстве колоний в атмосферах также есть некоторое количе­ство азота и оксида серы, но, в общем, каждый газ по отдельности выглядит достаточно безобидным.

• Кроме оксида серы — подал голос калифорнийский атташе.

• Ну, да, кроме оксида серы, но его, обычно, немного. Скажем, в стандартной атмосфере космических аппаратов у них серы вовсе нет, чтобы снизить коррозию. Тем не менее, мы с серафимами не можем дышать одним воздухом, и планеты, пригодные для колонизации людьми, абсолютно непригодны для серафимов, и, соответственно, наоборот. Проблема, как известно, не в газах по отдельности, а в их давлении. Начнём с кислорода. У челове­ка при парциальном давлении кислорода в районе трёх метрических атмосфер... трёх бар... В общем, в районе трёх бар, а у тех, кто адаптирован к низкому содержанию кисло­рода, и при более низких давлениях, у человека начинается острое кислородное отравле­ние. Судороги, галлюцинации, потеря сознания, резкое расширение сосудов и падение кровяного давления, разрывы сосудов, остановка сердца... Я не помню, в каком порядке это все происходит с ростом давления, но, в общем, приятного мало. Ну и длительное пребывание при давлениях кислорода более двух бар тоже не полезны, повреждения лёг­ких, свободные радикалы во всех тканях... В свою очередь, нижней границей нормально­го давления кислорода для серафимов считается десять бар. При семи барах у серафима нарушается высшая нервная деятельность. После тридцати секунд пребывания при дав­лении шесть бар кислорода серафиму нужна реанимация. После двух минут пребывания при таком давлении реанимация считается бесполезной. Вообще, они плохо переносят кислородное голодание... и лёгкие у них, по нашим меркам, довольно малоэффективные. Собственно, они проточной конструкции, по существу, это жабры, а не лёгкие.

• Это кислород. Теперь углекислый газ. Он, вроде, считается безвредным, но при пятиде­сяти миллибарах углекислого газа у человека выключается дыхательный рефлекс и тоже, в общем, нужна реанимация. А у серафимов, нормальные давления атмосферы для коло­ний считаются в диапазоне от восьмидесяти до ста сорока бар. И, кроме кислорода и во­дяного пара, почти все это обычно углекислый газ. Ну, считаем, десять-пятнадцать бар кислорода, семь-тире-десять бар водяного пара... Даже если азот и есть, его, обычно, немного, в пределах пяти бар. В общем, по данным серафимов, атмосферы приемлемых для колонизации планет должны содержать от пятидесяти пяти до ста двадцати бар угле­кислого газа. Собственно, при таких давлениях дело уже не в дыхательном центре. Гази­ровку все пили? Углекислый газ, сволочь, растворяется в воде, и при давлениях порядка ста атмосфер его в воде растворяется довольно много. Ну, в пересчёте на литры при ат­мосферном давлении... при нашем атмосферном давлении, там счёт идёт буквально на сотни литров газа на каждый литр жидкостей тела. Если у него будет взрывная деком­прессия, это не кровь из ушей и носа, как у нас, его буквально распылит. Они нам пока­зывали последствия взрывной декомпрессии от ста до десяти бар на трупе какой-то мел­кой твари, вроде нашей летучей мыши. От неё остался только скелет, причём такой, как бы это сказать, вспененный... шерсть и... э... мелкий аэрозоль.

• И ещё, при растворении, углекислый газ реагирует с водой и образует угольную кислоту. С одной стороны, это означает, что, даже если человеку шунтировать дыхательный центр, в такой атмосфере, даже обеднённой кислородом, он все равно загнётся просто от кислотности крови. Тупо все белки начнут сворачиваться. Кстати, не обращали внима­ние, почему газированные напитки, даже сладкие, никогда не бродят и не прокисают? Именно поэтому, у этого даже название есть, углекислая пастеризация. И, кстати, давления углекислого газа при этом используются существенно ниже, чем в типичной серафимской атмосфере. Ну, конечно, ещё оксид серы... в общем, растворять металл плевками, как те Чужие из старинных фильмов, серафим, конечно, не может, но нормальная кислотность крови у них примерно на уровне нашего столового уксуса. По большей части за счёт, как раз, угольной кислоты, хотя, конечно, серная и сернистая кислоты тоже... Говорят, в колониях, где в атмосфере нету оксида серы, они так вот постоянно таскают с собой тефлоновую бутылочку с серной кислотой и прихлёбывают время от времени. Поэтому, даже если ему давление снижать постепенно, в процессе дегазации у него упадёт кислотность и начнут сворачиваться белки. Они на заре космической эры отрабатывали технологию дегазации тела, чтобы в космических аппаратах сделать атмосферу из чистого кислорода... Серной кислотой это компенсировать не получилось, они вливали в кровь какие-то смеси сильных органических кислот, той же уксусной. В общем, они с этим повозились и бросили, потому что очень долго, довольно неприятно и, как выяснилось, все-таки вредно для здоровья.

• Ну и, конечно, вода. Нормальная температура тела у серафима сто восемьдесят три гра­дуса цельсия. Давление насыщенного водяного пара при такой температуре около десяти бар. То есть, если его откачать до десяти бар чистого кислорода, он рискует, что у него кровь вскипит, даже если её полностью дегазировать. Конечно, это будет не так эффект­но, как взрывная декомпрессия, больше похоже на нашу кровь из ушей, но тоже, в об­щем, достаточно мало приятного. Ну и с температурой тела тоже занятный прикол. Если прикоснуться к человеку предметом, разогретым до температуры тела серафима, это, не помню, какой там степени ожог, но, в общем, понятно, что на пользу это не пойдёт. И наоборот, если серафим прикоснётся к предмету с температурой тела человека, это... ну, всё-таки, по нашему это обморожение, причём тоже по полной программе, с образовани­ем кристаллов льда в тканях.

