Ковчег Полдня

Глава 2. Концлагерь

Олег окончательно разочаровался в этой планете. Тому было несколько причин, но самыми главными были отношение к древнерусскому языку и то, что его упекли в концлагерь не просто без суда и следствия, но и даже не разобравшись, на каком языке он говорит и даже, черт возь­ми, как его зовут. На фоне этого обыденное рукоприкладство, убожество отделки (как внешней, так и внутренней) всех виденных Олегом строений и полное отсутствие чего-то похожего на персональную мобильную связь казались не заслуживающими внимания и даже по своему ми­лыми мелочами.

Во всех известных к тому времени колониях отношение к древним языкам было бережным и даже, можно сказать, трепетным. Конечно, разговорный язык за столетия куда-то дрейфовал, в малочисленных колониях чуть быстрее, в плотно населенных помедленнее, но все равно любой взрослый умственно полноценный колонист мог рассказать на древнем языке краткую историю своей планеты от высадки (а то и от дня закладки ковчега) до наших дней, и мог на этом языке более-менее осмысленно объясняться.

Здесь же никто, с кем Олег пытался разговаривать — ни подобравшие его военные, ни конвой­ные, ни клерки за столами, заполнявшие на него формуляры, ни медбрат, бегло осмотревший его перед посадкой в вагон — никто не понимал ни слова по русски. Нет, слово «Земля» лейте­нант точно понимал, но не более. Либо все они тщательно делали вид, что ничего не понимают. Даже когда Олег сообщил заполнявшему очередной формуляр офицеру, что его, офицера, роди­тели совокуплялись со свиньями, и сам он козел, а его дети будут у Олега в вечном, пожизнен­ном и наследственном рабстве — тот и бровью не повел.

С именем вышло вообще странно. Когда заполняли второй по порядку формуляр, Олега нако­нец-то о чем-то спросили. Вопроса он, естественно, не понял. Тогда офицер за столом закатил глаза, показал на себя и сказал — Евгений Сергей. Олег хотел переспросить «Евгений Сергее­вич?», но испугался, что так и запишут, поэтому он показал на себя и ответил «Олег Михайло­вич Злотников». Но на экране компьютера Олег увидел (к счастью, писали они все-таки кирил­лицей) «Олег Олег». Олег замотал головой и несколько раз повторил «Олег Злотников», но кон­чилось все это ударом приклада по ребрам.

Когда уже на станции ему выдали арестантскую одежду, к ней прилагалась ламинированная карточка с микрочипом. На карточке была олегова физиономия (снятая короткофокусным объективном, небритая, с безумным взглядом, с ввалившимися щеками и с пожелтевшими фин­галами под обоими глазами), надпись большими буквами «Олег Олег», четыре трехзначных числа, и ниже еще какие-то надписи мелким шрифтом. Карточку, как показал ему медбрат, над­лежало вставить в нагрудный карман робы (он специально был с окошком из прозрачной пленки) фотографией наружу. Микрочип выглядел вообще издевательством — ведь все, что они про Олега знали, фактически исчерпывалось его именем и отпечатками пальцев, однако же - ... Впрочем, надо отдать им должное, они могли микрочип и в позвоночный столб вживить, од­нако никаких инъекций Олегу не делали.

Весь день Олега так и не кормили, хотя он неоднократно пытался показать жестами, что хочет есть и пить. Несколько раз ему все-таки приносили чай — неизменно пахнущую половой тряп­кой тепловатую мутную жидкость, зато с сахаром. Видимо, благодаря сахару, он и пережил все эти перевозки и канцелярии в сознании, лишь относительно слабо замутненном, и отрубился только к вечеру, уже в поезде.

Знакомство с лагерем началось с медпункта. Когда Олег очнулся, он лежал под капельницей на деревянных нарах, закрытых каким-то тюфяком и чистой простыней. Палата была небольшой и тесной. Кроме его нар были еще три лежачих места, все пустые. Окно было большое и забра­но решеткой, пейзаж за окном с его места разглядеть было невозможно. За окном, судя по осве­щению, день уже клонился к вечеру. Таким образом, с момента его неудачной посадки прошло не меньше двух полных здешних суток, а это почти трое суток корабельных — это при условии, что он провалялся в отключке только одну ночь. В своих расчетах Олег закладывал трое суток на возможную задержку с досрочным возвращением Сашки, то есть вот-вот подходил крайний срок, когда за ним уже должны были прилететь. Если все нормально, ребята должны быть уже на орбите и объясняться с местным начальством.

Интересно, насколько поворотлива здешняя бюрократия? Компьютеры у них есть, и, похоже, сеть все-таки тоже есть, во всяком случае в административных центрах: в процессе заполнения формуляров Олег заметил, что данные на него кочуют с компьютера на компьютер, хотя никто между этими компьютерами с удаляемым носителем не бегал. Но в базе он числится как Олег Олег, а вовсе не как Олег Злотников, да и фотография не очень-то похожа на те, которые могут передать спасатели. Это может затруднить поиски — им придется проверять всех, задержанных в этот день (а судя по конвееру, по которому его вчера прогнали, и по тому, как удачно его под­гадали к поезду, и по заполненности поезда — задержания тут дело частое) — или они вообще могут решить, что Злотников им не попадался.

Олегу впервые за все время пребывания на этой планете стало по настоящему страшно. Он представил себе сценарий — спасателям показывают кратер и говорят — вот видите, это все, что осталось от вашего товарища, более ничем помочь не можем. Но, продумав этот сценарий дальше, Олег слегка успокоился — все-таки ведь они же с местными установят контакт, начнут общаться, рано или поздно те вспомнят старый язык, - а у него ведь в какой-то сопроводиловке должно быть написано, что он говорил на непонятном языке и при этом утверждал, что он с Земли. Теперь-то здесь будут знать, что с Земли на самом деле прилетают — и задержавшие его военные сами поднимут шум, что такая вот ошибка вышла. Даже если его сразу не выдадут, все равно, человек с Земли — такой козырь при общении с землянами, его все-таки будут беречь.

Непонятно было также, за что его вообще арестовали. Сначала Олег думал, что его приняли за шпиона. При подготовке эта тема несколько раз всплывала, но все быстро сошлись на том, что более дурацкой легенды для шпиона придумать невозможно, поэтому такое недоразумение должно быстро выясниться, и этому сценарию более не уделяли внимания. К тому же, шпион — птица важная, с ним будут работать, его будут перевербовывать — а Олега вчера обрабаты­вали с полнейшим равнодушием.

Другой вариант — с этой колонией кто-то уже контактировал и рассказал им что-нибудь... ну, например, про бомбу Джонсона. Скорее всего даже именно про бомбу Джонсона. И теперь они сопротивляются контакту всеми доступными силами. Это объясняет и ракету, и даже доп­плеровские радары — да, сектора обзора у них странные, но может быть они их просто еще не достроили.. В частности, всех, кто похож на землялина или, тем более, говорит, что землянин — с ними ни в коем случае нельзя разговаривать и их... нет, если они боятся, что он кому-то расскажет про бомбу Джонсона, они должны были его как можно скорее пустить в расход. Ско­рее всего, даже прямо около кратера. А они вон даже лечить пытаются, и с таким количеством народа позволили проконтактировать. Опять не сходится. Интересно, кстати, что в капельни­це?

Третий вариант — что он подходит под описание какого-то беглого преступника. По имени Олег Олег, ага. Это объясняет и ту легкость, с которой его оприходовали без всякого суда и следствия, и что даже слушать не стали. Но ведь у него же снимали отпечатки пальцев. И когда заполняли формуляры, Олег не заметил присутствия ни на экранах компьютеров, ни на столах никаких других досье и фотографий. И формы на него начали заполнять с нуля. Похоже, тоже мимо, хотя эту версию надо бы обдумать поподробнее.

В общем, дело ясное, что дело темное. Что мы знаем про здешнюю цивилизацию? (Компьютер пропал вместе со скафандром...) Что они в основном сохранили технологию, но особенно-то в технологическом и экономическом отношении не продвинулись. Что за пятьсот лет они могли бы расплодиться и посильнее (оценки по площади возделанных полей дали общую численность населения миллионов десять, и то при условии, что у них стабильные хорошие урожаи — но если они научились частично питаться местной органикой, или, как на Альфе, адаптировали земные культуры к спектру местной звезды, население может быть и чуть побольше, мои-то сканеры ловят земной хлорофилл, а не возделанные поля как таковые). Что они заселяют уме­ренную зону и немного захватывают субтропики, что-то им в тропиках не нравится, хотя вроде бы там не сильно жарко. Что они сильно и давно милитаризованы, что у них полицейское госу­дарство и концлагеря, и вообще у них как-то все плохо. И, как бы это сказать, у них как-то все необычым образом плохо.

Кстати, милитаризация. Что, если меня приняли за дезертира? Этот вариант при подготовке они не проигрывали. Обдумав его, Олег понял, что это, пожалуй, худшее из всего, с чем он мог бы столкнуться, и что это не противоречит ни одному из известных ему фактов. С дезертиром не будут ни особо разбираться, ни особо церемониться. Его незнание местного языка сочтут си­муляцией, а поскольку с ним не разбираются, то запросто могут не обратить внимания, что си­муляция уж больно качественная. Подлатают чтобы на ногах держался — и на передовую. Смывать, так сказать, позор кровью.