• Лёд при ста восьмидесяти градусах???

• Не лёд, конечно, а гидрат углекислого газа. При высоких давлениях он стабилен при до­вольно большой температуре. Ну, понятно, все белки при этом тоже сворачиваются и тка­ни на ампутацию. А биотех у них отстаёт от нашего довольно существенно. Во всяком случае, так регенерировать ткани, как мы, они не умеют, даже кожу и мышцы, не говоря уж о внутренних органах. Ну и, из-за различий в биохимии и физиологии, конечно, наши биотехнологии для них абсолютно бесполезны. В принципе, в биосферах наших сайтов панспермии, формы жизни, способные выжить в таких условиях, считаются экстремофи­лами. Всякие там метаногены, питающиеся окислением сульфидов у жерл глубоковод­ных гейзеров... Ну и наоборот, условия планет, пригодных для колонизации людьми, с точки зрения серафимов мало отличаются от межпланетного пространства. Когда мы их привозили на Кассандру, они так там и рассекали в скафандрах для работы в открытом космосе. Любое их сельскохозяйственное растение или животное, не говоря уж о самом серафиме, в нашей атмосфере умрёт быстрой и довольно эффектной смертью. А человек на планете, пригодной для серафимов, может выжить только в оборудовании, которое больше похоже на водолазное, чем на планетный скафандр. Ну и, конечно, простой водо­лазный скафандр брать нельзя, потому что коррозия и внешняя температура... Главной проблемой, кстати, на практике оказывается намерзание на скафандр гидратного льда, поэтому надо делать внешний слой скафандра с подогревом, иначе мгновенно превра­тишься в сосульку. Поэтому, с тех пор, как мы с серафимами встретились, преобладала точка зрения, что нам в космосе делить нечего. Тем более, размещение сайтов панспермии... в общем, в границах Известного Космоса биологически активных планет, похожих на пригодные для серафимов, довольно мало. Их тип биосфер идёт туда... - Олег неопределённо помахал рукой, пытаясь сообразить, в какой же стороне находится Орион, и вспомнил, что он во вращающемся бублике — в общем, в сторону Ориона, откуда и второе, менее популярное название, ориониты. Ну и планет «нашего» типа в ту сторону тоже как-то не особенно много наблюдается. Тем не менее, конечно, взаимные сомнения остаются, поэтому списками колонизированных планет мы с ними не обменивались.

• То есть, вы считаете, что это может быть орионитский зонд, который был направлен на Валгаллу просто по недоразумению? - спросил калифорнийский атташе.

• В принципе, я бы такой возможности не исключал. Но против этого есть два возражения: во-первых, их методы наблюдения экзопланет, насколько мы знаем, уступают нашим, но они же не могли не видеть, что тут атмосфера прозрачная и бедная углекислым газом! Ну и, во-вторых, если бы это был просто заблудившийся зонд, почему бы на наш запрос они стали отвечать, что ничего не знают и зондов в эту сторону не отправляли?

• А вы отправляли такой запрос?

• Конечно.

• А вы уверены, что это была хорошая идея? Вы ведь, по существу, сообщили координаты одной из наших колоний.

• Ну, если это заблудившийся зонд, то это была единственно разумная идея. А если нет, то они и так все увидят, когда прилетят, поэтому... И ещё, я только сейчас сообразил, что вы, похоже, не понимаете. Если это серафимы, то это не зонд.

• А что это? - с удивлением спросил кто-то из военных.

• Это челнок.

• Какой ещё челнок??? - не понял спросивший. Судя по выражениям лиц, с этим термином в контексте серафимов многие оказались незнакомы.

• Ну, челнок. Не в смысле штука, которая ездит туда-сюда, а в смысле штука, которая тя­нет за собой нить. Туннелеукладчик. Эта штука везёт портал гиперпространственного туннеля. Они не отправляют простые зонды к системам, они же не знают ансибля, им придётся с этим зондом общаться радиосигналами или лазером, ждать ответа десятилетия­ми, это же очень неудобно. Они сразу протягивают туннель.

По выражениям лиц, особенно по выражениям лиц военных, Олег понял, что он неудачно выбрал формулировку. Конечно, так или иначе пришлось бы сказать, что серафимы не от­правляют простые релятивистские зонды, но Олег умудрился выбрать формулировку, из ко­торой получалось, что эта штука обязательно является серафимским туннелеукладчиком. Хотя, в общем, ниоткуда это, пока что, однозначно не следовало.

• Я хотел сказать... В общем, если бы это был серафимский корабль, это скорее всего был бы чел... туннелеукладчик. Но если это чей-то чужой корабль...

• Если это не серафимский корабль — возразил тот же военный — то почему у них частота пинча так точно совпадает?

• Ну, мы точно не знаем, почему у серафимских двигателей именно такая частота. В прин­ципе, мои ребята предполагали, что на самом деле у них в пинч-зоне возникает что-то вроде резонанса Кадзии. Иначе, при тех параметрах активной зоны, которые они заяв­ляют и которые, вроде бы, соответствуют данным измерений, невозможно добиться та­кой степени сгорания...

• Но при таких температурах и характерных временах не может быть спиновой конденса­ции и, соответственно... - возразил кто-то из учёных, вроде бы, насколько смог вспомнить Олег, его представляли как астрофизика.

• Ну да, потому я и говорю, не резонанс Кадзии, а что-то вроде. Во всяком случае, в нор­мальных условиях протон-протонный синтез даже при таких давлениях и температурах идёт очень медленно, а у них за две миллисекунды водород сгорает практически без остатка... но горит только водород, а более тяжёлые, чем бериллий, элементы почему-то не образуются. Поэтому самое правдоподобное объяснение, что все-таки в этих движках происходит какая-то манипуляция пространством вероятностей, только они этого не зна­ют или не знают, что это так называется. Если это так, то, получается, что такие парамет­ры двигателя выбраны не случайно... и, значит, другая разумная раса, которая пыталась бы построить двигатель по тем же принципам...

• Господин Злотников, вы же исследовали серафимские термоядерные двигатели. Неужели наш уровень понимания их технологии до сих пор остаётся на таком уровне, что мы мо­жем лишь тыкать пальцем в небо — резонанс, не резонанс? - в голосе альфийского атта­ше звучало раздражение.

• Ну, я не исследовал, я был лишь переговорщиком, который предложил обмен технология­ми. Но, в общем, так оно и есть: хотя серафимы и утверждают, что весь этот двигатель основан на пинч-эффекте, то есть на чисто электромагнитном взаимодействии плазмы с самой собой и с управляющими катушками и клистронами... В общем, мы не можем ни выписать уравнения электромагнитного поля и движения плазмы, описываю­щие этот двигатель, ни воспроизвести этот двигатель по чертежам, ни даже разобрать за­ведомо работоспособный образец двигателя и собрать его обратно так, чтобы он зарабо­тал. Нет, лишних деталей при этом не остаётся. Там настройка сбивается. Серафим мо­жет настроить собранный нами двигатель до рабочего состояния. Мы не можем.

• А как такое может получиться? У них другая математика или другая математическая мо­дель электромагнитного поля?

• Да, вроде бы, не другая. Собственно, на этом этапе первый прикол и возник. Вроде бы, уравнения... те уравнения, которые мы называем уравнениями Максвелла, выглядят оди­наково, различия только в условных обозначениях. Но дальше начинается штуковина. Мы взяли, написали программы, которые переводят записи систем дифференциальных уравнений из нашей системы в ихнюю и обратно. Для простых уравнений все работает отлично. Коаксиальный кабель, соленоид, антенна Яги... Да даже не для очень простых, мы её и на моделях магнитной ловушки баззарда тестировали, все сходится. Или на мо­дели нашего токамака... Кстати, они, когда чертежи токамака увидели, они, конечно, впе­чатлились... Не сказать, что очень по хорошему впечатлились, правда... Примерно как впечатлился бы доисходный авиаконструктор, если бы ему показали паровой ракетовоз времён Войны за Независимость. Типа, в какой степени неконтролируемая инженерная фантазия может компенсировать нехватку производственных мощностей, пригодных для произ­водства нормальных самолётов... Но описание токамака наши программы-переводчики нормально прожёвывали, причём, даже при многократном пропускании описания через этот переводчик, ничего страшного не получалось. Поэтому мы решили, что всё про­граммное обеспечение мы отладили и можно браться за описание реально сложных устройств. Берём, значит, ихнюю математическую модель ихнего двигателя, пропускаем через этот переводчик, получаем систему из двадцати тысяч дифференциальных уравне­ний в частных производных. Вручную с таким работать невозможно, поэтому мы её запускаем в матлаб, он её две недели пережёвывает и сообщает, что система уравнений динамически неустойчива на всех диапазонах значений всех параметров. Мы об этом со­общаем серафимам. Они шевелят ушами и говорят — странно, там область устойчивости есть, правда, она довольно узкая, но она есть. Где-то у вас в вашей программе ошибка. Ладно. Берём чертежи двигателя и пытаемся выписать систему уравнений, описываю­щую поле и плазму в этом двигателе, из первопринципов. Получается система из тридца­ти тысяч уравнений, тоже неустойчивая. Они говорят — вы хоть покажите, что у вас по­лучилось? Мы запускаем эту систему уравнений в обратный переводчик, он падает. Они говорят — ну вот видите, где-то в программе ошибка. В какой программе-то? А черт его разберёт, в какой. Ну хорошо, говорим, вы хоть назовите нам эти самые диапазоны пара­метров, где устойчивость. И вот тут-то выясняется самое интересное, что эта вот система из двадцати тысяч уравнений, она им нужна, как бы это сказать, только для медитации. Они её решать, а тем более исследовать на устойчивость или применять при реальном расчёте двигателя, вовсе никогда не собирались и не собираются. Или даже они эту си­стему специально для нас нарисовали. А зону устойчивости они ищут... В общем, это ви­деть надо. Ужастик в стилистике стимпанк. Вампир-сумасшедший механик. Ну, пред­ставляете себе серафима? Это такая, как бы, летучая мышь с туловищем размером с ту­ловище человека. Ну и вот этот самый механик берет, надевает эти ихние радарные очки, берет такие два торцевых ключа на длинных ручках, вытягивает руки... в смысле, ле­тательные крылья, надевает ключи на резонаторы, садится перед соплом двигателя и суёт башку прямо в сопло. Потом они включают магнитную ловушку и запускают в неё пучок электронов. И он смотрит на отражение своих радиоволн от этих электронов и крутит ре­зонаторы в разные стороны. И вот когда в ловушке образуется интерференционная кар­тина с такими лепесточками, они нам даже пытались эти лепесточки нарисовать, вот это и есть зона устойчивости.

• И что, вы не можете увидеть эту интерференционную картину?

• Нет, конечно.

• Но разве нельзя воспроизвести эти радарные очки и посмотреть своими глазами, что они там видят?

• Мне кажется, вы не совсем понимаете, что такое серафимские радарные очки. Это воис­тину инопланетная технология: это устройство, которое мы ни при каких обстоятельствах не сможем использовать и при этом устройство, которое мы ни при каких обстоятель­ствах не сможем воспроизвести. Понимаете, в чем штука, это надо рассказывать издале­ка, причём с двух разных концов. Один конец состоит в том, что у серафимов началом промышленной революции считается дата, когда они изобрели чертежи. У них традици­онный чертёж выглядит как такая марлечка... в общем, рыхлая ткань, через которую со­нар просвечивает, и в этой марлечке толстой ниткой вышит собственно чертёж. Но до изобретения чертежей они довольно много вещей наизобретали, и поэтому у них все из­делия делятся на два больших класса: на устройства, которые делаются по чертежам, и на устройства, которые делаются не по чертежам. Ну и ещё есть гибридные устройства, к которым, кстати, и относится ихний термоядерный двигатель. А радарные очки — это как раз одно из самых сложных устройств, которое делается не по чертежам. Ну и, соот­ветственно, разработчики техники тоже делятся на две категории, одна называется... мы это переводим как «инженеры», это те, кто проектирует и делает устройства по чертежам. И есть... обычно мы это переводим как «механик», но дословно это «тот, кто делает мото­ры и пушки», вот они работают с устройствами без чертежей. И «механики» до сих пор, как мы поняли, считаются более уважаемым... э.. направлением деятельности. Это один конец.