Только интересно, где у них передовая? Автоматы у них сделаны явно под пироксилиновый по­рох, а у Олега на борту был сканер пироксилиновой гари. Хороший сканер, чувствительный, на заказ делали, в ООН такие запрещены в частном владении, ну да что нам ООН... Когда его те­стировали, он с лунной орбиты всю линию фронта в Индокитае нарисовал и воздушные бои над Сайгоном. И Олег этот сканер включал, и он вроде нормально сработал. Полномасштабных боевых действий в прошедшие два-три дня на этой планете не велось.

Жидкость в капельнице кончалась. Олег осмотрел трубки, нашел зажим, перекрывающий до­ступ жидкости в иглу, и пережал его. Затем он привстал — голова закружилась — отцепил соб­ственно капельницу от банки, взял трубку в рот и втянул жидкость. Если это колют мне в вену, то в желудке оно уж точно не причинит большего вреда. Физиологический раствор, глюкоза, что-то кислое — аскорбинка? Гм, при истощении сойдет за лечение. Эй — закричал Олег на старорусском — у меня тут банка кончилась, есть тут кто-нибудь?

За дверью возникло какое-то движение. Появился человек, одетый в арестантскую робу — та­кую же, как вчера выдали Олегу — и в белый, но не очень чистый халат поверх робы. Он был немолод и выглядел истощенным. Во всяком случае, на военного врача он был не похож — зна­чит, версия, что его приняли за дезертира, не подтверждалась, хотя кто его знает, что у них тут за порядки... Человек заметил выдернутую из банки трубку и произнес недовольным тоном ка­кую-то длинную тираду. Олег улыбнулся и ответил — извините, я вас не понимаю, можно по старорусски? Человек произнес что-то еще более недовольным тоном, толкнул Олега в плечо — дескать, лежи и не дергайся, выдернул иголку из его вены и прижал смоченной в спирте ват­кой. Велев Олегу согнуть руку и удерживать ватку таким образом, он собрал трубки, прицепил их к штативу капельницы и с явным трудом поволок штатив к двери.

Через некоторое время он появился снова, неся стопку пластиковых судков. Еда. Это было очень кстати. Олег снова попытался завязать разговор, но ничего не получилось.

Еда была холодной, но довольно питательной — гороховая похлебка (можно было бы и погуще), два куска белого хлеба, несколько кусков черного хлеба из грубой муки, на второе — каша из какой-то непонятной мелкой серой крупы и кусок рыбы. Рыба при ближайшем рассмотрении оказалась местной — у нее был хрящ вместо позвоночника и ромбовидные бляш­ки с острыми шипами вместо чешуи, а по вкусу и структуре мяса она была больше похожа на кальмара, только еще более резиновая. Кроме того, полагался компот странного вкуса и запаха, по видимому из каких-то местных ягод или фруктов. В нем плавали и ягоды, по виду и разме­рам похожие на яблоки-дичку. Еда показалась Олегу скорее армейской, чем тюремной — без изысков и, если честно, невкусно, но без осознанной цели сэкономить на продуктах.

Поев, Олег осмотрел палату внимательнее. Садиться ему было тяжело, начинала кружиться го­лова. Палата была изнутри обшита некрашеной фанерой из незнакомого, по видимому — местного, дерева. Под потолком висела на проводе лампа накаливания. Нары тоже были из местного дерева, оно было рыхлое, с сильно выраженными редкими годовыми кольцами и многочисленными сучками — как, кстати, и верхний слой фанеры на стенах. Простыня была поношенной и явно не хлопковой, и вообще, похоже, не из натурального волокна, скорее из чего-то больше похожего на низкокачественный лиоцелл. Из похожего материала, только еще более грубого, были сделаны чехлы тюфяков и арестантская одежда. Интересно, на юго-восто­ке они захватывают субтропики, да и лето здесь длинное. В юго-восточных населенных регио­нах должно быть можно выращивать хлопок, во всяком случае с температурной точки зрения. Либо хлопок здесь не прижился, либо с юго-востоком они не торгуют... что согласуется с мили­таризацией.

За окном темнело. Вставать Олегу было тяжело, а лежа делать было нечего. Материалов для размышления было недостаточно. Он откинулся на подушку и постарался заснуть, надеясь, что завтра уже все выяснится.

Назавтра ничего не выяснилось. К нему пришел врач в военной форме под халатом, померил давление (цифры на тонометре он Олегу не показал), послушал грудную клетку, взял кровь на анализ, посмотрел язык — и этим все кончилось. Разговора с ним на старорусском тоже не по­лучилось. После завтрака Олег почувствовал себя лучше, встал и дошел до туалета (с медбра­том в коридоре пришлось объясняться очень неприличными жестами). Туалет вынудил Олега накинуть планете десяток-другой баллов — это был теплый ватерклозет, только вместо унита­зов стояли странные емкости в виде желобов с подставками для ног по краям, предназначенные для сидения орлом. Но там были смывные бачки и вообще было довольно чисто, даже висели рулоны бумаги — правда, желтой, грубой и со щепками, но на фоне всего остального можно было рассчитывать на гораздо худшее. Умывшись, Олег пошел к медбрату требовать зубную щетку. Эта просьба вызвала немалое удивление, медбрат даже позвал врача, но в итоге щетка нашлась — новая, завернутая в целлофан, с синтетическим ворсом. Зубной пасты, однако, не выдали.

Олег провалялся в этом заведении еще три дня. Первый день ему два раза ставили капельницу, потом перестали. Подсмотреть цифры на экране тонометра так и не удалось. Кормили неплохо, главным образом кашами, но зато из разных круп — был и рис, и пшенка, и даже гречка, но больше всего горох — по видимому, бобовые были важной частью местного севооборота. Были даже салаты из капусты и какой-то местной зелени. Давали и земное мясо, только очень жесткое, как будто его долго и неаккуратно хранили в замороженном или сублимированном со­стоянии. На второй день его припрягли к уборке сортира — он счел за лучшее не сопротивлять­ся. По вечерам Олег пытался выглянуть в выходящие на юг окна в надежде увидеть движущую­ся по небосклону звезду, но территория вокруг больницы ярко освещалась прожекторами, а окна были не очень-то чисты, так что звезды разглядеть не получалось — ни движущиеся, ни неподвижные. На улицу его не выпускали.

Наутро четвертого дня Олега накормили завтраком, а через некоторое время медбрат жестами велел ему собираться. Из вещей у Олега были только арестантская роба, карточка с фотографи­ей и теперь вот зубная щетка. Почему-то он опасался, что за щетку придется воевать, но ее поз­волили засунуть в карман без возражений. У дверей больницы Олега ждал конвой из автомат­чика и офицера. Офицер подписал какие-то бумаги, Олега засунули в машину и повезли. Через мутное забранное решеткой маленькое оконце можно было разглядеть только мелькающие вер­шины деревьев. Чувствовалось, что дорога неровная и ухабистая. Везли его относительно недолго, не больше часа.

Когда Олега вывели из машины, он оказался на территории лагеря, очень похожего на тот, через который он проходил на второй день пребывания на этой планете, только тот был заброшенный, а этот выглядел вполне обжитым. Окна бараков были застеклены и зарешечены, на столбиках по периметру была натянута в четыре ряда колючая проволока на изоляторах (знаков «высокое напряжение» Олег не заметил, поэтому он решил, что изгородь просто оснащена емкостными датчиками), а на внутреннем ряду столбиков весело поблескивала лезвиями спираль Бруно. На пулеметных вышках скучали часовые. В определенном смысле это было добрым знаком — даже если его и приняли за дезертира, это явно не была передовая. Какое-то время он тут поси­дит, а там все-таки ребята им объяснят, что к чему. Наверное.

При подготовке они все-таки обсуждали сценарии, связанные с попаданием в концлагерь. В ка­честве консультанта привлекали Олегова прадеда, деду Витю — он во время войны за независи­мость летал хвостовым стрелком на ракетовозе. В пятьсот восемьдесят четвертом, во время рейда на Мумбай, их сбили, точнее, подбили — повредили раздаточные коробки левого крыла — но перетянуть Гималаи они не смогли. Около года они всем экипажем сидели в лагере в райо­не Бангалора, потом устроили побег на рывок с еще десятком бедолаг и захватили на аэро­дроме какой-то транспортник, по счастью оказавшийся заправленным. Папуасская ПВО к тому времени уже была изрядно дезорганизована, поэтому они перелетели Гималаи и их сбили уже наши (активировать рацию и объяснить, что к чему, они не смогли). К счастью, транспортник удалось посадить на брюхо, некоторые в грузовом отсеке поломали руки-ноги, но все остались живы. Дед больше любил рассказывать про побег и последующие приключения, но все-таки информации, которую сочли полезной, про сам лагерь из него удалось вытянуть довольно много. Интересно только, насколько эта информация пригодится здесь.

У Олега сверили отпечатки пальцев с записанными в смарткарте, потом его обшмонали с метал­лоискателем, потом загнали в устройство, более всего похожее на рентгеновский томограф, а потом отвели в душ. Мочалку не выдали, зато дали кусок невероятно вонючего мыла и изрядно поношенное вафельное полотенце. Потом Олегу выдали постельное белье и повели к одному из бараков. Сопровождавший его офицер нажал кнопку звонка. Через некоторое время на пороге возник человек в арестантской одежде, по видимому дневальный. Офицер что-то объяснил ему и подтолкнул Олега к двери — дескать, иди внутрь.