• Моторы и пушки? — удивился один из валгалльских военных — А разве у них пушки не с унифицированными боеприпасами? Как вообще можно сделать без чертежей пушку под стандартный боеприпас?

• Ну, дословный перевод названия профессии, в общем, не означает точного описания современного положения дел в этой профессии. Так, «геометр» дословно переводится как «землемер», но всё-таки современные геометры занимаются немного другим. То есть, я мог бы объяснить историю этого термина, как они делали моторы в доиндустри­альную эпоху и как они делают пушки сейчас, но, боюсь, это будет вложенная лекция ещё на полчаса. Так вот, возвращаясь к исходной теме, второй конец состоит в том, что у серафимов, как вы знаете, нижние слои атмосферы практически непрозрачные из-за тума­на, поэтому глаза на малых высотах у них абсолютно бесполезны. А при таком дав­лении и характерных для их колоний силах тяготения летать очень выгодно. А летать, не видя куда... В общем, как бы вам объяснить... Скажем, сонар земных летучих мышей считается довольно сложной штукой. Там есть и сигналы постоянной частоты для опре­деления скорости по допплер-эффекту, и сигналы переменной частоты для точного опре­деления расстояния, и автоматика, которая поднимает кости внутреннего уха от барабан­ной перепонки, когда мышь верещит, и довольно сложная постобработка всего этого в мозгу. Но сонару летучей мыши в эволюционном отношении всего несколько десятков миллионов лет. А у серафимов сонар эволюционировал не менее миллиарда лет, их жив­шие в воде предки тоже пользовались сонаром вместо глаз, и при этом у них же весь этот миллиард лет идёт непрерывная гонка вооружений. У них же каждое уважающее себя съедобное животное имеет целый комплекс средств противосонарной защиты, а серафимы, они же хищники, они не могли бы ловить добычу, не умея эти средства противосонарной защиты как-то обходить. Поэтому их сонар против сонаров наших летучих мышей... или против наших радаров и антирадаров... ну, примерно как наши глаза вместе с нашей зрительной корой против светочувствительных пятнышек ланцетника. И радарные очки должны все эти сложности сигнала, все эти фазовые картины воспроизводить в радиодиапазоне. Причём, мало того, что воспроизводить, они должны пересчитывать задержку радиоэхо в задержку звукового сигнала... От задержек в наносекунды переходить к задержкам в сотни миллисекунд и секунды, и при этом в точности воспроизводить фазовую картину отражения, чтобы серафим мог определить все расстояния, все направления и все относительные скорости, не чувствуя отличий от сонара. Или, точнее, чтобы отличия от сонара не вызывали раздражения и дезориентации. Это не то, что наши телескопы или приборы ночного видения, где достаточно просто передать картинку с сенсора один в один...

• Но там же цифровой компьютер?

• Нету там никакого цифрового компьютера... точнее, в современных радарах он есть, но это вспомогательная штука, что-то вроде наших индикаторов на лобовом стекле, добав­лять к сонарной картинке всякие там синтетические буковки, барометрический высото­мер, GPS, выданные диспетчерской коридоры... А сами радарные очки — это полностью аналоговое устройство, причём... Ну, в основе своей, это клистрон, СВЧ-радиолампа на свободных электронах. Но в этом клистроне у них сделаны усилители, фазо-амплитуд­ные преобразователи частоты, динамические линии задержки, чёрт те что. И все это не отдельные детали, а все это встроено в сам клистрон, в одном объёме вакуума. Они сами не могут объяснить, где у них кончается ФАПЧ и начинается линия задержки. Собственно, «встроены» неудачное слово, это примерно как сказать, что у человека гипофиз встроен в мозг. Такой, я бы сказал, органический дизайн, радиоэлектронное устройство со сложной функцией без логического... и без физического разделения на радиодетали. Оно работает, но умонепостижимым для человека об­разом... и даже, в общем, как я понимаю, не очень умопостижимым для серафима. И на­страивают они эти очки индивидуально, причём почти таким же образом, как и двигате­ли: они их разбирают, микрофон выносят наружу, а сами очки кладут в вакуумную каме­ру, у которой одна стенка из диэлектрика. И к этой стенке прилеплена такая штука, вро­де настроечной таблицы у старинных телевизоров. Такая сетка из проволоки, там всякие круги и прямоугольники из проволоки вытканы. И он на эту сетку смотрит через эти очки и видит, что вот при отображении кругов идёт вот такой артефакт — тогда он берет такой специальный электрод на длинном щупе, засовывает внутрь этой лампы и убирает плазменным напылением слой буквально в пару атомов с определённого места стенки лампы. Или наоборот, напыляет. И дальше смотрит, и так пока не останется ни одного артефакта. Потом он эти очки прямо там в камере запаивает. И вот эти очки... Когда он смотрит через эти очки на электронный пучок в плазменной ловушке, то там ни один чёрт не разберёт, где там происходит интерференция — в самой ловушке, внутри очков или у серафима в голове. Поэтому способа увидеть человеческими глазами ту картинку, которую видят... э... воспринимают через радарные очки и сонар серафимы, по-видимому, не существует. А без этой картинки мы не можем настроить ихний термоядерный двига­тель.