Дневальный начал что-то говорить, все больше и больше раздражаясь. Олег только разводил руками и говорил на старорусском «Извини, я по вашему не понимаю». Наконец, дневальный понял, что это безнадежно, отвел Олега за руку в спальное помещение — оно было довольно большим и заставлено двухъярусными нарами. Там было пусто, но все койки были заправлены бельем — видимо, весь барак был на каких-то работах (для обеда было еще рановато). Потаскав его некоторое время по проходам, дневальный ткнул рукой в верхнюю койку — типа, будет твоя. Олег пожал плечами и стал заправлять постель. Как и в больнице, простыни были похожи на низкокачественный грубый лиоцелл. Дневальный исчез и вскоре вернулся со шваброй, кото­рую настойчиво всучил Олегу в руки. Начинать пребывание в лагере с мордобоя Олегу вовсе не хотелось, поэтому он послушно пошел за дневальным и так же послушно начал драить указан­ный кусок пола. Впрочем, делать все равно было больше нечего — осматривать лагерь ему в любом случае не позволили бы...

День прошел без заслуживающих внимания событий. Барак был рассчитан примерно на сотню человек и кроме большого спального зала имел несколько вспомогательных помещений, в том числе теплый сортир, такого же типа, как и в больнице. Для отопления была предназначена большая кирпичная печь, судя по золе — топившаяся дровами. Но летом ее топить явно не со­бирались. Кроме Олега в бараке были только двое дневальных, которые сидели в «комнате отдыха» (не зная здешнего языка и не понимая табличек на дверях, Олег вынужден был приду­мывать названия для помещений самостоятельно) и играли в самодельные карты. За обедом они пытались отправить Олега, но быстро отчаялись объяснить, что от него требуется, один из дневальных ушел и через некоторое время вернулся с такими же пластиковыми судками, какие были в больнице. Еда тоже напоминала больничную, только рис был чуть хуже проваренным и, на вкус Олега, недосоленным.

Ближе к вечеру вернулось — судя по всему, с каких-то работ — основное население барака. В заполнившей центральный проход толпе Олег уловил какое-то дополнительное движение. Несколько крепких ребят — они были одеты в арестантскую одежду, покроем такую же, как у всех остальных, но она выглядела новее, заметно чище и была подобрана или аккуратно подши­та по размеру, а кроме того они имели на руке красные повязки — о чем-то говорили с дневаль­ными, и наконец один из дневальных показал пальцем на Олега. Красноповязочники напыжи­лись, подбоченились и один из них — на его повязке был еще какой-то дополнительный знак — ткнул в Олега пальцем и что-то сказал. Голос его звучал неестественно, как будто он нарочно старался говорить как можно противнее. Олег обвел глазами остальных. Красноповязочники выстроились неровным полукругом, поставив обладателя дополнительного знака в центре. Весь их язык тела недвусмысленно говорил, что этот помеченный тут за главного. Дневальный что-то негромко и подобострастно сказал «главному», и, не поднимая руки, поманил Олега к себе и показал пальцем на «главного». «Главный» прокаркал что-то другое, громче и с явным раздра­жением.

Олег подошел, подавляя рефлекторное стремление встать в боевую стойку. Один из советов деды Вити, который они сочли полезным, звучал примерно так — не связывайтесь с капо. Даже если будет очень хотеться набить кому-то из них морду и даже если физически будет такая воз­можность — лагерная администрация на их стороне, вас просто убьют, если что.

Разговора с оберкапо, как и следовало ожидать, не получилось. Он что-то каркал, накручивая сам себя, переходя на визг, скрипя зубами и время от времени, но все чаще, сплевывая сквозь них. Жестикулировал он бурно, но как-то странно, стараясь не поднимать при этом руки выше груди. Олег только разводил руками и на разные лады говорил на старорусском «извините, я вас не понимаю». Капо это быстро надоело, он схватил Олега рукой за затылок, подтянул к себе (тот легко мог уйти из захвата, но это было бы воспринято как слишком уж явный вызов) и стукнул лбом в лицо. Он был на полголовы ниже, поэтому удар приходился по зубам. Олег все-таки смог чуть-чуть повернуть голову и принять удар подбородком. Почему-то он не дове­рял здешней стоматологии.

Подручные капо уронили Олега подсечкой на пол и попинали, однако без большого энтузиазма, так что он смог подставить под самые сильные из ударов локти и бедро. Можно было считать, он дешево отделался. Когда пинки закончились, Олег полежал еще некоторое время, изобра­жая, что ему сильно досталось и думая при этом, что, наверное, полезно было бы включить в курс подготовки изучение вопроса, как минимизировать ущерб при побоях, не слишком раздражая при этом капо.

Красноповязочники с важным видом удалились, сохраняя полукруглый строй. Олег встал, про­должая изображать, что сил у него нет, и двинулся в сторону сортира. Губу ему все-таки разби­ли, так что умыться не помешало бы. Остальные заключенные смотрели на него искоса, явно не желая открыто демонстрировать сочувствие или как-то иначе ассоциироваться с ним.

Настоящий сюрприз ожидал Олега, когда он вернулся к своему месту на нарах. Сюрприз имел вид совсем молодого пацана — явно недокормленного, невысокого, но жилистого. Пацан этот некоторое смотрел на Олега, явно теряясь и подбирая слова, но наконец-то решился и спросил на чистейшем, без малейшего акцента старорусском - «Скажите, вы правда с Земли». У Олега подкосились ноги и он сел на нижние нары — к счастью, их хозяин где-то отсутствовал и к до­полнительному конфликту это не привело.

Пацана звали Иерофан. Для своих Фаня. На карточке в нагрудном кармане было написано Фаня Фаня, но у него, как и у остальных сектантов, были нормальные фамилия и отчество. Сектанта­ми они сами себя называли, на «городском» языке это звучало примерно как «отщип». Он уви­дел Олега на дороге на подходах к брошенному концлагерю, отметил странный сверток за спи­ной и решил проследить за ним. Когда он заметил, что Олег спрятал свой сверток в бараке и ушел, то он залез в барак, выкопал сверток и изрядно... - он некоторое время подбирал слова, потом сказал «удивился» - обнаружив скафандр. Смысла его дальнейших действий Олег так и не понял. После десятиминутной беседы он сделал вывод, что Фане просто не хватает словар­ного запаса.

Олег одним махом аннулировал все баллы, которые он начислил было этой планете за чистые сортиры и приемлемую кормежку. Такой сценарий им при подготовке даже в голову прийти не мог, хотя для настоящего тоталитарного режима он, наверное, был вполне логичен. Олегу опять стало страшно. Он почему-то очень живо представил себе картину — спасатель выходит на низкую орбиту, и к нему медленно приближается местный корабль. Олег невольно визуализи­ровал этот корабль как что-то наподобие ракеты организации «СПЕКТР» из древнего фильма про Джеймса Бонда — покрашенный в грязно-зеленый цвет конус с огромными красными звез­дами, а вершина конуса раскрывается, вроде как клюв. Подлетает эта ракета к спасателю, а в ней сидят лейтенант с сержантом, смотрят они друг на друга и лейтенант спрашивает - «Слышь, Миха, тебе неприятности нужны?» - ...

Фаня говорил на старорусском чисто и правильно, но словарный запас его был как-то странно перекошен и довольно-таки ограничен — а иногда у Олега возникало впечатление, что ограни­чен и глуповат сам Фаня. Он охотно рассказывал про свою жизнь. На южном берегу реки — она называлась (Олег чуть не свалился с нар) Андуин — проживало довольно много народу, промышляющего натуральным хозяйством, частью сектанты, частью беженцы из Посадки (смысл этого словосочетания Олег выяснил несколько позже). Деревня Фани находилась дальше на юго-восток, в горах. Они земледелением почти не занимались, вместо этого они копали медный колчедан в старом карьере, который разрабатывали еще во времена Посадки. Медь и железо как таковые им были ни к чему, медью они вообще не пользовались, а железо в изобилии можно было собрать на развалинах Посадки, да и варить железо из колчедана занятие неблагодарное. Из колчедана и каких-то еще сопутствующих минералов они получали купорос (как медный, так и железный) и квасцы, которыми торговали с земледельцами.

Олег не был экспертом в области средневековых и доисторических технологий горных разрабо­ток, но описание колчедановых шахт произвело на него впечатление. Они не могли организо­вать вскрышные работы и расширить карьер; вместо этого они копали в склонах карьера гори­зонтальные штольни, подпирая потолок деревянной крепью. Руду из штолен они вывозили на тачках по деревянным полозьям, а из карьера поднимали воротом, приводимым в движение бы­ками.

В целом, ведение натурального хозяйства на чужой планете Фаня описывал как занятие тяжелое и неблагодарное. Подкормиться дарами леса было практически невозможно. Ничего похожего на земные грибы в местных лесах не было. Ягод, напротив, было довольно много, и почти все неядовитые, но и практически не питательные, большинство даже от цинги не помогали. Са­мым ценным растением в окрестных лесах был «дуб» - сопоставив показания, Олег понял, что это то же самое дерево, которое он счел похожим на сосну — с пробковой корой и круглыми мясистыми листьями. Именно из него были сделаны нары в бараке и в больнице — то есть дре­весина этого дерева тоже была больше похожа на сосну, чем на земной дуб — зато его орехи скорее напоминали земные желуди: крупные, жесткие, но, в общем, съедобные для людей и даже питательные, только неприятные на вкус. В неурожайные годы их собирают, перемалыва­ют и подмешивают к муке.

Из крупных зверей в лесу водятся «овцы», «медведи» и «страусы». «Овцы» травоядные, покры­тые шерстью, ходят на четырех ногах, но бегают на двух задних. Осенью они отъедаются на желудях, а на зиму впадают в спячку. Бегают они довольно быстро, но не могут бежать долго, поэтому на них несложно охотиться в загон. Но по весне они худые и мясо у них жесткое, а к осени накапливают жир, но жир этот воняет желудями и есть его невозможно. Поэтому охо­титься на них легко, но практически бессмысленно, разве что в голодные годы. «Медведи» крупные, размером с корову (корова была у Фани, пожалуй, самой любимой единицей размера. Олег заметил некоторые нестыковки и попросил показать, какая у них корова. Фаня показал что-то размером... ну, в крайнем случае, с сенбернара, и признал, что да, у городских коровы крупнее, а у нас в лесах что-то измельчали), питаются чем попало — ягодой, кореньями, пада­лью, а по весне и овцами. Как и овцы, «медведь» может бегать быстро, но легко устает, и до­вольно глуп. Он агрессивен, особенно по весне, но здоровый человек без особых проблем мо­жет от него убежать или отбиться палкой. Как и у овец, по весне его мясо слишком жесткое, а по осени воняет желудями, зато шкура его ценится, хорошо выделанная шкура стоит десяток па­тронов.

Самая вредная тварь в окрестных лесах называется «страус». Это нелетающая птица размером примерно с индюка, у нее короткие крылышки с коготками, при помощи этих коготков они лов­ко лазают по деревьям, разоряют гнезда летающих птиц. Шея у него короткая, а вместо клюва — зубастая пасть (кстати, здесь почти все птицы зубастые). Они хищники, летом питаются мел­кой живностью, нападают на овечьих детенышей, летающих птиц тоже ловят, по осени не брез­гуют желудями, а зимой (в спячку они не впадают) раскапывают овечьи берлоги. Они могут бе­гать не только быстро, но и долго, к тому же умные и наглые. Деды рассказывают, что в старые времена они людей боялись, а сейчас подходят к деревням, роются в мусорных кучах, пытаются выкапывать на огородах картошку. На людей они, вроде бы, не нападают, но зимой из-за них стараются поодиночке в лес не ходить, да и если нарваться на пару страусов, защищающих гнездо или выводок — мало не покажется.

В Андуине водится рыба — та самая, которая несколько раз попадалась Олегу на обед, но до Андуина от деревень было далековато, и, к тому же, по реке время от времени ходят катера с пулеметами, распугивают рыбаков и срывают сети. В притоках Андуина живут более своеоб­разные водные твари, по описанию Фани — тела их похожи на рыбьи, но вместо плавников у них лапки с суставами, пальцами и перепонками между пальцами. Используя эти лапки, они очень ловко выбираются из сетей и вершей, поэтому ловить их можно только на удочку или острогой — но для остроги они мелковаты, поэтому о какой-бы то ни было ловле в промышлен­ных масштабах речи идти не может. Зато они вкусные, даже вкуснее андуинской рыбы с плав­никами.

Сельским хозяйством заниматься тяжело. Возделанная земля родит неплохо, но чтобы распа­хать новый участок, необходимо несколько лет по сложной схеме засыпать его то известью, то купоросом, то навозом, то человеческим дерьмом, то землей с уже возделанных участков или, лучше, с огорода, то опять навозом — и только после этого возникает надежда что-то выра­стить. Из скотины есть только коровы, их можно кормить местной травой, но не больше трети рациона, зато — Олег это специально уточнил — можно кормить картофельной ботвой, по ви­димому картошка здесь была генно-модифицированная, без соланина. Коров держат скорее ради навоза, чем ради молока и мяса.

Огнестрельного оружия в деревнях полно, почти в каждом доме есть автомат или карабин в приличном состоянии, у некоторых целые арсеналы, но патроны буквально на вес золота. Как показалось Олегу, патроны использовались в качестве денег, но больше в качестве счетной еди­ницы (медвежья шкура стоит десять патронов, пять мешков зерна — один патрон и т.д.), чем в качестве основного менового средства. Патроны копят и очень берегут, при охоте не использу­ют, даже на медведей ходят с дубьем и копьями, а нарезное оружие — как, с неожиданным глу­бокомыслием, сказал Фаня — это только против людей. Правда, даже никто из стариков не по­мнит, чтобы до такого реально доходило. В их поселке делают черный порох, но стрелять чер­ным порохом и самодельными пулями из короткоствольного нарезного автомата калибра 5.45 — это каждому понятно, что ничего хорошего не выйдет, а сделать нормальный ствол типа мушкета или кремневого ружья они не могут, хотя у беженцев из Посадки есть книги с рисунка­ми и описаниями. В поселке есть две деревянные бомбарды, рассчитанные на стрельбу камня­ми, и еще несколько ручных камнеметных мортирок, тоже деревянных, но все понимают, что это несерьезное оружие.

О цивилизованной жизни Фаня рассказывал гораздо менее подробно. Фактически, процентов девяносто всех вопросов о жизни цивилизованных районов заканчивались одним из двух отве­тов - «нам это не можно» или «безблагодатность», а еще процентов пять — сочетанием этих двух ответов. Впрочем, кое-что удалось выяснить и про цивилизацию.

Посадка — так раньше называлась столица колонии. Она была на южном берегу Андуина, ки­лометрах в пятистах южнее. Потом, десять поколений назад, северные и юго-восточные обла­сти отделились — на вопрос «почему» Фаня ответил «безблагодатность» - и началась между­усобная война. Сектанты ушли в горы еще за два поколения до начала войны, поэтому за ходом событий они не следили, но шесть поколений назад северяне сбросили на Посадку и лояльные ей города несколько атомных боеголовок. Городское население составляло не больше полови­ны населения колонии, да и в городах многие спаслись, но оставшись без тракторов и удобре­ний на чужой планете, сельские жители и беженцы из городов стали вымирать от голода. Неко­торые — по оценкам Фани, немногие, но сколько-нибудь конкретных цифр он не назвал — при­бились к сектантам и переняли их приемы терраформирования и обработки почвы.

С системой именования также все оказалось странно и нехорошо. Цивилизованные местные жители именовались не именем, фамилией и отчеством, а «первым именем» и «вторым именем». Пойманных сектантов записывали с одинаковым первым именем, как сказал Фаня - «типа клейма получается». У всех цивилизованных людей первое и второе имя различались, но были именно именами — Василий Петр и т.д.. Олег спросил - «второе имя — это имя отца?», ожидая опять услышать в ответ «это нам не можно», но неожиданно получил развернутый ответ - «Нет, они отцов не знают, а матерей не помнят», за которым последовала длинная тирада, со­стоящая преимущественно из непонятных слов, но там несколько раз повторялись слова «без­благодатность» и «тихий ужас». Точной расшифровки этой тирады Олег добиваться не стал. Как он понял, именно из-за этого (или в том числе из-за этого) сектанты и ушли в свое время в леса.

Зачем сектанты ходили сдаваться в концлагерь и зачем выдавали себя за землян, Олег так и не выяснил. В бараке было еще человек пятнадцать сектантов, они сторонились остальных заклю­ченных, да и Олега не особенно принимали за своего, с ним общался практически только Фаня. Говорили они между собой на языке, с грамматической точки зрения практически чисто старо­русском, но многие слова, особенно относящиеся к местным реалиям, были искажены или заме­нены на что-то непонятное.

На выяснение всех этих деталей у Олега ушло несколько дней. В целом, концлагерь был вовсе не лагерем смерти — даже минимальная пайка была вполне приемлемой по питательности, при­мерно такой же, чем его кормили в больнице, а за выполнение нормы на работах полагалась еще дополнительная пайка со сливочным маслом (однако масло было странновато на вкус, как пока­залось Олегу — с добавками маргарина, или это у наевшихся местной травы коров так пахло молоко?) и свежим мясом. Компот из местных ягод, которым их регулярно поили, Фаня одо­брил, сказав, что это одна из немногих ягод, которые помогают от цинги, но у них в горах такие не растут.

Работа была тоже терпимая — их гоняли на лесовповал, Олег по понятным причинам постарал­ся оказаться в паре с Фаней, они взялись за двуручную пилу и достигли в этом деле немалых успехов. Фаня был невелик ростом и тощ, но жилист и привычен к такой работе, в поселке им часто приходилось валить лес для крепи или строительства. Норма для них с Олегом оказалась вполне посильной, даже приходилось тонко балансировать усилия, чтобы не переработать лиш­него, но и чтобы это не выглядело как откровенное безделье.

Олег потихоньку начал учить местный язык — Фаня его, как выяснилось, неплохо знал, хотя ворчал, что язык у городских меняется очень быстро, так что деды часто не понимают внуков, а прадеды правнуков уже вообще никогда понять не могут, и что все это от безблагодатности. Олег поставил себе в уме галочку — выяснить, как в таких условиях они сохраняют технологию — неужели каждое поколение переводят всю техническую литературу? Или Фаня преувеличи­вал? Или у них техническая лексика менялась не так быстро?

Язык отличался от русского по звучанию, но не так уж сильно — по общей грамматической структуре, да и многие корни слов не то, чтобы сохранились, но остались узнаваемыми, поэто­му, привыкнув к произношению, суффиксам и окончаниям Олег начал понимать довольно-таки много. Разве что структура падежей изменилась, из шести осталось четыре, в том числе зва­тельный. На второй день Олег уже знал точный перевод всех команд конвоя, а на третий — уже понимал отдельные фразы в разговорах «цивилизованных» заключенных и мог с ними объяс­ниться по простым вопросам вроде дележа очереди к умывальнику или передачи хлеба за сто­лом.

Спасательная команда должна была прибыть уже даже по самым пессимистическим рассчетам. Черт возьми, за такое время можно было и с Земли корабль зафрахтовать. Олег начинал всерьез нервничать по этому поводу. Посмотреть вечером на звезды так и не получалось — «зона» с на­ступления сумерек и до самого восхода освещалась прожекторами. Засветка от них была такая,, что можно было разглядеть только луны, да и то с трудом. Никаких радиоприемников в области досягаемости для заключенных, конечно же, не было. Газет тоже не доставляли.