• А нам вообще нужен этот двигатель? Может быть, это как те же радарные очки, штука не только невоспроизводимая, но и бесполезная? Ведь у него удельный импульс хуже, чем могут выдавать наши плазменные двигатели? - этот вопрос задал кто-то из полити­ков, и, судя по возмущённому гулу, большая часть учёных и военных ответ знала, но Олег, раз уж его вытащили в докладчики, решил ответить:

• Конечно, нужен. Смотрите. Плазменный двигатель может давать огромный удельный импульс, но он ограничен энерговооружённостью корабля. Удельный импульс, это, фактически, средняя скорость истечения реактивной массы... если его измеряют в секундах, то это скорость, поделённая на метрическое «же», десять метров в секунду за секунду. Теперь вспоминаем школьную физику. Расстояние умножить на силу, это работа, то есть энергия. Скорость умножить на силу — это энергия в секунду, то есть мощность. Грубо говоря, произведение удельного импульса на тягу равно мощности. В случае плазменного двигателя, мощность равна мощности энергоустановки корабля. Или, точнее говоря, это произведение равно мощности энергоустановки умножить на КПД... который всегда меньше единицы. С одним и тем же запасом рабочего тела и с одной и той же энергоустановкой, плазменник может выдать либо большую тягу в течении очень короткого времени либо очень малую тягу в течении длительного времени. А энергоустановка... ну да, большинство наших кораблей работает от световых батарей. Для большинства задач этой мощности маловато. Скажем, когда пассажирский корабль тащится от точки прыжка до стыковочного узла орбитального лифта с ускорением в сотые доли «же», это многих раздражает, но это единственный способ получить высокий удельный импульс и, соответственно, высокую разность скоростей... высокое дельта-вэ. Можно, конечно, запасать энергию в конденсаторных батареях, как, кстати, в современных пассажирских кораблях и делают, и это позволяет увеличить ускорение до десятых долей «же» и уменьшить время полёта в разы, но тогда получается, что корабль зависим от инфраструктуры. Корабль с батареями может курсировать только между орбитальными лифтами, на которые с поверхности планеты подняты кабели, и на планетном конце кабеля стоит по хорошей такой электростанции. А серафимские двигатели... В том-то его и прелесть, что каждый двигатель сам себе энергоустановка. Добавляя камеры сгорания, мы линейно увеличиваем тягу и одновременно увеличиваем мощность, и общая энерговооружённость корабля оказывается ограничена только здравым смыслом и комфортом пассажиров... ну и, при плотном орбитальном трафике, конечно, ещё возможными последствиями попадания факелом в другой корабль. Поэтому у них рейсовые пассажирские корабли летают с ускорениями в несколько «же»... и при этом, у нас типичный паксовоз идёт от стационарки до точки прыжка в районе полугигаметровой орбиты, это дельта-вэ пара километров в секунду максимум, и то у нас это вызывает мучения с экономией рабочего тела. А им надо лететь от стационарки до точки Лагранжа, где висят порталы тоннелей, и они часто вынуждены входить в тоннель со скоростью в десятки километров в секунду, да ещё и в самом тоннеле им приходится идти на полной тяге, чтобы скомпенсировать разность скоростей концов тоннеля. Проход паксовоза через тоннель, от портала лифта до портала лифта, по бюджету дельта-вэ, получается полста километров в секунду, а то и больше. На наших движках с нашими энергоустановками такой полёт занимал бы годы, а для них это как на флаере на соседний хутор слетать. Это даже только если говорить о применении этих двигателей для космических полётов. Но ведь у них есть и термоядерные реакторы на том же принципе. Да, у нас есть стационарные термоядерные реакторы на дейтерии или на дейтерии с гелием-три, но все-таки им нужны относительно редкие изотопы водорода, а серафимский реактор может работать на природном водороде, прямо из электролизной установки. И никакого нейтронного излучения, соответственно, никакой наведённой радиации. И ещё, наши реакторы, чтобы быть экономически выгодными, должны быть огромными, а ихний реактор можно сделать немногим больше газотурбинного генератора... и ненамного дороже... и при этом с гораздо большей удельной мощностью.

• Мы отклонились от темы — прервал Олега Йохансон — серафимские термоядерные ре­акторы, это интересно и эрл Олег, я вижу, может без подготовки беседовать на эту тему часами, но у нас вопрос, что делать с летящим к нашей системе кораблём. Судя по тому, что они летают с релятивистской скоростью, вряд ли они используют технологии, основанные на неизвестных нам физических принципах, поэтому, если это автоматиче­ский зонд весом около тысячи тонн, то сам по себе он не может представлять собой воен­ной угрозы. Но если это серафимский тоннелеукладчик — Йохансон посмотрел на скор­чившего рожу Олега и поправился — если это что-то типа серафимского тоннелеуклад­чика, то один Бог знает, какими ещё технологиями они владеют и что они могут выпу­стить из своего тоннеля.

• Но ведь мы легко сможем заблокировать выход из тоннеля и уничтожать всё, что оттуда вылетает — это кто-то из политиков.

• Когда выход из тоннеля висит рядом с планетой в точке Лагранжа, его, конечно, легко за­блокировать — снисходительно объяснил калифорнийский атташе — Но когда конец тоннеля прикреплён к кораблю, оснащённому двигателями с общей тягой в несколько килотонн, они смогут улететь от любых наших кораблей с плазменными двигателями. И, вдали от зон поражения нашего оружия, они смогут провести через этот туннель целый военный флот.

• Но сейчас у них только один двигатель тягой чуть больше ста тонн? - не унимался поли­тик.