На четвертый день Олег влип в крупные неприятности.

Мужеложство среди «цивилизованных» заключенных принимало какие-то поистине гаргантю­анские формы и масштабы. Самым удивительным было даже не количество половых актов (все-таки работа на свежем воздухе и практически полноценное питание), а равнодушное к ним отношение. Парочки, а порой и более многочисленные группы, никого не стеснялись и занима­лись своим делом прямо в жилом помещении барака, главным образом по вечерам от ужина до отбоя (после отбоя ритмичный скрип нар, особенно если второго этажа, вызывал справедливые нарекания). Сектанты смотрели на это со смешанными, но обычно сильными и всегда негатив­ными чувствами, многие открыто скалились или плевали на пол. Конечно же, это не способ­ствовало налаживанию отношений между группировками. Олег сначала внимательно следил за тем, кто там кого, чтобы ненароком не сесть за один стол с кем не надо и не оказаться «зачушко­ванным», но потом понял — да и Фаня, разумеется упомянув «безблагодатность», это под­твердил — что цивилы никакого значения этому не придают и считают вполне невинным и ни к чему не обязывающим развлечением.

Собственно неприятности начались с того, что Олег перед ужином зашел в «комнату отдыха» (правильного ее названия Олег так и не выяснил) и обнаружил там человек десять заключенных, мирно сидевших по углам и зашивавших дыры в робах, а чуть ли не посередине комнаты — капо, причем самого главного, со знаком на повязке. Капо пребывал в коленно-локтевой позе и без штанов, а сзади над ним усердно трудился кто-то из рядовых зэков. Как бы ни был капо увлечен процессом, но он все-таки посмотрел в сторону входной двери, а Олег в этот момент как раз не смог скрыть позыв к тошноте.

За ужином Олег, посматривая в сторону столов для капо, не мог не поймать встречных взглядов, бросаемых в его сторону, и взгляды эти не предвещали ничего хорошего.

Через некоторое время после ужина, уже в бараке, Олег увидел, как в его сторону движется уже знакомое полукруглое построение красноповязочников, причем крайние в строю недвусмыслен­но постукивали по рукам табуреточными ножками с торчащими из них гвоздями. Помеченный капо поманил Олега к себе. Олег пожал плечами и пошел, прикидывая план действий. План не вырисовывался — конечно, нокаутировать двоих-троих он мог бы быстро, и логично было бы начать с тех, что с дубинками — но как-то их много, и диспозиция нехорошая, и — самое глав­ное — какой у охраны план действий на такой случай? Идти на прорыв на пулеметы через спи­рали Бруно, имея в руках в лучшем случае табуретку, а в худшем — ножку от нее? Да даже до спиралей еще надо добраться, на окнах решетки, а двери-то они первым делом заблокируют...

Помеченный капо положил Олегу руку на плечо и сказал - «Снимай штаны». Олег, собственно, этого и ожидал, и выдал домашнюю заготовку - «Я при всех не могу». Она, как ни странно, сра­ботала — отпустив олегово плечо, капо двинулся в сторону сортира. Деваться было некуда, Олег двинулся за ним. В сортире все прошло очень быстро — когда они остались одни и капо повторил свое требование, Олег испробовал на нем вновь изученную лексику, не очень, если честно, понимая, что эти слова значат, но они тоже сработали — капо зарычал, замахнулся и ударил, целясь в грудную кость. Олег ушел от удара по-айкидошному, схватив руку уголовника и доведя ее себе за спину. И слегка перестарался — продолжая рычать, капо пролетел в указан­ном направлении и стукнулся головой о край облицованного кафелем цементного желоба, кото­рый здесь играл роль писсуара. Что-то нехорошо хрустнуло, уголовник мешком сполз на пол и затих. Из его уха потекла струйка крови. Олег присел, попытался найти на сонной артерии пульс и не нашел. Чей-то голос в голове негромко, но отчетливо произнес: «Предоставленные самим себе, события имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему».

Подручные капо быстро сообразили, что события в сортире развиваются как-то не по плану. Впрочем, вид стоящего в боевой стойке Олега и неподвижного тела начальника на полу их обес­куражил. Обладатели дубинок заблокировали дверь, а кто-то за их спинами явно побежал за подмогой. Олег решил перейти к переговорам. Он отошел на пару шагов назад и сменил стан­дартную стойку на что-то менее вызывающее (тренер почему-то называл эту позу «уличной кошкой» - внешне она на боевую стойку не походила, но весь вес приходился на отставленную назад правую ногу, так что левой ногой или правой рукой можно было сразу нанести удар) и сказал - «Он сам упал». Дуболомы ему явно не поверили, а может быть просто они были не полномочны вести переговоры.

Вскоре вернулся бегавший за подмогой — впрочем, без самой подмоги. Подняв руки до уровня плеч, он подошел к двери. Дуболомы расступились и пропустили его. Он подошел к телу — Олег вежливо отступил еще назад — опустился на корточки, пощупал пульс, сначала на руке, потом на шее, потом, практически без паузы, снял у мертвеца с рукава повязку, потом пошарил где-то за пазухой и достал нож в кожаных ножнах, с массивным лезвием, гардой и наборной ру­кояткой из прозрачного пластика. Потом он поднялся, как-то странно — то ли с уважением с оттенком подобострастия, то ли с подобострастием с оттенком уважения — посмотрел на Олега и сказал «ну что, пойдем?». Олег счел неудобным спрашивать куда, только слегка пожал плеча­ми. Дуболомы расступились от дверей, подняли дубинки и Олегу показалось, что этот жест больше похож на салют, чем на угрозу. Голос в голове столь же отчетливо произнес: «Если вам кажется, что ситуация улучшается, значит вы чего-то не понимаете». Но если отступать некуда, остается только идти вперед. Он пошел вслед за капо, а дуболомы действительно выстроились за ним, и выглядели они скорее как почетный караул, чем как конвой. Четверо уголовников просочились мимо них в сортир.

Олега вывели на улицу, где его ждал офицер в звании капитана (Олег уже выяснил у Фани мест­ную систему званий и знаков отличия, по крайней мере для рядовых и младших офицеров) и в сопровождении двух автоматчиков — это было логично, за тем исключением, что автоматы не были нацелены на Олега. Затем из барака вышли четверо капо, весьма бесцеремонно волоча за руки и ноги тело своего главаря. Они подошли, встали вровень с Олегом и положили тело на грунт. Офицер тоже сел на корточки и пощупал у тела пульс на шее, потом пошевелил голову — шея гнулась очень хорошо. Сомнений никаких не оставалось. Офицер встал, торжественно принял повязку и нож, подошел к Олегу и протянул ему руку для рукопожатия. Олег испыты­вал смешанные чувства — он уже начал понимать, что происходит, но ему очень не хотелось ве­рить в то, что он понял.

Офицер пожал Олегу руку и сказал длинную фразу, из которой Олег понял только слова «по­здравляю», «первый отщеп» и «встал на путь исправления» (такой плакат висел в столовой). За­тем он повязал повязку Олегу на рукав и торжественно, рукояткой вперед, передал ему нож. Автоматчики отдали салют — уже настоящий, без всяких сомнений. Голос в голове был абсо­лютно прав. Ничего настолько плохого никому из группы «Потерянный ковчег» не могло прий­ти в голову — ни при мозговых штурмах во время подготовки, ни самому Олегу при планирова­нии действий на месте. Эта система была проста и логична. Очень проста и очень логична. На­столько проста и настолько логична, что Олегу остро захотелось лечь на грунт, принять позу эм­бриона, засунуть в рот оба больших пальца и сделать вид, что ничего такого не было. Следую­щий пришедший в голову вариант действий — встать на колено и склонить голову — Олег тоже отверг как неуместный. Он засунул нож за пояс, прикрыл курткой робы, отступил на полшага и сказал на старорусском «Ну, спасибо». По видимому это тоже было не совсем то, что ожида­лось, но и охранники, и капо вроде бы остались довольны.

Капо жили в отдельном бараке, где вместо двухэтажных нар были железные кровати с пружин­ными сетками, подушки (похоже, синтепоновые) и одеяла с пододеяльниками и махровые поло­тенца. Места для помеченных — к которым теперь относился Олег — размещались в дальнем от входа, видимо — почетном углу. Еще в бараке был душ с горячей водой, которым Олег не­медленно, ни с кем не беседуя, решил воспользоваться. За все четыре дня в лагере, кроме пер­вого дня, он не имел шансов нормально помыться. Как объяснил ему Фаня, банный день здесь был раз в шесть дней, бараки мылись по очереди.

Когда Олег вышел из душа, его ждал кто-то из младших капо с охапкой новых роб и новым бе­льем. Олег хотел было надеть первый попашвийся комплект, но ему не позволили. Ну да, как же может оберкапо ходить в мешковатой одежде, это никак не можно...

Разобравшись с одеждой, Олег дошел до своей койки, сел на нее и стал разглядывать нож. Нож был хороший, по видимому из рессорной стали. Лезвие по форме напоминало штык-нож от первых моделей «Калашникова», но было толще, имело кровосток и было заточено на наждач­ном круге и отполировано. Режущая кромка была острой, но угол заточки был великоват, так что при реальном использовании нож быстро затупился бы. Для резки спирали Бруно нож со­вершенно не годился, а других применений в мирных целях Олегу в голову не приходило.

Сосед по койке предложил Олегу — надо отметить, довольно вежливо — то ли потрахаться, то ли сыграть в карты, то ли сыграть в карты на потрахаться. Олег так же вежливо отказался, ска­зав, что устал сегодня и предпочел бы просто поспать. Сосед не стал настаивать. Олег залез под одеяло, лег на спину и задумался. Совершенно необходимо было бежать, причем как можно скорее и, наверное, даже совершенно неважно, куда и что делать дальше. Вперед, как говорит­ся, а там разберемся. Времени копать подкоп не было абсолютно. Расписание дня не позволяло ни осмотреть изгородь, ни понаблюдать за порядком смены часовых, ни за порядком завоза про­довольствия. Единственная сомнительная зацепка, которую вспомнил Олег — каждый вечер через КПП въезжал джип, который пропускали без досмотра. Он подъезжал прямо к бараку капо и останавливался. Из джипа выходил майор и на некоторое время скрывался в бараке. Скоро он должен был здесь появиться. Через некоторое время — от минут десяти до получаса — майор выходил из барака, садился в джип и уезжал. На КПП его опять не досматривали.

Майор действительно вскоре появился. Олег уже делал вид, что спит, но через прищуренный глаз наблюдал за событиями. Олега растолкали, заставили подняться и велели представиться майору. Олег быстро оделся, засунул за пояс нож, подошел и поклонился (этот жест он подсмотрел у сектантов, и вышло довольно похоже). Майор был довольно молод, спортивного телосложения, ростом примерно с Олега, носил темные очки, усы и фуражку... Фуражка была какой-то, как бы это сказать, гораздо более вызывающей, чем у остальных здешних офицеров. Олег где-то такое видел, но с ассоциативной зрительной памятью у него было плоховато. Сло­варного запаса для поддержания разговора у Олега не хватило, впрочем, майор на разговоре и не особо настаивал. Он что-то спросил у подручных старого капо, те ему наперебой стали рассказывать. Олег улавливал отдельные слова и пытался восстановить непонятные по контек­сту. Ему показалось, что он понял, как звучит слово «убить», но возможности проверить эту ги­потезу не было.

Впрочем, кадровый вопрос не очень-то интересовал майора, да и приехал он, как оказалось, во­все не за этим. Щелкнув пальцами, майор подозвал одного из младших капо и они быстро сово­купились на чьей-то (слава Богу, не на Олеговой) койке, после чего майор заправил штаны и с довольным видом удалился.

Олег наконец-то вспомнил, где он видел такие фуражки. Он видел их в разных местах — во первых, конечно, в кинохрониках времен Второй Мировой войны и в хорошо сделанных ко­стюмно-исторических фильмах про это время. Во вторых, во время подготовки у них были се­ансы погружения в эпоху Исхода. Они смотрели много старых фильмов, как собственно эпохи Исхода, так и более ранних, и такие фуражки Олегу нередко попадались — например, был такой пе­вец с очень красивым голосом, как его звали... что-то про ртуть... Он почему-то такие фуражки любил, только черные, и также черные очки, и усы у него были очень похожие. И еще была многосерийная комедия про школу полицейских, а там был бар «Голубая устрица», в котором чуть ли не половина завсегдатаев была в таких же фуражках, и, кстати, тоже с усами. Ну да, все очень логично.

Идея, которая возникла у Олега уже совсем перед сном, была абсолютно дурацкой и чрезвычай­но рискованной, но других идей не было вообще. К тому же, судя по рассказам деды Вити и другим воспоминаниям ветеранов, у дурацких планов почему-то больше шансов на осуществле­ние, может быть из-за эффекта неожиданности. А может быть это просто смещение отбора — когда дурацкий план срабатывает, это лучше запоминается и чаще рассказывается, а когда ду­рацкий план не срабатывает в боевых условиях, то часто потом и рассказать некому... Но бе­жать-то все равно надо.

В обязанности капо, помимо прочего, входил надзор за работами. Здесь тоже была смутная на­дежда, но она не реализовалась — да, их не водили на работы в общей колонне, но возили на машине, похожей на скотовозку, с железными бортами, решеткой вместо крыши и с зарешечен­ным просторным отсеком для двух автоматчиков в задней части кузова. А за машиной ехали два джипа сопровождения, без тентов и с автоматчиками, а один даже со станковым пулеметом на треноге. Хотя капо и имели много привилегий, но полным доверием не пользовались.

Лесоповал тоже был окружен зоной, правда рядов проволоки было меньше, чем вокруг лагеря, и не на изоляторах, но изгородь была повыше и тоже со спиралью Бруно. Как рассказывал Фаня, сначала расконвоированные вырубали вокруг делянки широкую просеку, потом они же ставили зону и вышки, и только потом на работу выпускали простых зэков. Да, статус расконвоирован­ного был для Олега гораздо более привлекательным, но - ..

Когда Фаня увидел Олега с помеченной красной повязкой и в окружении уголовников, с ним чуть не сделалась кондрашка. Олег постарался незаметно развести руками и показать, что так получилось, он здесь почти что и ни при чем, но Фаню это вовсе не успокоило.

Работы шли довольно споро и поводов для вмешательства капо не было. Олег надеялся перепо­ручить собственно мордобой своим подручным, но даже этого за день не потребовалось. Олег просто ходил по делянке и позволял свите играть короля — впрочем, как бы он мог этой свите чего-то не позволить...

Обедали капо из того же котла, что и простые зэки, зато на ужин им полагалась жареная картошка с грибами (шампиньоны? вешенка? Олег не разобрался) и свежим мясом, салат из капусты и сладкий чай с выпечкой. Наконец-то Олег смог ощутить вкус местного чая; все, что ему попадалось раньше, пахло преимущественно половой тряпкой. Это был никакой не чай, а просто отвар или настой каких-то растений, скорее всего местных, но приятных на запах. Ну да, хлопка у них нет, чая нет — вероятность, что не растет ни то, ни другое, существенно ниже — значит, пропорционально возрастает и вероятность того, что с юго-востоком они не торгуют.

От разговоров с новоявленными коллегами Олег, как мог, уклонялся, да и словарного запаса ему явно не хватало.

Вечером, когда приехал майор, Олег попытался состроить ему глазки, Получилось не очень убедительно, но сработало. Потом Олег попытался сыграть в ту же игру, что и с первой своей жертвой - «Я при всех не могу». Это тоже сработало, майор вывел Олега из барака и повел к стоявшему рядом двухэтажному зданию, функции которого были не совсем понятны — то ли штаб охраны, то ли какая-то контора. Олег заметил, что майор махнул рукой водителю джипа и тот подъехал к дверям конторы. Это тоже способствовало.

На входе в контору обнаружился пост со скучающим солдатом, без автомата, но со штык-но­жом. Это не способствовало, но отступать было некуда. Майор завел Олега в какую-то комнату и закрыл дверь. Олег не стал провоцировать майора, а сразу перешел к действиям. Майор стоял близко к нему и возбужденно сопел. Он пнул майора коленом в пах и тут же ударил хуком в че­люсть. Кулаки у него были не набиты, поэтому бил он ладонью ближе к запястью, чтобы не по­вредить пальцы. Потом, от избытка чувств — майор уже закатил глаза и падал — Олег провел по нему хороший такой, со всей души, маваши с разворотом в правый бок по ребрам. Потом он подхватил майора под мышки — только не хватало грохотом падения заинтересовать дежурно­го — убедился, что пульс есть, быстро снял с него портупею, китель и штаны и переоделся. Ро­стом и телосложением они были похожи, темные очки дополнительно скроют детали, а на улице уже сумерки и быстро темнеет, авось сойдет. На столе обнаружился канцелярский набор, а в нем фломастеры — Олег схватил черный фломастер и закрасил себе верхнюю губу. Зеркала, чтобы оценить качество маскарада, в комнате не было.

В кармане штанов майора нашелся бумажник. Денег там не было, только несколько смарткарт, в том числе две с фотографиями. Это было очень плохо. Зато было отделение, которое Олег в приступе необоснованного оптимизма счел отделением для купюр.

Олег перевел дух, достал из кобуры пистолет, убедился в наличии обоймы, нашел предохрани­тель и снял оружие с него, потом аккуратно, постаравшись не клацнуть, дослал патрон в патрон­ник, надел очки и пошел на прорыв.

Маскарад был неудачен, к тому же в темных очках было плоховато видно. У дежурного сразу же отвисла челюсть, но наставленный на него пистолет подействовал правильно — ни крика, ни попыток нажать на скрытую кнопку не воспоследовало. Олег подошел к солдату, держа его на мушке, стукнул по башке рукояткой ножа и, на всякий, случай связал ему руки за спиной его же собственным ремнем. Два препятствия преодолены, осталось самое интересное.

На улице маскарад сработал лучше. Водитель в джипе ничего не заметил, а когда Олег сел в ма­шину и наставил на него пистолет, реагировать было уже поздно. У Олега каким-то чудом хва­тило словарного запаса объяснить водиле, что от него требуется — впрочем, наверное, это и так было понятно. Олег заметил, что вместо ключа зажигания у джипа смарткарта. Судя по мани­пуляциям водителя, машина имела автоматическую коробку передач (но был и рычаг, явно предназначенный для ручного их переключения). Джип был закрытый, с тентом, поэтому через КПП они проехали без приключений.