• Это сейчас, когда приток топлива у них ограничен возможностями магнитной ловушки баззарда. Я читал переводы того, как серафимы описывают построение тоннеля. — про­должил атташе — Сначала челнок с релятивистской скоростью протаскивает узкий тоннель. Потом, когда челнок тормозится до нескольких десятков километров в секунду, у них появляется возможность пролететь через этот туннель на корабле. И они провозят через этот тоннель дополнительное оборудование, дополнительные чушки экзотической материи, силовые элементы, дополнительные двигатели, баки с горючим, расширяют портал тоннеля и ставят на него эти самые дополнительные двигатели.

• Вообще, не надо себе представлять портал серафимского тоннеля как что-то стационар­ное — поддержал военного Олег — Да, они висят в районе точки Лагранжа, но это надо видеть, как они с ними манипулируют. Они их постоянно куда-то разворачивают, как-то ими маневрируют. Как я понимаю, главным образом, чтобы оси тоннелей не пересекались. Представляете, если пассажирский корабль со снаряженной массой в пару сотен килотонн идёт через тоннель с ускорением в два «же», какой из портала тоннеля будет вылетать факел плазмы, и что будет с лёгким кораблём, который выскочит из другого тоннеля и попадёт в этот факел? И, по нашим наблюдениям за траекториями проходящих через тоннель кораблей, этот тоннель снаружи выглядит как такая... до­вольно мощная гравитационная аномалия, причём один и тот же тоннель с гравитацион­ной точки зрения иногда выглядит как чёрная дыра массой примерно так с Луну, иногда как белая дыра примерно той же массы... именно поэтому им и бывает нужно входить в этот тоннель с огромной скоростью. Как мы понимаем, как раз это, как мы это назы­ваем, псевдогравитационное поле и компенсирует... не только разность гравитационных потенциалов между концами тоннеля, но и разность скоростей этих концов. Несколько порталов, собранных неподалёку друг от друга, постоянно взаимодействуют друг с дру­гом, им нужен весьма немалый расход дельта-вэ, чтобы просто удержать их на одном ме­сте. Собственно, без этих ихних термоядерных движков они бы не смогли нормально эксплуатировать эти свои тоннели, им для этого жизненно нужны мощные двигатели, ра­ботающие на дешёвом топливе.

• То есть, если это серафимы, то при прибытии в систему Валгаллы следует ожидать, что они снабдят этот, как вы его называете, челнок, гораздо более мощными двигателями? - подвёл резюме кто-то из валгалльских военных.

• Да. Но мы не уверены, что это вообще серафимы — сказал Олег.

• И что вы предлагаете?

• Я предлагаю попытаться с ними связаться. Поговорить.

• Как вы с ними поговорите? Работающий баззард даёт такие помехи во всех электромаг­нитных диапазонах, что они даже звезду Валгаллы сейчас не видят. Ни один наш лазер или мазер или фазированная решётка до них сейчас тупо не докричатся.

• Я предлагаю прыгнуть в межзвёздное пространство, по возможности выровнять скорости с их кораблём и связаться с ними лазером... или, наверное, всё-таки мазером.

• Как вы прыгнете в межзвёздное пространство? Гиперпрыжок возможен только между областями с равным гравитационным потенциалом. Чтобы прыгнуть за пределы гравита­ционного колодца звезды, мы должны уже быть за пределами этого колодца.

• Так, как мы прыгали в межзвёздное пространство во время поисков потерянных ковчегов. Мы использовали коричневые карлики и свободные планеты. Я, конечно, не помню их координаты наизусть, но у меня сохранились архивы. У коричневых карликов гравита­ционный колодец довольно глубокий... достаточно глубокий, чтобы туда можно было прыгнуть чуть ли не прямо с орбиты Валгаллы, но, при этом, он гораздо меньше, чем у звезды. Когда мы построили станцию с аннигилляционным двигателем, мы достигали межзвёздного пространства за четыре дня.

• Но, даже с аннигилляционным двигателем, вы не сможете выровнять скорость с базза­рдом, идущим на околосветовой скорости! А без выравнивания скоростей он мгновенно улетит на такое расстояние, с которого вы до него опять не сможете докричаться никаким мазером. Тем более, что когда вы работаете мазером с планеты, в вашем распоряжении вся энергосистема Валгаллы, а когда вы это делаете с корабля, у вас все-таки есть ограни­чения по мощности, и каждая передача, фактически, съедает запас дельта-вэ, необходи­мый вам для возвращения.

• Во-первых, за то время, пока мы сможем построить аннигилляционный корабль, они уже должны будут довольно сильно затормозиться — возразил Олег — Сейчас никто в Из­вестном Космосе такие корабли не строит, и воссоздание такой штуки по старым черте­жам займёт годы. Они при этом будут уже не в межзвёздном пространстве, а, практиче­ски, довольно глубоко в облаке Оорта. Во-вторых, я не предлагаю выравнивать скорость на аннигилляционном ходу. Конечно, это должен быть корабль с гибридным двигателем. Так называемый корабль Кадзии — реакция зала на эти слова оказалась смешанной. Только некоторые из учёных и военных поняли, о чем речь:

• Подождите, подождите. Ведь этот корабль Кадзии, как я понимаю, это легенда Тёмных Веков, к популяризации которой вы приложили некоторые усилия, не более того.

• Ну, с практической точки зрения, тот факт, что внук Кадзии летал на таком корабле, мож­но считать легендой — сказал Олег, постаравшись, чтобы это прозвучало примирительно — но расчёты, которые мы тогда проводили, показывают, что это было технически осу­ществимо в Тёмные Века, и это, тем более, осуществимо сейчас, с усовершенствованны­ми материалами, более эффективными плазменными двигателями, сверхпроводниками с большим критическим током и другими плодами технического прогресса.

• А можно уточнить — спросил один из не понявших, о чём речь, учёных — что такое ко­рабль Кадзии?

• Ну, попросту говоря, это гибридный корабль. Начальный разгон до двухсот-двухсот пя­тидесяти километров в секунду осуществляется на плазменных двигателях, питаемых ан­нигилляционным реактором. А затем включается баззард. На двухстах камэ за секунду он сразу может выдать довольно приличную тягу... при этом, мы при раскрутке ловушки ещё идём на плазменной тяге, до тех пор, пока не начнётся рабочая плотность потока водорода. У корабля Кадзии генерация антиве­щества для торможения осуществлялась за счёт съёма энергии с баззарда, так что на раз­гоне они могли израсходовать почти всё антивещество, им надо было беречь только рабо­чее тело. У нас полёт на баззарде предполагается довольно короткий, поэтому нам придётся запасать для торможения также и антивещество. Но оно само по себе лёгкое.

• Только дорогое — сказал кто-то из политиков.

• Дорогое — согласился Олег — практически, по ценам тех времён, когда мы искали ков­чеги, до четверти стоимости каждой миссии уходило на антивещество, и это при том, что мы не разгонялись до больших скоростей. Но мы не знаем другого способа достичь сравнимого уровня энерговооружённости, как по общему запасу энергии, так и по удельной массе энергоустановки.

• Господа и дамы — неожиданно подняла руку Катя — мне кажется, господин Злотников в данном случае пытается реализовать за наш счёт свою давнюю мечту, прокатиться по межзвёздному пространству на баззарде — Олег не был уверен, не показалось ли ему, но по её губам прочиталось тихо сказанное по-русски «Тур Хейердал хренов».

• У кого-то есть другие предложения, как наладить с ними связь? - постаравшись сохра­нить спокойствие, задал вопрос Олег — Или вы предлагаете сидеть, сложа руки, и ждать, пока они прилетят? Или палить по ним, не погово­рив? И, собственно, чем вы собираетесь палить? Чтобы доставить к этому кораблю ору­жие... практически, любое оружие, тоже нужен корабль с гиперприводом, способный передвигаться в межзвёздном пространстве. Да и некоторое выравнивание скорости тоже было бы желательно.

• Во время земных джихадов, на Альфе оценивали возможность борьбы с кораблями с дви­гателем Баззарда — сказал альфийский атташе — По сделанным в то время оценкам, ра­ботающий баззард довольно-таки уязвим. Скажем, если распылить в зоне захвата ловуш­ки несколько сотен тонн гексафторида оружейного урана и тысячу тонн дейтерида ли­тия...

• Где вы возьмёте несколько сотен тонн оружейного урана? — удивился Олег

• Это в любом случае будет дешевле, чем антивещество для вашего корабля.

• А как вы его доставите в зону захвата ловушки? Да ещё так, чтобы на том корабле не успели отреагировать и сменить курс... или, хотя бы, выключить ловушку на время, доста­точное, чтобы пролететь мимо вашего облака? Боюсь, для этого вам тоже понадобится прыжковый корабль с аннигилляционными двигателями — Олег сделал паузу, позволив атташе найти разумные возражения. Возражений не воспоследовало, и Олег продолжил — То есть, даже если мы соберёмся совершать против них враждебные действия в межзвёздном пространстве, нам всё равно нужен будет аннигилляционный корабль, и, лучше всего, не один. А если это, действительно, чей-то... да даже пусть и серафимский, заблудившийся зонд? Если это автоматический зонд, то он мог заблудиться в прямом смысле этого слова, скажем, у него выбило часть пикселов на матрице астронавигационного сенсора и он нацелился не не на ту звезду. Релятивистские корабли находятся в полете довольно долго, за это время с техникой может много плохого случиться — Олег обвёл зал глазами. Других предложений, действительно, не было — Собственно, если это туннелеукладчик и они летят с враждебными намерениями, от постройки корабля Кадзии нам тоже будет большая польза — Олег решил привлечь на свою сторону параноидально настроенную часть аудитории — Единственный доступный нам тип кораблей, который может соревноваться с серафимскими термоядерными двигателями по энерговооруженности, а значит и по сочетанию тяги и удельного импульса, это плазменные корабли с аннигилляционной энергоустановкой. Чтобы эффективно заблокировать выход из туннеля, нам необходимо будет строить такие корабли серийно. Значит, в течении шести лет мы должны будем построить хотя бы один ходовой прототип такого корабля. Кроме того, для таких кораблей нам необходимо будет наладить производство антивещества в промышленных масштабах. Причём, в реально промышленных, а не в тех, которыми мы обходились для миссий «Потерянного ковчега».

• Эрл Олег — спросил кто-то из валгалльских военных — насколько я помню устройство вашего корабля... и легенды о корабле Кадзии, энергоустановка этих кораблей представ­ляла, по существу, тепловую электростанцию: при аннигилляции позитрония образуются жёсткое гамма-излучение, вы окружаете зону аннигилляции цистерной жидкого металла... свинца, если я не ошибаюсь?

• Натрия — уточнил Олег.

• Ну, может быть и натрия... просто, радиационную защиту обычно делают из свинца, поэтому я думал... в общем, неважно. Важно, что дальше, как в старинных ядерных сило­вых установках, этот натрий в теплообменниках кипятит воду, вода вертит турбины...

• Ну да, всё так. Теоретически, можно представить себе другие схемы преобразования позитрония в электро­энергию, но только такой преобразователь можно с разумными затратами собрать из до­ступных в свободной продаже комплектующих. И, кстати, не так уж он намного хуже по реальному КПД, чем другие варианты... И, при всех недостатках этой схемы, главным её достоинством является то, что каждая деталь по отдельности серийно производится уже много столетий и поэтому вся конструкция довольно надёжна. К тому же, мы используем сильно перегретый пар при высоком давлении, поэтому и КПД выходит довольно хороший.

• Ну да, но у тепловой машины есть одна проблема. Вот смотрите. Водяной пар вертит турбины, а что с ним происходит дальше?

• Он поступает в конденсаторы... - Олег понял, куда клонит военный, и лихорадочно начал искать хороший ответ, но ответ не находился.