Примерно через километр, за вторым поворотом дороги, Олег велел водителю остановиться, стукнул его пистолетом по затылку, связал руки ремнем, потом пошарил в бардачке и обнару­жил там рулон скотча. Олег потушил фары и габариты, заклеил водителю рот скотчем и отнес его к лесу. Там он положил его в кустах возле нетолстого дерева лицом на грунт так, что дерево осталось у водилы между ногами. Потом он снял с водилы сапоги, закатал штаны и по голому телу (чтобы он не мог освободиться, сняв штаны) связал ему ноги скотчем. Освободиться сам он не сможет, а при прочесывании леса в темноте его найдут не сразу. Правда, было совершен­но неочевидно, что это стоило потерянного времени. Олег вернулся к машине — смарткарту он, конечно же, забрал — сел за руль и завел мотор. Расположение педалей газа и тормоза, слава Богу, не изменилось по сравнению с земными автомобилями. Олег включил ближний свет и поехал.

Километров через пять обнаружился нерегулируемый железнодорожный переезд. Колея пока­залась Олегу чуть шире, чем у машины, и он решил запутать следы и свернул на рельсы. Дей­ствительно, колеса аккуратно поместились между рельсами, а шпалы утонули в гравии, так что машина шла почти даже мягко. Олег выключил все освещение и поехал на ощупь, открыв дверь, чтобы в случае чего быстро выскочить, и высматривая впереди и сзади огни поезда.

Не видя спидометра, с трудом видя окружающую местность, и вынужденно сосредоточившись на ощущениях рук на руле, Олег немного потерял ориентацию не только в пространстве, но даже и во времени. Ему показалось, что он ехал минут десять или пятнадцать, когда он все-таки увидел поезд. Поезд был попутный и Олег догонял его. Это было лучше всего, на что можно было надеяться. Олег прибавил газу — машину все-таки затрясло — и пустился в погоню. По­следний вагон имел красные габаритные огни, поэтому можно было ехать и ничего не бояться. Но когда он все-таки догнал поезд, его ждал другой сюрприз, на этот раз неприятный. Послед­ний вагон, кроме габаритных огней, имел также тормозную площадку, и в тусклом свете фона­рей Олег увидел круглые глаза, разинутый рот и наставленное прямо на него дуло автомата. Олег даже растерялся. По уму надо было либо жать на тормоза, либо прятаться под приборную доску, либо прыгать наружу, но он тоже разинул рот и так и сидел за рулем, пока джип не при­жался капотом к автосцепке.

Все-таки часовой растерялся сильнее Олега. Выстрела не воспоследовало, и Олег обнаглел. Он нашел в бардачке тяжелый предмет — это, вроде бы, оказался электрический компрессор, но у Олега не было времени его разглядывать — прижал им педаль газа, вскарабкался на капот, взял автомат за дульный компенсатор и отвел в сторону. Потом он влез на тормозную площадку, дал часовому по шее и отобрал автомат. Часовой лег на пол площадки и принял позу эмбриона. Олегу тоже хотелось так поступить, но он все-таки взял себя в руки, поставил автомат на предохранитель, закинул за спину, поднял часового за грудки и приступил к допросу.

Нехватка слов и эмоциональное состояние часового, конечно, не облегчали беседу, но Олег вы­яснил, что поезд везет лес. Идет он так медленно только на этом участке, дальше он пойдет бы­стрее. Также он выяснил, что через полчаса (местных полчаса, здешние сутки делились на тридцать часов) поезд пройдет небольшую станцию, но остановка и смена караула будет только еще через два часа, в городе. Пока он все это выяснял, тряска, видимо, сбросила компрессор с педали газа, джип начал отставать и вскоре скрылся в темноте. Олег снял с часового шинель и кепку и спросил - «сам спрыгнешь или тебя выкинуть?». Часовой предпочел прыгать сам, но что-то замешкался, так что пришлось еще раз дать ему по шее. Насколько Олег успел разгля­деть, прыгнул он удачно, пробежал шага три и упал с перекатом на спину, насыпь здесь была довольно высокая и ровная, да и скорость небольшая.

Легкость победы над часовым Олега несколько расстроила. Он даже заподозрил, что они все — или многие — тут слабоумные. А что, недостаточное генетическое разнообразие, нехватка ви­таминов, дисбаланс матричных аминокислот... Но ведь технологию-то они как-то сохранили...

Вскоре поезд начал набирать ход. С одной стороны, надо было прыгать — в лагере, скорее всего, уже подняли тревогу, значит поезд могут остановить на ближней станции для досмотра. А если прыгнуть... на станции не могут не заметить, что часового на задней площадке нет, а в сочетании со звонком из концлагеря это немедленно наведет их на мысль — а до станции очень уж близко... Олег сел на корточки, поставил одну из смарткарт на угол и закрутил ее как вол­чок. Она упала чипом вверх. Олег решил не прыгать, а в случае чего на станции — отстрели­ваться и идти на прорыв, может быть удастся захватить еще какое-нибудь транспортное сред­ство... Часовой оставил ему три полных магазина, один на автомате и два — в подсумке на рем­не, плюс пистолет.

Из любопытства и чтобы чем-то занять время, он осмотрел автомат, а потом и частично разобрал. Как и следовало ожидать, это оказалась довольно точная реплика АК-74, во всяком случае, затворная рама и затвор были точно такими же, да и спусковой механизм, насколько Олег смог разглядеть, был очень похож. Надо же, язык они забыли, а это - ...

Поезд вскоре начал набирать ход. Когда впереди показались огни станции, признаков снижения скорости не было, и Олег вздохнул с облегчением. Шинель была ему маловата, особенно одетая поверх майорского кителя, но в темноте, да на движущемся поезде, да еще барьер тормозной площадки закрывает его по пояс, да еще если стоять неподвижно... будем надеяться, что сойдет. Но если придется драться, она будет сковывать движения, это плохо. Чтобы скрыть «усы», Олег поднял воротник шинели — а что, ветер, да и ночь, прямо скажем, не субтропическая...

Станцию поезд действительно прошел, только подудел сиреной, и стал разгоняться еще силь­нее. Олег не знал, какой длины у них тут рельсы, но если считать, как на Земле, двадцать пять метров, то скорость подходила к сотне километров в час (в земной час, конечно же), а то и чуть больше. Запутывание следов удалось блестяще.

Когда огни станции исчезли вдали, Олег наконец-то увидел звезды, но было уже слишком позд­но для наблюдения низкоорбитальных спутников. Скамеечки на площадке не было, а садиться на пол не хотелось, не столько из-за грязи, сколько из-за того, что вагон сильно болтало.

Надо было планировать дальнейшие действия. Прибарахлился он, конечно, изрядно, но, прямо скажем, бестолково. У него было пять смарткарт с четырьмя разными фотографиями. Его соб­ственная смарткарта была удостоверением зэка, поэтому она совершенно никуда не годилась. Лица на остальных картах были (или очень скоро станут) известны здешним силовым структу­рам и совершенно на него не похожи, так что шанса воспользоваться этими картами для предъ­явления людям не было никакого. Да, скорее всего, и сами смарткарты следовало считать засве­ченными, к тому же Олег представления не имел, куда какие карты совать и на каких из них есть пароли и что будет, если пароль окажется неверным. Из оружия он имел автомат, пистолет и нож. Дорого продать жизнь он, конечно, сможет, но выстоять в войне против целой планеты — никаких шансов.

Из одежды... да, одежда совершенно замечательная. Солдатская шинель и кепка — и так не очень полезная одежда для маскировки, солдат вне строя, да еще в повседневной форме, вызы­вает как минимум вопросы (даже если предположить, что солдат, одетый в парадку, может быть в увольнительной), а солдат вне строя, в повседневной форме, в офицерских сапогах и с автома­том — хуже может быть только волочащийся по земле парашют. Парашют... Интересно, кста­ти, что со скафандром? Собственно, даже не скафандр, вот за компьютером стоило бы съездить — но куда??? Олег представления не имел, где он находится — его везли ночь на поезде, или даже дольше, а если здесь товарняки ходят под сотню, то это может быть километров пятьсот, а то и вся тыща.. Судя по солнцу, лагерь находился километров двести на север от места посадки, но как далеко по долготе, и в какую сторону? Даже если сейчас поезд шел обратно... Ну ладно, шинель мы выкинем, останемся в майорской форме, это чуть лучше. До первого военного па­труля можно дотянуть. Нет, надо искать гражданку. С ужасом Олег понял, что за все время пребывания на этой планете он не видел ни одного человека в гражданской одежде, и даже ни одного изображения такого человека. Интересно, насколько они тут милитаризованы, вдруг форма со споротыми погонами сойдет за допустимую в обществе гражданку? Это было бы слишком хорошо, чтобы на это можно было всерьез рассчитывать.

Да еще усы. Олег плюнул на палец и потер верхнюю губу. Палец остался чистым. Полная зад­ница. Может, спирт поискать? Где? А если оно и спиртом не смывается? Ну ладно, придется какое-то время прятаться в лесах. А что жрать? (в тюрьме сейчас макароны... с мясом...). Нет, спрыгивать в городе в таком виде точно нельзя. В лес, только в лес... А если возле города вся земля возделана? И прыгать на ста километрах в час, да еще при здешнем тяготении, как-то страшновато.

Ну ладно, одежды у нас нет. Чего еще у нас нет из того, что нам нужно? Первым делом нужно найти газету или какой-то источник информации. Если там написано про землян на орбите, надо плевать на все и идти сдаваться. Лучше всего, конечно, если на первой странице Олегов портрет. Синяки с морды уже сошли, в бараке для капо был одноразовый бритвенный станок — физиономия теперь вполне приличная и похожая на земные фотографии. Но... да, проблемы здешние не любят, так что сообщение о контакте в газетах выглядит маловероятным. Тогда сле­дующий шаг — найти или украсть радиоприемник, а лучше сразу аналоговую УКВ-рацию. Или... ну да, телевизоры-то и компьютеры у них тут есть, а в блоках питания наверняка есть трансформаторы и силовые транзисторы, значит, даже если готовую рацию не удастся украсть, можно наворовать блоков питания и собрать радиостанцию из них. Даже если местные не хотят контакта, вряд ли у них есть что-то лучше химических ракет, а значит, высокие орбиты им не по зубам. Даже если они построят что-то, способное достичь высоких орбит, не заметить старт та­кой ракеты невозможно, и подлетного времени, чтобы уйти из зоны поражения атомной бомбы, более чем достаточно. Даже если ребята прекратили поиски, ретранслятор с ансиблем они обя­заны оставить, скорее всего на стационарке или на орбите вокруг одной из лун, в крайнем слу­чае, в точке Лагранжа. Сделать антенну Яги, приемники у нас чувствительные, ватт пятнадцать на стационарке они почувствуют, а до Лагранжа... где у них тут Лагранж... в компьютере все цифры. Ну да, даже с антенной Яги, пятнадцать ватт — это половина населенных территорий меня услышит, а эфир в УКВ-диапазоне здесь тихий, запеленгуют в момент. Лучше, конечно, лазер, но украсть газовый или рубиновый лазер приличной мощности — это из области фанта­стики, да и как его наведешь, не зная точно, где ретранслятор, и не имея астрономических при­боров? Так что при любом раскладе придется начинать с радио.

Поезд начал замедлять ход. Впереди виднелись какие-то огни, но явно не город. Лес по краям дороги кончился, осталась только полоса лесопосадки, а за ней, судя по всему, были возделан­ные поля. Но до города обещали еще полтора часа, даже больше... Поезд прошел несколько де­ревень или поселков, они были вдалеке от дороги, виднелись только огни, редкие и тусклые. Олег вспомнил доджихадные спутниковые фотографии, разницу ночных освещенностей между Южной и Северной Кореей. Не любят тоталитарные режимы ночную жизнь, ох не любят. Но­чью положено бодрствовать только великому вождю и его соратникам, а честные граждане - ...

Поезд пересек по подвесному мосту большую реку, гораздо больше — во всяком случае, гораз­до шире — Андуина. На обоих концах моста Олег заметил проволочные ограждения, прожекто­ра и будки для часовых. Параллельно рельсам по мосту шло полотно автомобильной дороги, но оно было узким и пустым, и на обоих концах моста были КПП со шлагбаумами. Не положе­но честным гражданам путешествовать без подорожной... или командировочной... или как у них тут это называется? Воистину, человек слаб и обладает свободой воли — и многих эта слабость соблазняет бежать от свободы, ох многих, не туда, так сюда, а как от свободы убежишь, огля­нешься вокруг — вроде и плохо, а уже и поздно обратно. Везде вокруг колючая проволока и на каждом КПП ласковый голос — предъявите вашу смарткарту, мы ее по базе пробьем, а там по­смотрим, что вы за птица... Только вот, вроде, первый случай, когда люди побежали от свободы ажно к звездам. Но ведь побежали. И убежали.

Вела их красивая мечта — о просторных городах с движущимися тротуарами, о нуль-Т, о Все­мирном Информатории, об увлеченных работой творцах и доставке товаров по потребностям. Вместо тротуаров и нуль-Т все силы ушли на ядерные боеголовки и радары с фазированной ре­шеткой, чтобы чужие боеголовки на подлете увидеть не за пять минут, а за семь, дабы Безымян­ным Отцам было больше времени спасти свою задницу. Вместо Всемирного Информатория как-то сама собой выстроилась единая база данных МВД, военкомата и паспортной службы, а до просторных городов вообще как-то руки не дошли, так и стоят везде для простых людей душные бетонные коробки, крашенные изнутри зеленой масляной краской, а для людей с не­восторженным образом мыслей — деревянные бараки, окруженные колючей проволокой. А вместо свободных творцов у них тут — как-то так получилось — воспитались сержанты, кото­рым не нужны проблемы. И товары-то у них тут, небось, не по заказу, а по карточкам. Как там было — для лиц с общими потребностями сегодня потребности в колбасе нет? Хотя, может и есть товары, если они зэков свежим мясом кормят, может не так все у них и плохо. Убого, да, и несвободно — зато сыто...

На другом берегу реки начались поросшие лесом холмы. Поезд карабкался в гору, так что ско­рость была невелика. Уклон был небольшой, но очень длинный. Взошла одна из лун, та, что побольше, и почти полная, так что местность стала более или менее доступна для обзора. Доро­га вилась по долинке между холмами и трудно было оценить, сколько еще подниматься. Ска­нировать планету радаром с орбиты Олег не рискнул, поэтому карты высот у него не было и ре­льеф местности никак не мог помочь ему в определении положения. Где там были большие реки? Такие, чтобы реально большие? И что же они тот ручеек Андуином прозвали, когда у них тут такие реки есть? Или, может, это и есть Андуин, только в нижнем течении? Тяжела доля разведчика — ехать неизвестно откуда неизвестно куда на тормозной площадке чужого поезда, в чужой шинели, с чужим пистолетом. Нам лижут пятки языки костра, чужие сапоги на­терли ноги... Ну да ладно, голова цела — что-нибудь придумаем, ноги целы — куда-нибудь придем, руки целы — что-нибудь сделаем.

Олег представил себе, что сейчас выслушивает капитан, произведший его в капо, и испытал не­большое, но все-таки удовлетворение. Интересно, очухался ли майор, и сколько ребер у него сломано? И догадались ли они прочесать лес вдоль дороги, чтобы найти водителя? И нашли ли уже джип и часового? Только бы до Фани не докопались, ведь раз побег — значит будут прове­рять связи, а у меня из связей только Фаня, а он-то совсем не при делах... А ведь Фаня расска­жет обязательно, что Олег был с Земли, нет, не как мы говорим, а на самом деле с Земли, и не может же никто не задуматься, что языка он не знал — а как-то он уж больно бойко для сектан­та взялся за дело. А может и до тех лейтенанта с сержантом, которым не нужны проблемы, че­рез Фаню или по бумагам доберутся... Эх, мечты, мечты...

В таких бессвязных мыслях прошло больше часа. Забравшись на возвышенность — она, вроде бы, оказалась не такой уж высокой, максимум метров триста выше моста — поезд вновь стал набирать ход. Вокруг простиралась безлесная и, по виду, невозделанная слегка холмистая рав­нина. Здесь прыгать было никак нельзя, место открытое, прятаться негде, если ради него выде­лят вертолет — как зайца затравят.

Потом начались явные возделанные поля и деревни. А еще потом Олег со смесью надежды и страха увидел впереди засветку большого города. Поезд стал замедлять ход. Вокруг дороги вдруг появились заборы, а за ними здания, какие-то промзоны. Но все эти здания были почему-то очень уж темными и что-то в них было неправильное. Наконец, в неверном свете местной луны Олег смог разглядеть эти здания и понял, что в них неправильно. С его текущей позиции это было как раз правильно, очень правильно, правильнее некуда, лучше любого леса. Промзо­на была заброшена, причем уже давно. Секции заборов попадали, многие стекла в окнах были выбиты, кое-где и крыши обрушились. Олег снял шинель и автомат, положил их на пол пло­щадки, перецепил нож на ремень, подтянул портупею и приготовился к прыжку. Потом, чуть подумав, Олег свернул шинель в скатку и одел через плечо — надо же чем-то укрываться во сне, да и при падении может оказаться полезно. Для прыжка место было неудачное — насыпь низкая, заросшая, рядом дренажные канавы с выщербленными бетонными желобами, попадешь туда — без ног останешься немедленно, а поезд шел километров шестьдесят, но с точки зрения дальнейшего место выглядело просто невероятно соблазнительно — какая-никакая крыша над головой, может быть удастся найти какую-нибудь спецодежду, а то и что-то из оборудования или запчастей, а то и работающую розетку... И тут вдруг удача блеснула еще с одной стороны — дорога стала пересекать понижение местности, дренажные канавы ушли вниз, насыпь стала гораздо выше, а насыпи они здесь строили пологие... Олег набрал в грудь воздуха и прыгнул.

Удержаться на ногах, конечно же, не удалось, но он удачно сгруппировался и покатился по на­сыпи кувырком. Китель с треском порвался под мышками, ну и ладно, все равно надо искать гражданку... Ремень, которым была затянута скатка шинели, тоже лопнул, но основная скорость уже была погашена, вернусь, подберу...

Падение все-таки немного оглушило Олега, так что он некоторое время полежал, свернувшись калачиком, глядя на удаляющиеся огни поезда и слушая ослабевающие удары колес. Потом он сел, покачал головой — шея цела, руки-ноги целы, нож и пистолет на месте (зачем мне, соб­ственно, пистолет?), надо подобрать шинель, отойти подальше от дороги и осмотреться.

Время для сна давно уже пришло, но остатки адреналина заснуть не позволяли, да и ложиться спать в первом попавшемся месте было нельзя. Если они найдут часового, они узнают, что он уехал на поезде, а прочесать окрестности дороги — плевое дело, хотя брошенные промзоны прочесывать и неудобно. Промзона — хорошо, но лучше уйти от дороги подальше. В лагере он отъелся и выспался, так что одну-то ночь на ногах он перенесет, да и пока луна — надо идти...

Олег подобрал шинель, накинул ее на плечи — ночь была ясная и прохладная — и пошел в сто­рону ближайшей дыры в заборе.

Hosted by uCoz