• Ага. Насколько я помню картинку вашей исследовательской станции для работы в глу­боком космосе, у неё были гигантские пластины радиаторов, гораздо больше, по отноше­нию к корпусу, чем световые батареи у типичных современных кораблей. Для исследова­тельского корабля или релятивистского звездолёта это, наверное, не очень большая проблема... хотя, если вы собираетесь гонять этот корабль с ускорениями, близ­кими к «же», у вас возникнут проблемы с прочностью. Но боевой корабль с такими ра­диаторами будет очень уязвим.

• Уязвимый боевой корабль, способный догнать противника или удрать от него, все-таки будет несоизмеримо эффективнее защищённого боевого корабля, вокруг которого про­тивник может летать кругами. Я, знаете ли, в молодости был записан в ополчение, и ле­тал на боевых самолётах, которые разлетались в клочки от практически любого прямого попадания. Единственной эффективной защитой от врага у таких самолётов была способность к маневрированию... то есть, у космического корабля это именно тяга и удельный импульс. К тому же, я сейчас придумал одну вещь... я не знаю, насколько она будет работоспособна, но, если вы хотите готовиться к космической войне, её, наверное, стоило бы исследовать. Смотрите. Тепловой машине нужен холодильник, так?

• Так — согласился военный.

• Но холодильник ей нужен не для того, чтобы избавиться от энергии, а для того, чтобы из­бавиться от энтропии, так?

• Без использования тепловых насосов это практически одно и то же — уклончиво то ли согласился, то ли возразил военный, не понявший, к чему клонит Олег — а с использова­нием теплового насоса мы не сможем получить положительный выход энергии, это ещё Сади Карно доказал...

• А теперь смотрите. Ансибль может передавать информацию, значит он может переда­вать и энтропию?

• Это как? - опешил военный.

• Признаться, я сам, пока что, тоже не очень понимаю, как, но, во всяком случае, это вы­глядит как способ локально обойти второе начало термодинамики. Охладитель с тепло­вым насосом есть, но он находится не на корабле и питается не от его силовой установки. Да, ансибли никому не приходило в голову использовать таким образом, но, согласитесь, что, если все-таки дело дойдёт до силовой блокады гиперпространственного тоннеля, нам очень пригодились бы дистанционные охладители на таком принципе... даже не только для конденсаторов паровых машин, но и, скажем, для защиты от лазеров или плазменных факелов противника. И, наконец, ещё один аргумент, зачем нам может понадобиться ан­нигилляционный корабль с прыжковым приводом. Даже если у нас не получится разго­вора с кораблём, мы сможем выяснить, откуда он прилетел.

• Каким образом? — не понял калифорнийский атташе.

• Таким же, как мы в своё время искали потерянные ковчеги. Баззард, когда летит через межзвёздный газ, оставляет за собой след... ну, примерно, как танк в болоте... или, навер­ное, более удачной аналогией был бы танк, проехавший по поверхности астероида. След очень глубокий и очень характерный, и он, конечно, после прокладывания как-то эволю­ционирует, но все-таки в ходе этой эволюции остаётся видимым и несомненным следом в течении нескольких лет... а в реголите астероида и много тысячелетий. Межзвёздный газ, как и любой другой приличный газ, конечно, стремится равномерно заполнить весь объём и выровнять давление, но размеры магнитной ловушки, а значит, и следа баззарда так велики, а средняя скорость молекул в газе так, сравнительно, мала, что зона разреже­ния за баззардом заполняется столетиями. Фактически, Валгаллу в своё время мы имен­но по такому следу нашли. Да и после того, как собственно зона разрежения будет запол­нена, там ещё много-много лет будут гулять различные остаточные ударные волны. Фак­тически, следы баззардов ковчегов, летавших почти тысячелетие назад, до сих пор ещё обнаружимы, а сейчас мы имеем совсем свежий след, ещё не остывшие ударную волну и факел двигателя.

• А наблюдением с планет мы это не можем сделать?

• Во время поисков ковчегов, у нас это не получалось. Все-таки астропауза... зона, где звездный ветер сталкивается с межзвёздным газом, там гораздо более плотная ударная волна, она гораздо больше, чем след баззарда, и она гораздо ближе к планете. Астропауза практически закрывает от нас излучение следов баззардов. Может быть, можно по­строить что-то вроде ультрафиолетового разностного интерферометра, но это тоже иссле­довательская программа, и, если дело пойдёт плохо, программа не на один год. А методика поиска следов из межзвёздного про­странства, всё-таки, хорошо отработана, и перед вами человек, который этой методикой реально пользовался... хотя и относительно давно.

• Эрл Олег, вы можете предоставить смету на строительство корабля Кадзии? — спросил Йоханссон.

• Так вот, с ходу, конечно же, нет. У меня есть чертежи нашей станции, но это, всё-таки, не гибрид, а чистый аннигилляционный корабль, и они рассчитаны на использование узлов и комплектующих трёхсотлетней давности, да и той компании, которая нам его строила, тоже давно уже нет. Сейчас, по моему, ни одна из исполь­зовавшихся тогда деталей серийно не производится. Да и построить что-то подобное из современных узлов и материалов, как мне кажется, будет настолько лучше и настолько де­шевле, чем делать реплику по тем чертежам, что... но это же все-таки получится полный редизайн. Я в одиночку не смогу его сделать... в разумные сроки точно не смогу. Впрочем, если есть шанс, что мне возместят расходы, я мог бы заказать проект, но я, пока что, не знаю даже, сколько займёт его подготовка.

• Понятно. Сейчас мы не можем принимать решения, тем более, что и бюджет предлагаемого решения неясен. Эрл Олег, вы можете выступить с вашими аргументами и соображениями на Альтинге?

• Куда ж я денусь. Конечно, смогу — Олег вздохнул. Значит, всё-таки придётся спускаться на поверхность Валгаллы. Ну что ж, я тут давно не был, а лучшим отдыхом считается смена впечатлений...